- Мне велено справиться, когда и на каком пароходе поедет владыка,-отчеканил он.
Антоний сел в кресло и уверенно проговорил:
- Владыка никуда не поедет. Отправляйтесь без меня. Ты прав, повернулся он к Константину. - Мы нужнее здесь. И не все ли равно, где умирать.
Константин пришел в замешательство - получается, что это он повинен в том, что митрополит изменил свое решение. Попросив прощения, он быстро вышел из комнаты и пошел доложить об изменившихся планах Антония.
Придумали хитрость. Один из ехавших вместе со всеми протоиерей отправился к грекам просить их о помощи. Через полчаса греки вошли к митрополиту:
- Владыка,- обратились они к нему, - пожалуйте на пароход "Эливзис" отслужить молебен по случаю взятия греками святой Софии в Константинополе.
Антоний утвердительно кивнул и, сев в лазаретный автомобиль, отправился на пароход. Оставшиеся его вещи поехали на другом автомобиле следом за ним.
Пароход отчалил. На пристани ржали лошади, слышались выстрелы и взрывы, вопли и стенания. Назад дороги не было никому.
Перед тем, как взойти на палубу, Константин успел взять горстку родной земли. Он сжимал ее в руке и неотрывно глядел на удаляющийся берег. "Я вернусь сюда, обязательно вернусь, - горестно думал он, - во имя дедов моих, моего отца, моих детей. Это их и моя земля. Я должен быть рядом с могилами тех, кто дал мне жизнь, кто любил меня всем сердцем, кто верил и нуждался во мне. Я обязательно вернусь".
Белое неласковое солнце скатилось за горизонт. С пронзительным криком носились над головой толстобрюхие чайки, и крик их, так похожий на плач младенца, рвал душу. Низко, почти касаясь человека, в одиночестве стоявшего на ветру и печально устремившего взор свой в морскую пучину, с жалобным криком пронеслась одна из птиц, стукнулась сильным крылом своим о борт и, протяжно вскрикнув последний раз, быстро исчезла в темной ледяной купели.
Было холодно, но Константин стоял на палубе и не хотел спускаться в каюту. Налетевший с берега ветер распахнул полы его ризы, бросив в лицо холодными брызгами. Он снял с головы камилавку, боясь, что ветер может кинуть ее в воду. Скупая мужская слеза скатилась по щеке, смешавшись с солеными морскими каплями.
Стемнело, а Константин все стоял и стоял, задумчиво глядя туда, где остался до боли родной берег. Где-то невдалеке плескались дельфины, светились от сияния луны в черной безмолвной бездне медузы, на небе грустно подмигивали холодные недосягаемые звезды. Родная земля осталась далеко позади...
19 ноября 1920 года под предводительством Главнокомандующего русской армией генерала Петра Врангеля к Царьграду прибыли и сосредоточились на Босфоре более сотни кораблей русского и иностранного флотов, переполненные русскими людьми. Около ста пятидесяти тысяч человек, в числе которых свыше ста тысяч воинских чинов, воевавших с большевиками, тысячи раненых и больных, воспитанники военно-учебных заведений, женщины и дети, - все они бежали от грязного произвола не потому, что не любили Россию, а потому, что им не было мочи смотреть на все те злодеяния, которые чинили большевики под видом гуманных и чистых идей.
Среди прибывших в Константинополь были и архипастыри во главе с владыкой Антонием, и русские офицеры, ученые и литераторы, интеллигенция, представители всех классов России. Душа России, захлебнувшаяся кровавыми большевистскими расправами, оказалась на маленьком пятачке, заменившем многострадальную родину, где жизнь продолжалась, несмотря ни на что, и мысль, что положение изгнанников - явление кратковременное, что нелепость большевистского режима очевидна, не покидала их ни на минуту.
В этот же день на пароходе "Великий князь Александр Михайвич"состоялось первое заграничное заседание Высшего церковного управления на Юге России, в котором принимали участие митрополит Антоний, митрополит Херсонский и Одесский Платон, архиепископ Полтавский и Переяславский Феофан, Управляющий военным и морским духовенством епископ Вениамин, протоиерей города Севастополя отец Георгий Спасский...
Совет обратился к генералу Врангелю с просьбой о помощи с его стороны в организации Высшего органа церковного управления по делам церковной жизни беженцев и Армии в Константинополе.
Позднее газеты сообщат, что апостольский делегат Римско-католической церкви в Константинополе предложил митрополиту Антонию содержание, достойное его высокого положения, впредь до его возвращения в Россию, но митрополит отклонил это предложение, заявив, что он предпочитает разделить судьбу рядовой русской эмиграции.
Все понимали, что Константинополь является временным прибежищем, и почти сразу после прибытия с поручением выяснить возможность переезда русских иерархов в Сербию был командирован секретарь Высшего церковного управления. Сербский патриарх передал с посыльным, что с удовольствием предоставит русскому митрополиту возможность жить в Карловицах в Патриаршем дворце, остальных же распределит в Сербские монастыри.
Зимой 1921 года иерархи прибыли в Сербию.
Глава 11
Ужасное зрелище представлял собою Белград. Тысячи беженцев наводнили его улицы: измученные, истощенные, в жалких лохмотьях, они слонялись по городу, натыкаясь друга на друга, голодными глазами заглядывая в витрины магазинов и горестно вздыхая об оставленном доме.
Югославские власти опасались, что русские могут стать разносчиками тифа, который свирепствовал в Новороссийске, но, надо отдать им должное, они достойно приняли русских беженцев, среди которых были беспомощные старики, убогие, больные туберкулезом, приняли всех, как подобает поступить истинным христианам.
Сербская интеллигенция, составляющая правящий класс нового государства - Югославии, в большинстве своем была европейского воспитания и в православной церкви видела только лишь одно из проявлений своей прошлой исторической государственности, к России же и ее представителям относилась хотя и с симпатией, но считала их отжившими навсегда. Поэтому и появление в России большевизма сербы объясняли отсталостью русских братьев. Но в молодом государстве чувствовался недостаток в культурных силах и "отсталые русские братья" с профессорскими званиями получили кафедры в университетах и различных министерствах. Русские же церковные деятели смогли найти опору в личных симпатиях сербов-русофилов, к числу которых принадлежал король Александр и глава Сербской православной церкви патриарх Димитрий, который радушно встретил русских патриархов и распределил их на жительство в сербские монастыри.
Сам патриарх Димитрий, в бытность его сербским митрополитом, в 1913 году посетил Россию во время празднования трехсотлетия Дома Романовых и лично познакомился с владыкой Антонием, от которого получил в подарок в Почаевской лавре для служений архиерейское облачение.
Теперь более 250 русских священников нашли себе приходские места в Сербской патриархии.
Многое передумал Константин за время своего скитания. Он смутно представлял уже свое предназначение на земле. А потом вдруг, в какой-то момент, ясно почувствовал, осознал, что есть его жизнь, и для чего он явился в этот мир.
Едва нога его переступила монастырский порог, Константин понял, что все прошлые годы он лишь готовил себя для того, чтобы отдать свое сердце, свой ум, свою душу в руки Всевышнего. Он вспомнил, как в детстве, приходя в светлый храм и глядя на лик святого Кирилла, слышал его слова: "Живи в молитве!" "Этот момент настал, я шел к нему всю жизнь", - решил Константин.
Он постригся в монахи и отныне стал носить имя инока Кирилла.
Началась его новая жизнь.
Монастырь, где поселился Константин, был похож на белый корабль, спустившийся с небес в райский уголок. Окруженный со всех сторон могучими деревьями он, тихий и уютный, располагал полностью уйти в молитвы и просить о помиловании заблудших душ.
Келья Кирилла-Константина была скромна: белые ситцевые занавеси на окнах, образа святых в углу, узкая железная кровать да стол, застланный неяркой скатертью, на котором в простой рамке стояла фотография его детей, самая бесценная для Кирилла вещь. Перед сном он брал фото в руки и, вглядываясь в родное лицо дочери, шептал молитву, прося у Господа милости его девочке. Он был спокоен за сынов, которые вскоре приехали следом за ним, и только воспоминания о Варваре не давали спокойно спать по ночам.