На одно уповал Константин, что не один он будет на чужбине, многим придется оставить родной дом. Поначалу он хотел отправить только детей, но чем дальше, тем более творилось бесчинств, смотреть на которые не было сил. Владыка Антоний, с которым они уговорились об отъезде, в последнее время вдруг переменил свое намерение, и ни какие уговоры не могли убедить его, что оставаться здесь равносильно смерти.

С Антонием Константин был в самых добрых отношениях. Он часто задумывался о том, насколько интересна человеческая судьба. Если бы кто-то в самом начале его пути сказал вдруг, что жизнь его пересечется с человеком, едва не ставшим патриархом всея Руси, вряд ли Константин поверил бы в это.

В отличие от Константина, чьи предки испокон веков были простыми сельскими церковнослужителями, Антоний являлся выходцем из родовитой семьи, обладателем громкой дворянской фамилии, правнуком статс-секретаря Екатерины II со стороны отца, богатого помещика - отставного генерала, фактического директора крестьянского банка; и внуком какого-то видного генерала со стороны матери. Но с малых лет Алеша, так звали Антония до пострижения в монахи, был искренне религиозным и мечтал о карьере священника.

Будучи учеником одной из петербургских гимназий Алексей познакомился с Федором Михайловичем Достоевским, который в то время работал над романом "Братья Карамазовы". Достоевский укреплял в Храповицком любовь к христианству, православию, монашеству, любил подолгу беседовать с ним. Многие утверждали, что образ Алеши Карамазова написан с Алеши Храповицкого.

Окончив гимназию с золотой медалью, Алексей поступил в духовную академию, и уже на втором курсе, когда ему было всего лишь двадцать лет, постригся в монахи, а вскоре сделался самым молодым и самым популярным архиепископом.

Жил Антоний всегда скромно и строго придерживался монашеских обетов, но как говорят те, кто знавал его в юные годы, в беседах с инако-мыслящими бывал иногда резок и даже непристоен.

Около Антония всегда группировалась монашеская интеллигенция. Многие восторгались им, для многих он был идеалом, но были у него и противники, которые не понимали и не принимали его. Как-то знаменитый художник Иван Репин, послушав одну из религиозных лекций, которые читал Антоний, подытожил: "Не понимаю, почему восторгаются Храповицким? Чиновник в рясе и больше ничего".

Антоний сделал блестящую карьеру: в двадцать четыре года стал магистром богословия, в двадцать шесть - архимандритом, ректором духовных академий Петербургской, Московской, позднее Казанской. Обладатель "Анны на шее"(орден святой Анны II степени), в тридцать четыре года Антоний становится епископом.

В 1917 году пятидесятитрехлетний Антоний, к этому времени уже три года занимавший харьковскую кафедру, активно включился в подготовку церковного Поместного православного собора, который должен был восстановить патриаршество, учрежденное в 1589 году, в царствование Федора Иоанновича, и упраздненное Петром I в 1700, и избрать патриарха. Успех Антония был несомненен, но случайный жребий пал на московского митрополита Тихона, в миру Василия Беллавина, что стало большим ударом для Антония Храповицкого, который мечтал вывести Русскую Православную Церковь, народ русский из бедствий, которые они переживали; и слабым утешением был дарованный ему новым патриархом титул митрополита.

Варя вошла бесшумно. Ее мучила совесть из-за того, что заставила волноваться домашних, - она не представляла, как будет глядеть в глаза отцу.

Девушка подошла к окну и замерла. Ей не хотелось ни думать ни о чем, ни видеть никого. Зимнее небо было под стать ее настроению - сумрачное и холодное. Трепетали на ветру чудом сохранившиеся на деревьях жалкие засохшие листки. Ветер манил их за собой то ласковым шаловливым дуновением, то кокетливым заигрыванием, то, устав от тщетных усилий, - буйным молодецким порывом, а они, помахав ему вслед, оставались на своем родном древе, продолжая крепко держаться за родную холодную ветвь.

Она не слышала, как подошел отец, и тот, видя ее настроение, остановился позади и так же, как дочь, глядя на трепещущие листы, будто читая мысли дочери, задумался об их удивительном постоянстве.

- Папа? - спросила Варвара, услышав за спиной дыхание отца. - Ты прости меня, папа, - не поворачивая головы, тихо произнесла она. - Я поступила плохо, очень плохо. Я не хочу оправдывать себя...

- Оставь, дочь. Не надо, к чему оправдания. Ты взрослая уже и сама понимаешь, что делаешь правильно, а за что совесть будет терзать и казнить тебя.

- Папа, а если я останусь, как ты считаешь, моя совесть будет покойна? А если уеду - совесть окажется в райской колыбели и будет блаженствовать? Варя резко повернулась к отцу. - Я устала, папа, устала от бесплодных сомнений.

"Братия, не слушайте безумцев и лжецов, которые уверяют вас, будто возможно устроить на земле такие порядки, когда не будет бедных. Нас Бог не для счастья послал на землю. Тех, кто не верует в Бога, не слушайте и гоните от своих жилищ, чтобы они не развратили ваших ближних и детей ваших. Бог в десяти заповедях не велел пожелать себе дома ближнего, ни села его, ни вола его, а они научают жечь и грабить чужое достояние", - Антоний закончил проповедь и, поклонившись слушавшим его, удалился согбенный.

- Владыка, - обратился Константин к Антонию, - вещи упакованы. Все церковное управление уже в Новороссийске. Ждать боле нельзя. - Антоний долго молчал и, после некоторых колебаний, неуверенно кивнул головой. - Нельзя.

Глава 10

Варя побросала кой-какие вещицы в деревянный чемоданчик и незаметно шмыгнула за дверь. Она потом, завтра, придет на вокзал и попрощается со всеми. Так будет лучше.

- Я пришла, Степа, - поставила Варвара чемодан у входа и обессиленно опустилась на табурет. - Я пришла насовсем.

- Варька, - Степан бросился ей навстречу, схватил ее вещи, подбежал к колченогому комоду, открыл со скрипом ящик и, вытряхнув Варино добро, задвинул его обратно. - Я знал, Варька, что ты придешь. А твои что? спросил он взволнованно.

- Я никому ничего не сказала. Я поступила подло и отвратительно, но я ни хочу расспросов, ни хочу уговоров - я ничего не хочу.

Степан нежно обнял Варвару, но она оттолкнула его:

- Я ничего не хочу, - повторила девушка.

Ветер швырял по платформе шуршащие листья, грязные клочки бумаги, горстки серого колючего снега. Туда-сюда сновали красноармейцы в драных шинелях. Толстая баба, торговавшая серым хлебом, вдруг визгливо заорала на мальчонку, выхватившего с лотка булку и, вонзая в вязкую мякоть гнилые зубы, бросившегося наутек.

На вокзале была страшная суматоха, давка, плачь, матерщина. Снующая туда-сюда солдатня, раскрасневшиеся и взволнованные провожающие и отъезжающие - это был не вокзал, а взбесившийся базар, на котором орали на разных языках, не понимая друг друга.

Скорей, скорей бежать - до того опостылел весь этот кавардак, эти черные суматошные дни. Скорей уехать, куда угодно, куда глаза глядят, лишь бы не оказаться в лапах у обезумевшей толпы.

Паровоз, вздохнув тяжело, дал прощальный гудок. Варвара подбежала, когда отец уже стоял на подножке. Она очень боялась, что не успеет, и когда рука ее схватила руку отца, она зарыдала отчаянно, сразу, не успев еще сказать ни слова.

Константин спрыгнул с подножки.

- Варенька, Варюшка-Варвара. Нехорошо как-то все получилось, - целовал он ее в мокрые щеки. - Доченька, нехорошо как-то.

- Папа, прости меня, если можешь. Прости свою непутевую дочь, уткнувшись в теплую мягкую грудь отца, сквозь слезы с трудом выдавила из себя девушка. - Ты понимаешь, папа, оказывается, я не могу без Степана. Я и тебя люблю и братьев, но Степан - это другое. Ты понимаешь меня?

- Я понимаю, - вздохнул Константин. - Ты взрослая, дочь. Ты вправе сама решать за себя, - погладил он ее по голове и крепко прижал к себе.

- А где братья? - подняла голову Варя.

- Они остаются пока, позднее поедут. Мы простились дома. Так легчеТы зайди к ним, Варюшка. И потом..., - Константин замялся и неуверенно посмотрел на дочь, - они поедут позднее, - повторил он, - и, может быть, ты изменишь свое решение?