– Ты сказала, что он распространял эту ложь через людей, а не только через автомов. Тебе известно, кто ему помогал?

Эйла сделала паузу и с трудом сглотнула. Она почувствовала тошноту, вспомнив испуганное лицо Фэй, слова, которые она пробормотала, которые сначала казались бессмыслицей, но теперь…

Это всё я виновата.

Крайер зачарованно смотрела на неё. Эйла колебалась. Назвать имя было огромным риском. И всё же это было имя человека, который потенциально предал Роуэн и Сопротивление.

– Фэй, – прошептала она.

– Та кухарка? Неужели?

Дыхание Эйлы дрогнуло, когда она заговорила – картинка складывалась по мере того, как она рассказывала, все её части наконец встали на свои места.

– Преступление, за которое наказали Люну, та не совершала. Это была Фэй. Фэй даже сказала мне, что это она во всём виновата. Её мучает чувство вины за что-то. Я не могла понять, за что именно, но она сказала… "солнечные яблоки". Она была так на них… зациклена, я понятия не имела почему. Болтала о Киноке и его солнечных яблоках и о чём-то, что пошло не так. Но потом я поняла: это кодовое слово. Из дворца вывозят груды ящиков с надписью "солнечные яблоки", но они наполнены чёрной пылью. Должно быть, их отвозят... его последователям.

Крайер уставилась на неё:

– Кинок перевозит чёрную пыль под видом солнечных яблок из дворца?

Эйла кивнула:

– А что касается Фэй... – она снова вспомнила о сломленном рассудке девушки, об ужасе в её глазах, о чем-то большем, хуже простого горя. – Должно быть, она чем-то настроило Кинока против себя – возможно, даже пыталась предупредить нас или сбежать. И он... – её голос дрогнул, но она выдавила из себя остальное: – …убил её сестру, убил Люну. И теперь он, должно быть, использует её как пешку. Вряд ли ему от неё много пользы – она кажется наполовину сумасшедшей. Но, возможно, она по-прежнему доставляет его письма, простые сообщения. Она, вероятно, слишком напугана, чтобы вообще ему перечить.

– Эйла, – тихо позвала Крайер. В тусклом свете номера золото её глаз казалось почти зелёным, как перья.

Эйла прочистила горло:

– Чего я не понимаю, так что это за чёрная пыль и почему она столь важна для автомов.

Крайер села на кровать:

– Несколько дней назад он показал мне некоторые из своих экспериментов. Кажется, он пытался найти… создать… замену сердечнику. Всё это он вкладывает в своё понимание "за Независимость". Он хочет, чтобы мы были неуязвимы. Что касается чёрной пыли, ну… не иначе ему наконец-то удалось.

Неуязвимы. Эйла знала, что это значит. Неуязвимы для нападений человека. В течение многих лет восстание стремилось открыть торговые пути к Железному Сердцу, и, возможно, Кинок боится, что они приближаются, знает, что они хотят уничтожить Железное Сердце. Как всегда, он всё знает и уже на шаг впереди.

Если автомам больше не будет нужен сердечник, Железное Сердце станет им ненужным. И вся затея с восстанием окажется напрасной. Больше не будет способов победить автомов. У них больше не будет слабого места.

– Надо выяснить, кто его поддерживает, – сказала Эйла. – Если мы получим список всех, кому Фэй посылала "солнечные яблоки" от имени вашего отца, у нас будет список заговорщиков.

– Эйла, это… это разумная мысль, – сказала Крайер, встала и взяла Эйлу за руку. – Тогда ты поможешь мне?

Эйла инстинктивно отдёрнула руку.

– Эйла? – Крайер нахмурилась.

– Давайте разберёмся с этими перьями, – сказала Эйла, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Надо убрать их, пока не вошёл слуга и...

– Эйла, – снова сказала Крайер, на этот раз мягче. – Я... мне так жаль.

– Что жаль?

– Всего. Что... что я была столь резка с тобой, что толкнула тебя к двери... Я не осознавала своей силы... Я...

– Вы – автом. Вам свойственно полагаться на силу.

Крайер выглядела так, словно ей дали пощёчину.

По какой-то причине обида на лице Крайер привела Эйлу в ярость. Как она смеет сейчас выражать печаль или раскаяние? Её Вид ужасно обращался с людьми, он ответственен за столько смертей и страданий, ещё со времён Войны. И теперь она просит прощения, хочет, чтобы Эйла отпустила ей грехи, но не за зверства, а за то, что толкнула её к двери?

Прощения не будет. Не здесь. Не сегодня. И никогда.

Нежно, осторожно Крайер приподняла подбородок Эйлы так, что той пришлось посмотреть ей в глаза. Лёгкое прикосновение, два пальца коснулись подбородка Эйлы, появились и исчезли.

– Мы равны, Эйла, – сказала она. – Мы должны быть… мы должны быть союзницами, – она как-то странно вздохнула, губы приоткрылись, как раскрывается цветок на рассвете. – Мы должны быть подругами.

Эйла на мгновение потеряла дар речи.

– Подругами? – её голос дрожал. – Я ваша служанка. И я продолжаю быть человеком. Автомы убивают таких, как я, ради забавы.

Ей казалось, будто внутри разгорается пламя, которое поглотит всё, к чему прикоснётся; давно она уже не была так зла. Возвращаться в это состояние было так приятно, всё равно что возвращаться домой. Этот огонь был её домом, стихией, в которой она процветала – слова Крайер были ветром, раздувающим пламя, превращающим его во что-то пылающее.

И вопреки самой себе, вопреки своей ярости, ненависти, охватившему её жару – а может быть, из-за всего этого – Эйла почувствовала, что сердце забилось сильнее, чем когда-либо прежде.

– Мы очень похожи, – тихо и настойчиво повторила Крайер.

Казалось, она искала что-то в лице Эйлы, скользила взглядом по широко раскрытым глазам Эйлы, её бровям, полуоскаленному рту.

– Ничуть! – выдавила Эйла, желая заткнуть Крайер. Потому что отчасти, в глубине души, в центре этого гневного пламени, она точно знала, что Крайер говорит правду.

Она знала, что чувствует Крайер.

Что-то происходило между ними уже несколько недель. В приливной заводи, в постели Крайер, в грубых песнях, от которых потом болит горло, и в аромате роз, поднимающемся из ванны. Холодная морская вода и тепло её прикосновений. Эйле казалось, будто её кто-то дёргает её внутри за крючок: резкая боль, рывки – и она становится беспомощна. Что-то гораздо большее и могущественнее, чем она сама, тянуло её вперёд, затягивало внутрь.

– Мы похожи.

Пальцы Крайер коснулись запястья Эйлы быстрым, но нежным движением, словно нащупывая её пульс. Эйла не отстранилась.

Крайер взяла руку Эйлы и положила себе на грудь. Прямо над сердцем. Она чувствовала глухой стук – искусственный, но не менее реальный, чем её собственный.

– У меня тоже есть сердце, как и у тебя, – выдохнула она, и снова её глаза впились в лицо Эйлы.

Эйла услышала, как громко бьётся её собственное сердце – как барабаны в пещере в ту ночь, когда она вывела Крайер на чёрный каменистый пляж и умоляла дорассказать ту сказку.

– У меня такое же сердце, как и у тебя, Эйла, – повторила Крайер, сильнее прижимая руку Эйлы к своей груди.

Эйла услышала биение собственного сердца и почувствовала биение Крайер – ритмичное постукивание по ладони, учащённая пульсация под пальцами. Эйла дышала слишком тяжело.

– Я тоже способна чувствовать, – прошептала Крайер.

Рука, которой не было на груди Крайер, двинулась сама по себе. Эйла смотрела, как протягивает руку, как её собственные пальцы пробегают по острой линии челюсти Крайер, как они останавливаются на мягком местечке чуть ниже челюстного сустава, где сердцебиение ближе к поверхности. Эйла слегка прижала пальцы к мягкому теплу, трепещущему, как крылышко мотылька, пульсу. Крайер стояла совершенно неподвижно. Она не сопротивлялась, не отстранялась, хотя могла бы.

Вместо этого Крайер поднесла свободную руку к тому же месту на челюсти Эйлы.

– Мы одинаковые, – сказала она.

– Это не так, – прошептала Эйла. – Мы совсем не одинаковые, Крайер, – сказала она, хотя имела в виду обратное.

Она рванулась вперёд – должно быть, для того, чтобы оттолкнуть Крайер, может быть, даже ударить её и сделать ей больно. Но всё получилось по-другому. Она знала, что у неё не получится.

Она знала, что давно хотела этого, хотя и ненавидела себя за это.

Крайер тронулась одновременно с ней и подняла руки, чтобы обхватить лицо Эйлы. Они поцеловались. Разгорячённые и яростные, они впились друг другу в губы, пальцы Крайер в волосах Эйлы. Не отпуская нижнюю губу Эйлы, она прижалась к ней всем телом. На мгновение Крайер застыла, её губы не двигались под губами Эйлы, и сквозь туман Эйла поняла, что Крайер не знает, как это делается. Крайер неоткуда было почерпнуть таких знаний, у неё отсутствовали инстинкты. Но они двинулись друг к другу одновременно.

Каким-то образом руки Эйлы нащупали плечи Крайер, её шею, челюсть, и она впилась ногтями в кожу Крайер, по-прежнему желая причинить ей боль, пустить кровь, заставить кричать – но вместо этого Крайер содрогалась рядом с ней, издавая другой звук, более мягкий, полный желания, ноющий. Эйле хотелось снова услышать этот звук, этот тихий, раненый звук, приглушённый её губами, прерывающийся гул.

Эйла прижала большой палец к уголку губ Крайер, заставляя их открыться, углубляя поцелуй, и – о, боги! – это было дыхание и жар, намёк на влажность, на вкус Крайер напоминала каплю мёда, и она ни с кем ещё не была так близка, никогда не делала ничего подобного. Всё её тело проснулось и трепетало, пульс горячо бился под кожей. Ей хотелось подобраться ещё ближе, прижаться всем телом, слиться с ней воедино. Хотелось–

– нет –

Эйла вырвалась и отползла к стене, самой дальней от кровати. Она знала, что, должно быть, выглядит такой столь же безумно, как и Крайер, если не хуже: губы тёмные и припухшие, волосы растрёпаны, глаза широко раскрыты.

Временное безумие прошло и сменилось ужасом.

Что я наделала?

– Подожди! – Крайер двинулась вперёд, а затем замерла, когда Эйла попятилась от неё прочь.

– Подожди, – повторила Крайер тихо и отчаянно. – Просто, просто подожди минутку, пожалуйста. Я должна тебе кое-что дать.