— Да, kiska , я хотел тебя, — рычит он, проводя губами по моей изогнутой шее. — Я чертовски хотел твое тело. Я хотел сладких наслаждений твоей киски. И я это получил.

Я встречаюсь с ним взглядом. Нас разделяет полдюйма. Я практически могу сосчитать ресницы, обмахивающие его взгляд. — Прекрасно. У тебя была я. Так что, если тебе действительно плевать на что-то, почему тебе этого мало?

Я чувствую тепло его губ. Я знаю, что должно произойти. Как и он. Моя киска пульсирует в ожидании неизбежного.

И как раз в тот момент, когда мы собираемся собраться вместе в созданной нами буре, дверь распахивается.

— Исаак!

Исаак оборачивается, хотя половина его тела все еще прижимается ко мне.

— Что за хрень? — рычит он на Богдана в дверях.

— Чертовы полицейские у наших ворот.

— Копы?

Богдан кивает. — Эрик Келлер у руля. Кто-то сообщил им о местонахождении Камилы.

— Черт, — рычит Исаак. Он хватает меня за запястье и тащит из комнаты.

— Куда мы идем?

— Где-то мы можем закончить это. — Он гонит меня по дому так быстро, что я снова и снова спотыкаюсь, но он не дает мне упасть и не замедляется.

— Богдан, сдерживай их, сколько сможешь.

— У них есть ордер, Исаак.

— Задержи их! — он лает. Мы, спотыкаясь, спускаемся по лестнице в затемненное пространство, о существовании которого я не подозревала?

— Куда ты меня ведёшь? — требую я, пока мы достигаем дна.

В ответ он щелкает выключателем. Мы стоим в чем-то похожем на подвал. Отнюдь не ужастик, но ряд ячеек в углу уж точно не внушает особой веры.

— Я туда не пойду, — говорю я ему, изо всех сил пытаясь вырваться из его хватки. — Вместо этого тебе придется убить меня.

Он с отвращением отпускает мою руку. — Не надо быть такой чертовски драматичной. Ты не войдешь в камеру.

— Я не? Почему…?

— Это самое безопасное место в поместье. Пройдет некоторое время, прежде чем они доберутся сюда.

— Ох

Я оглядываюсь на маленькие темные камеры. Бетонные шлакоблоки вычищены дочиста, но меня не покидает жуткое ощущение, что они были свидетелями ужасных вещей.

— Ты действительно держишь здесь людей? — Я спрашиваю.

— Когда я должен.

— И ты собираешься держать меня здесь?

— Если ты меня заставишь.

Я смотрю на него, пытаясь увидеть человека, которого, как мне казалось, я знала за пределами маски контроля. Становится все труднее и труднее.

И это сводит меня с ума.

Меня чертовски бесит, что он позиционирует себя как этот большой, крутой братва-дон. Но, в конце концов, он все еще напуганный маленький мальчик, пострадавший от жестокости своего отца. Он думает, что это сформировало его.

Он ошибается.

Это сломало его.

— Да пошел ты! — кричу я внезапно. — Пошел ты, если думаешь, что единственная причина, по которой я раздвинула перед тобой ноги, — это манипулировать тобой. Пошел ты за то, что думаешь, что я такн же, как ты. Я нет, Исаак. Я совсем не такой, как ты. Я человек с душой, с чувствами, который любит и любим, и я этого не боюсь. Меня не пугает то, что я забочусь о тебе.

Я делаю шаг вперед и хлопаю ладонями по его груди. С таким же успехом я могла бы биться о стальную стену за всю пользу, которую она мне приносит. Тем не менее, приятно чувствовать себя физически. Приятно пользоваться руками.

Большая часть моей ярости теряется в рыданиях. — Ты чертовски умный, — говорю я. — Ты так чертовски владеешь собой. У тебя всегда есть ответы на все вопросы. Но все же, несмотря на все это, ты не видишь, не так ли? Ты не видишь самого важного.

Его маска бесстрастности чуть-чуть спадает. Его брови сходятся вместе, прежде чем снова разглаживаются.

— Какого черта ты несешь?

Я подхожу прямо к нему, пока кончики моих пальцев ног не совпадут с кончиками его пальцев.

— Джо, — говорю я. — Моя дочь.

— Так, что о ней?

— Она не Максима. Он даже не знает, что у меня есть ребенок.

Он хмурится.

— Тебе нужен мой секрет, Исаак? Вот она: моя дочь родилась через восемь месяцев после того, как я попала в программу защиты свидетелей. Ей пять с половиной лет.

И просто для драматического эффекта я добавляю ненужный довод.

— Она Воробьева, да. Но она никогда не была Максима. Она твоя.