Интересным примером, проливающим на это свет, является ожесточенное сопротивление, которое было оказано реформе здравоохранения президента Барака Обамы - Закону о доступном здравоохранении - во время его второго срока пребывания у власти. Это сопротивление в конечном итоге привело к решению Верховного суда США, который с перевесом в один голос установил, что данный закон не нарушает Конституцию и, следовательно, не может быть отменен. Интересно следующее: то, на чем сосредоточилось сопротивление республиканцев, то, что они с большой энергией утверждали как несовместимое с Конституцией, - это принцип индивидуального мандата, то есть то, что ответственность за страхование в конечном итоге ложится на отдельного гражданина, а не, например, на работодателя. Что особенно любопытно и странно в этом вопросе, так это то, что идея индивидуального мандата - требования, чтобы люди защищали себя с помощью страховки, подобно тому, как по закону они должны пристегиваться ремнем безопасности при поездке на автомобиле - в качестве основы для законопроекта о здравоохранении была изначально предложена самими республиканцами после того, как в 1989 году консервативный аналитический центр The Heritage Foundation.

Таким образом, индивидуальный мандат стал основой системы, которую соперник Обамы Митт Ромни внедрил в качестве губернатора Массачусетса, а также республиканской альтернативы законопроекту, который Билл Клинтон в свое время не смог провести через Конгресс и который был построен на принципе ответственности работодателя (что Клинтон в ретроспективе считает решающей ошибкой). Все изменения и перемены в резком переходе республиканского истеблишмента от любви к индивидуальному мандату к ненависти к нему описаны в чрезвычайно интересном эссе журналиста и блогера Эзры Кляйна в журнале The New Yorker (25 июня 2012 года). Барак Обама не собирался повторять ошибку Билла Клинтона, предлагая закон, который его политические оппоненты отвергали по принципиальным соображениям. Поэтому в основу своего закона о здравоохранении он положил идею, которую в свое время выдвинули сами республиканцы и неоднократно заявляли о своей поддержке: индивидуальный мандат. Сам Обама был одним из последних демократов, согласившихся с этой республиканской идеей. И что же произошло? И вот, в декабре 2009 года все сенаторы-республиканцы проголосовали против закона и за то, чтобы признать его неконституционным именно из-за конструкции, основанной на индивидуальном мандате, которую они сами отстаивали на протяжении 20 лет.

Таким образом, партии обменялись позициями друг с другом и изо всех сил стараются не выдать себя. То, что до недавнего времени считалось образцовым и с душой принималось республиканцами, вдруг стало не только опрометчивым и предосудительным в целом, но и чем-то, что вдобавок фактически порочит святое видение особого случая Америки, сформулированное отцами-основателями раз и навсегда - поворот, полностью сравнимый с принятием Иосифом Сталиным концепции социализма в одной стране вместо амбиций Ленина и Троцкого по экспорту большевистской революции во всем промышленно развитом мире. Но если Сталин для поддержания партийной дисциплины использует чистки, интриги и ликвидации, то членам республиканского сопротивления достаточно полагаться на психологические механизмы отступничества и лояльность коллективу, с которым себя идентифицируешь - и который гарантирует статус и поддержку. Вскоре немыслимое - что Obamacare может стать предметом решения Верховного суда из-за принципа индивидуального мандата - станет не только мыслимым, но и реальным. Достаточно нескольким ключевым лицам в законодательном органе изменить свое мнение, чтобы все стадо послушно поскакало за ними, подбадриваемое их сторонниками в СМИ. И вдруг республиканцы становятся еще и восторженными сторонниками активистского Верховного суда, на который теперь возлагаются все их надежды на победу, что также является совершенно новым и почти революционным опытом для партии.

Но как это возможно? Даже если не принимать во внимание тот факт, что политика часто думает о себе как о рациональном обсуждении тщательно проанализированных фактов - в то время как на самом деле она в основном вращается вокруг примитивных антагонизмов, лояльности к собственной группе и решительного отказа от сомнений ради сохранения религиозной общины, - за такой поворот, конечно, обычно приходится платить, если только у человека нет собственной полиции, с помощью которой он может терроризировать всех своих критиков, заставляя их молчать. В данном конкретном случае с Obamacare цена заключалась в том, что республиканцы были вынуждены представить себя как партию, которая в течение двух десятилетий выступала за меры, нарушающие Конституцию. Но эта боль была значительно облегчена благодаря высокоразвитым механизмам отрицания и подавления. Наши действия и мышление в критических ситуациях - да и вообще во всех возможных ситуациях - фактически не управляются сознательными рассуждениями или рациональными размышлениями. Вместо этого мы реагируем мгновенно и инстинктивно, лишь затем делегируя своему сознанию задачу узаконить уже принятое решение и создать хотя бы мало-мальски связное объяснение наших действий. Сознание можно также сравнить с официозным пресс-секретарем нашей эмоциональной и инстинктивной жизни: безусловно, красноречивым и проницательным во всех отношениях, но не имеющим никакого реального влияния на политические решения, которые мы постоянно принимаем на эмоциональном и инстинктивном уровне.

Это означает, что мы все еще не оправдываем возвышенных ожиданий Зигмунда Фрейда. И нет ровным счетом ничего, что указывало бы на то, что мы когда-нибудь это сделаем. На базовом уровне мы чувствуем и действуем религиозно, и не в последнюю очередь те из нас, кто постоянно позволяет убеждать себя своему собственному официозному маленькому пресс-секретарю. Мы завязываем себя в узлы, чтобы мотивировать самые абсурдные позиции и действия здравым смыслом. И общая картина всех этих поспешных импровизированных решений, требующих более или менее тщательной защиты, - это забота о группе и ее сплоченности, а также о собственном положении в ней, или, другими словами, именно то, чем, по сути, является религия и чем она занимается. Как утверждает профессор психологии Джонатан Хэйдт в своей книге "Праведный разум", невозможно понять человека - а также политику и религию, - если не осознавать и не помнить, что наши предки не смогли бы выжить и успешно размножаться, если бы не умели принадлежать к группам. Это то, чем люди занимаются и чему посвящают свою жизнь. Мы, как пишет Хэйдт, не святые, но иногда мы действительно хорошие командные игроки. "Религия - это верность миру", - как выразился прародитель синтетизма Альфред Норт Уайтхед.

Чтобы работать в команде, мы должны обладать хорошей способностью оценивать, во что верит наша группа, и, когда возникает необходимость, отстаивать это убеждение с убедительными аргументами, как умный пресс-секретарь (а вы всегда убеждаете других гораздо лучше, если убеждены сами). Чтобы поддержать эту способность, мы используем то, что психологи называют мотивированным рассуждением, то есть вы в первую очередь адаптируете все интерпретации поступающей информации к тому, что будет отвечать вашим собственным интересам в целом и интересам группы в частности. Эти механизмы были задокументированы во множестве клинических экспериментов. Мы относимся к событиям и высказываниям в соответствии с тем, что, по нашему мнению, является желанием лидеров и авторитетов группы. Пока это выгодно, мы отрицаем факты, которые легко проверить, и соглашаемся с очевидными заблуждениями без особого ущерба для нашего интеллекта. Мы ищем причины верить в то, что кажется подтверждением того, что мы уже знаем, и легко находим причины отвергать все, что бросает вызов нашим убеждениям.

В повседневной жизни мы все постоянно ведем себя как верующие. Да и как мы можем вести себя иначе? Даже сам Дэниел Деннетт рассуждает так. Мы все - дилетанты во всех мыслимых предметных областях, лежащих за пределами наших профессиональных сфер. Мы знаем из первых рук крайне мало из того, что лежит в основе нашего существования и наших обществ. Соответственно, мы выбираем авторитетов на более или менее произвольных основаниях, а затем принимаем решение верить в то, что они утверждают, не имея возможности исследовать этот вопрос в какой-либо степени. В качестве примера Деннетт использует формулу e=mc2. Верим ли мы в нее? Многие из нас слышали о ней, и многие считают, что знают ее, что она принята рядом экспертов в области физики, что делает ее правдивой и правдоподобной. Но мало кто из нас может объяснить в деталях, почему, потому что мало кто из нас может сказать, что понимает формулу в любом разумном смысле слова "понимать". Так как же мы можем верить в то, чего не понимаем?

По мнению Деннетта, мы верим, что все, что утверждается в формуле e=mc2, на самом деле истинно. Но на самом деле мы этого не знаем. И по этой причине невозможно достичь даже подобия консенсуса, например, по вопросу о климатическом кризисе. Мнение обывателя по этому поводу во многом зависит от того, каким авторитетам он предпочитает верить, что, в свою очередь, определяется его политической позицией по вопросам, касающимся, в частности, экономического роста и государственного регулирования. Мы верим в то, что согласуется с тем, во что мы уже верим. Мы религиозны. По этой причине жесткая критика религии со стороны атеистов совершенно не соответствует действительности, как бы блестяще она ни была сформулирована в длинных абзацах. Бог, которого пинают, уже давно мертв, и шутить в очередной раз над старыми доказательствами существования Бога совершенно бессмысленно.