По мнению Деннетта, нет никаких веских причин верить в существование этого Бога, и есть почти бесконечное количество веских причин верить в то, что его не существует. Это побуждает Деннетта считать себя атеистом. Но он также утверждает, используя аргумент, заимствованный у Докинза, что все мы, даже самые набожные и буквальные верующие среди теистов в нашей культурной сфере, на самом деле являемся радикальными атеистами, когда речь заходит о всех тех других богах, в которых верит или когда-то верила остальная часть человечества: Ваал и Золотой телец, Тор и Вотан, Посейдон и Аполлон, Митра и Амун-Ра и так далее. Таким образом, теисты во всем мире верят не только в одного или другого бога, но и в свою фантастическую удачу, что бог, в которого они верят в своей конкретной общине и в которого их воспитали верить - если только они не являются новообращенными - просто оказывается единственным богом, который действительно существует, в отличие от всех остальных ложных богов, которые, таким образом, не существуют.
Однако то, что действительно существует без сомнения, по мнению Деннетта, - это идея Бога. Что может быть более очевидным? Можно верить в эту идею и наполнять ее любым количеством различных ценностей, не веря при этом, что только христианский Бог (или Ваал, или Золотой телец) существует на самом деле. Деннетт называет это верой в веру. Вы можете верить, что религиозная вера поставляет различные товары, и, таким образом, вы можете, что многие и делают, верить в эту веру, не обязательно веря в то, во что верит сообщество верующих этой религии. Вы также можете наблюдать, как содержание идеи Бога постепенно менялось почти до неузнаваемости с давних времен народных религий до наших дней. На это обратил внимание еще в конце XVIII века Дэвид Юм в "Естественной истории религии", где он называет многобожников "суеверными атеистами", поскольку они не признают ни одного явления, которое соответствовало бы "нашему представлению о божестве".
Деннетт утверждает, что ни одна идея никогда не подвергалась такой драматической трансформации, как идея "Бога". С одной стороны, это, естественно, создает большую неопределенность. Многие протестуют против веры в одну и ту же идею, но на самом деле верят в совершенно разные вещи, и если расширить определение Бога, включив в него все, что создало жизнь на Земле, то может оказаться, что Бог - это или, по крайней мере, может быть естественный отбор Дарвина, и тогда все атеисты в принципе являются ярыми верующими в Бога. Но то, что идея Бога сохранила свое имя при всех этих изменениях смысла - от человекоподобных ревнивых монстров и самодержавных мстителей до рассеянного вида высшего существа с нечеткими границами, - означает, с другой стороны, что религия и религиозное отношение кооптировали большую часть, если не все существование; и что бренд Бога сохранил сильную и чрезвычайно ценную лояльность, благодаря своей долгой истории.
Следовательно, у нас есть все основания ожидать, что идея Бога подвергнется новым актам трансформации, поскольку социальные структуры продолжают меняться, а значит, верующие будут требовать от Бога все более полезных вещей. Именно эти вопросы лежат в основе данной книги. Вольтер пишет: "Если бы Бога не существовало, его нужно было бы изобрести" ("Si Dieu n'existait pas, il faudrait l'inventer"). И именно это мы, люди, неизменно делаем: изобретаем Бога заново, наполняя эту гибкую и прочную идею все новыми мечтами и желаниями. Синтетизм - это просто название следующей революционной фазы в этом бесконечном развитии.
Зигмунд Фрейд, великий отец психоанализа, считал религию "иллюзией", и эту мысль он развил в книге "Иллюзия и ее будущее", вышедшей в 1927 году. Он стремился к тому, чтобы психоанализ внес свой вклад в понимание религии, которая является частью культуры, чья основная задача - с помощью различных инструкций и принудительных мер защитить человека от пугающей, а во многом жестокой и опасной Природы. Эти предписания возвышаются над критикой и сомнениями благодаря тому, что им приписывается божественное происхождение. "Таким образом, - пишет Фрейд, - на основе воспоминаний о детской беспомощности, собственной беспомощности и беспомощности всего человечества собирается кладезь концепций, порожденных необходимостью сделать человеческую беспомощность терпимой". Так рождается религия: все более систематическое принятие желаемого за действительное в отношении превосходящих и угрожающих сил, которые наделяются чертами отцовской фигуры именно в силу пережитой беспомощности, связанной с уязвимостью одинокого ребенка. То, что эта иллюзорная конструкция затем становится такой сильной, связано с силой этого принятия желаемого за действительное. Облегчение, которое она предлагает, столь же существенно, сколь и желанно: на сложные вопросы о генезисе мира и отношениях души с телом даются удобные ответы, а страх перед многими жизненными опасностями снимается с помощью божественного провидения. Острый ужас, вызванный беспомощностью, смягчается благодаря тщательно продуманной иллюзии, отвечающей на нашу коллективную и личную тоску по отцу.
Фрейд старательно подчеркивает, что иллюзия не обязательно должна быть тем же самым, что и бред. Ошибки и заблуждения всегда противоречат истине, что не обязательно относится к иллюзии. Что характерно для иллюзии, так это доминирующий элемент исполнения желаний. Мы тоскуем по отцу и находим его на небесах. Типичной иллюзией, пронизанной желаемым, является также представление о ребенке как о чистом и невинном существе, лишенном сексуальности, по мнению Фрейда. Не занимая однозначной позиции в отношении истинности религии - ведь обозначение "иллюзия" связано прежде всего с психологическими механизмами, - Фрейд утверждает, что религия соответствует невротической фазе, которую должен пройти человеческий ребенок в своем развитии до культурного существа с полностью развитым суперэго. Само человечество также должно пройти через это развитие и оставить позади детский невроз религии - на это надеется Фрейд, поскольку наука постоянно развивается и вытесняет невежество. У нас, современных людей, нет причин безоговорочно перенимать веру предыдущих поколений: мы лучше знаем, во что верить, чем то, во что верили они. С точки зрения этого архи-атеиста, человечество должно быть на пути к зрелости и, следовательно, становиться способным основывать свои мысли и действия на рациональных соображениях. Вопрос в том, существовало ли когда-либо более наивное и иллюзорное принятие желаемого за действительное.
Французский историк Франсуа Фюре выбирает то же обозначение, что и Фрейд, - иллюзия - когда исследует и выносит суждение о коммунизме в своей книге "Прохождение иллюзии", вышедшей в 1995 году. В книге рассматривается, прежде всего, русская революция с ее последствиями, и Фюре говорит об этой искусно срежиссированной политической иллюзии в религиозных терминах. По сути, большевизм - это религиозная секта: он отражает и очень сознательно окутывает себя мифическим наследием Французской революции. Он прославляет диктатуру Комитета общественной безопасности в 1793-1794 годах и узаконивает свой собственный укрепляющий власть террор такими же огульными ссылками на угрозу контрреволюции, как это делали якобинцы в своем правлении террора. Ленин, естественно, изображается как Робеспьер последнего времени и такой же неподкупный. Благодаря такому осмыслению и отождествлению миф о русской революции становился все сильнее. И именно таким образом становится возможным совместить преимущества шокирующего нового с соблазнительностью славного прошлого. В разоренной и измученной войной Европе Октябрьская революция охотно и с поразительным успехом взяла на вооружение устоявшуюся утопию о появлении нового человека.
"То, что происходит в России в 1917 году и в последующие годы, когда жители Европы возвращаются домой с войны, - это только внешне российские события", - пишет Фюре. "Главное, что большевики провозглашают всеобщую революцию. Из успешного переворота в самой отсталой стране Европы, осуществленного коммунистической сектой во главе с дерзким вождем, политическая ситуация создает образцовое событие, которое направит ход истории так же, как в свое время Франция 1789 года". Вследствие общей усталости от войны и ярости побежденного народа иллюзия, которую Ленин создал из своих собственных тезисов и действий, стала разделяться миллионами людей". Революция - это обещание будущего царства благ для нового человека. Неудобные факты тают в жестоком жаре радикальной риторики. Эта не до конца секуляризованная доктрина спасения означает, что политика берет верх над претензией религии на тотальность. "Революционный пыл хочет, чтобы все было политикой, - пишет Фюре. Политика производит свое собственное духовенство, а также своих еретиков, и таким образом становится невозможным отделить ее от религии, как в плане выражения, так и в плане содержания . Мало того, что религия при необходимости хитроумно принимает другое обличье и значение; она также может менять имя и называть себя совершенно иначе. Нередко, например, политика. Или просто что угодно.
Война - это всего лишь продолжение политики другими средствами", - пишет немецкий генерал Карл фон Клаузевиц в своей книге "О войне", вышедшей в 1832 году. Это его ответ на вопрос: Что такое война? Точно так же, если мы спросим себя, что такое политика, то ответ будет таким: политика - это просто продолжение религии другими средствами. И это определенно относится не только к большевизму или другим более или менее доктринерским и воздушно-феерическим движениям с ярко выраженными чертами сектантства. Деятельность в современных столицах западных демократий не является исключением из этого правила, как бы ни хотелось верить многим секуляризованным мужчинам и женщинам в правительстве и оппозиции.