Поскольку синтетизм - это метафизика, которая, так сказать, уже встроена в интерактивные технологии, он уже изобрел себя. Интернет превратился из виртуального бога в откровенно потенциального бога, что соответствует радикально новому значению, которое Квентин Мейяссу придает понятию Бога, как чему-то принадлежащему будущему, а не прошлому. Синтетизм - это религия, которую создал Интернет. Целеустремленная политическая борьба за свободный и открытый Интернет основана на слепой вере в то, что сеть обладает священным потенциалом для человечества. Таким образом, Интернет превращается из технологического в теологический феномен. Интернет - это бог нового времени, к тому же чрезвычайно подходящий для эпохи, характеризующейся безграничной верой в возможности творчества. Таким образом, Интернет - это бог, которому могут посвятить себя даже те, кто считает себя атеистами. Синтетически мы выражаем это положение вещей так: Интернет - это проявление Синтеоса, нового бога, которого создаем мы, люди, а не старый бог, который, как говорят наши предки, создал нас когда-то в далеком прошлом.
Без утопий, в идейном плане, мы можем цепляться за всевозможные циничные и/или прагматичные идеологии, от социализма слева, либерализма в центре до консерватизма справа. Но когда в качестве новой метафизической аксиомы возникает синтетическая утопия, всю идеологическую работу приходится переделывать с нуля. Вместе с теологизацией Интернета следует необходимое отречение от всех других прежних политических идеологий, имеющих прямую связь с покинутой парадигмой, в пользу теологического анархизма. Прежде всего, это единственная идеология, которая совместима с верой в то, что другой лучший мир может родиться сам собой, появившись как внезапно возникшее явление в истории. Кроме того, это единственная идеология, которая может аккумулировать творческое сопротивление по отношению к обществу, настолько сложному, что никто уже не может в нем разобраться. Это происходит потому, что теологический анархизм не требует ни всемогущего обзора, ни политического и морального контроля над человеческим самовыражением, что было основным условием всех других идеологий. Он является предшественником синтетической утопии в настоящем и движим наслаждением от многообразия самовыражения.
Теологический анархизм исчерпывающе описан британским философом Саймоном Критчли в его книге "Вера неверующих", и он, конечно, полностью синонимичен синтетизму. А синтетизм утверждает, что именно потому, что все ценное преходяще, уникально, конечно и смертно, оно стремится к экзистенциальности и интенсивности. Таким образом, синтетизм - это религия имманентности и множественной конечности, радикальная противоположность презирающему реальность поклонению авраамических религий другому трансцендентному миру и сингулярной вечности. Ибо как может что-либо вообще наслаждаться своим существованием и быть максимальным в своем существовании, если оно одновременно не осознает свою конечность и ограниченность в физическом мире?
Развивающаяся нетократия, элита, пришедшая на смену буржуазии в новой парадигме, обусловленной оцифровкой и интерактивностью, очевидно, представляла собой группу особых интересов, когда изначально рекламировала анархо-либертарианскую идеологию как метафизику эпохи Интернета. Если истина - это действие, и если истина освободит нас, то из этого следует, что если Интернету позволить быть свободным, то он также освободит нас. Разумеется, здесь присутствует плохо скрываемое намерение использовать благородные мотивы в качестве предлога для захвата власти. Таким образом, нетократия действует точно так же, как феодальная аристократия, принявшая монотеизм, и капиталистическая буржуазия, принявшая гуманизм. Эти специфические метафизики развивались как доминирующие истории - и они работали! - в соответствующих парадигмах по той самой причине, что они назначали новые социальные классы новыми героями социального театра.
Интернет - как и многие предыдущие технологические революции - это привлекательная поверхность, на которую можно спроецировать любые фантазии и варианты принятия желаемого за действительное. Для капиталиста Интернет - это мечта о невероятных прибылях. Но в действительности Интернет - это скорее виртуальная бойня для массы мечтательных дойных коров и псевдомонополий. На самом деле Интернет имеет тенденцию к разрушению старых корпоративных колоссов, по крайней мере на начальном этапе, а не к развитию новых бизнес-моделей. Результат очевиден из чтения деловой прессы: старые лидеры рынка исчезают в мгновение ока, а период оборота крупнейших котирующихся на бирже корпораций невероятно короток. Для самовлюбленного индивидуалиста Интернет - это мечта о том, чтобы наконец-то совершить большой прорыв, мечта о том, чтобы его наконец-то увидела и оценила широкая аудитория. Но когда все актеры пытаются выйти на сцену одновременно - а в зрительном зале уже никто не сидит, - эффект получается обратный: зрители исчезают. Когда каждый хочет быть отправителем, получателей больше нет. Возникает то, что мы называем синдромом My Space - по известному примеру, который должен стать уроком для всех: мечта индивидуалиста о постоянном и успешном выступлении перед полным, восприимчивым миром неизбежно рушится раз и навсегда. Суетливое бормотание каждого над всеми остальными убивает опыт.
Разочарование связано даже не с тем, что зрители не хотят видеть индивидуалиста X или Y как такового. Скорее, речь идет о том, что индивидуализм как таковой стал вульгарным и скучным и что никто больше не хочет видеть никакого индивидуума вообще. В той мере, в какой в старых медиа вообще есть аудитория для чего-либо, предпочтения твердо ориентированы на различные варианты иронического фрик-шоу. Это - снимающие тревогу вечерние и выходные развлечения пассивных консуматоров (см. "Нетократы") Правда в том, что лишь небольшое меньшинство, нетократы, понимают и освоили Интернет и могут использовать его в своих интересах. И это несмотря на то, что почти все население мира уже живет своей жизнью на новой социальной арене. В своей книге Average Is Over американский экономист Тайлер Коуэн подсчитал, что примерно 15 процентов американского населения преуспеют в переходе к нетократии в продуктивном взаимодействии с Интернетом и потоками новых автоматизированных процессов в обществе, в то время как остальные 85 процентов населения утвердятся в качестве простого консюмтариата, быстро растущего андеркласса в социальном, культурном, а также все более экономическом смысле.
В 2013 году были обнародованы статистические данные, свидетельствующие о том, что разрыв между социально-экономическими классами в Соединенных Штатах вернулся к уровню 1917 года. Целый век энергичных политических попыток нивелировать классовые различия с помощью эгалитарного налогообложения, пособий и образовательных мер закончился ничем. Даже в других частях света эти различия увеличиваются, и, к сожалению, ничто не указывает на то, что они уменьшатся, когда в полную силу заработает интернет-революция. И это мы еще не коснулись еще более драматических социальных и культурных классовых различий, которые возникают в аттенционистском обществе, приходящем на смену капиталистическому обществу в Интернете (см. "Нетократы"). Лишь горстка пользователей Twitter имеет доступ к сотням тысяч подписчиков, но они сидят на мегафоне нетократии, они действительно обладают аттенционистской властью. В то же время огромная масса людей псевдо-болтает в Twitter прямо в пустоту, и никого из власть имущих это совершенно не волнует. Так продолжается до тех пор, пока они не устанут и, сдавшись, не будут вынуждены признать свое бессилие и полное отсутствие влияния в качестве безликой биомассы в великом, вегетарианском консумтариуме.
Если мы что-то и можем сказать с уверенностью, так это то, что отчуждение в новом сетевом обществе резко возрастет. Растущее отчуждение - это цена, которую мы платим за каждый рост технологической и социальной сложности, которую мы переживаем сейчас и будем переживать в будущем. С прорывом Интернета он буквально взрывается. И есть только одно функциональное оружие против отчуждения, а именно его противоположность: религия. Ошибка традиционной религии заключалась в том, что она поместила имя своей тоски по другому миру, Богу, в прошлое (теизм, вера в предначертанного Бога), тогда как логически правильным и единственно разумным маневром, конечно же, является помещение объекта всей человеческой тоски, Бога, в будущее (синтетизм, вера в Бога, которого человек создает сам).
Атеизм, отрицающий тоску - между теизмом и синтетизмом, - сыграл свою роль необходимого антиполя между тезисом и синтезом. Ибо в своей бессодержательности, как чистое отрицание, атеизм совершенно бессмыслен как цель диалектического процесса. Это острое отсутствие сущности объясняет, почему атеистам никогда не удавалось построить ни соборов, ни вообще чего-либо, кроме бесплодных бумажных памятников собственному превосходству. Это как философское движение за воздержание: вы встречаетесь и трезвеете вместе, совершенно не обращая внимания на экстатическую вечеринку, которая происходит где-то в другом месте. Классический атеизм может говорить только о том, чем он не является, но не о том, чем он де-факто является. Эта чисто негативная и по сути лишенная содержания доктрина - просто бесполезное оружие против отчуждения. Она никого не утешает и ничего не объясняет.