Если мы представляем себе реляционистскую версию семиотики и меметики так же, как реляционистскую версию естественных наук, то она должна основываться на глубоком понимании самой крупной единицы и затем строиться вниз к самой мелкой, вместо классической редукционистской одержимости семиотики и меметики маленьким знаком или маленьким мемом, которые, как предполагается, объясняют все, что происходит выше в иерархии. Согласно написанию истории с точки зрения информационных технологий, необходимой отправной точкой является то, что человек - это константа, а технология - переменная. Для человека это означает, что технология управляет парадигмой (см. трилогию "Футурика"), плоскостью, структура которой рано или поздно изучается и объясняется метафизикой, уже изначально логически встроенной, но негласной, и лишь по факту формулируемой и проектируемой. Метафизика затем формирует условия для идеологии, привязанной к парадигме, - знаково-интерпретирующего нарратива, который готовит вас к выбору, нарратива о том, почему вещи обязательно должны быть такими, какие они есть. Идеология, в свою очередь, состоит из больших, неповоротливых блоков, называемых фикциями - сознательно созданных нарративов о текущих людях и их отношениях с окружающим миром, в отличие от обязательно подсознательной идеологии - где проворные и мельчайшие компоненты фикций называются фикциями (см. "Глобальная империя"), своего рода сетевая динамика, двоюродная сестра знаков семиотики и мемов меметики, и, соответственно, также фундаментальный компонент в иерархии парадигм.

Обратите внимание, что отношения между каждым шагом, как и во всех формах реляционистских иерархий, должны пониматься, конечно, как эмерджентные, а не редукционистские. Вымысел не встроен в фикшн заранее; он, кажется, всегда предоставляет нечто дополнительное, помимо самого фикшна. Точно так же идеология не встроена в фикцию заранее; она всегда появляется как нечто большее и чрезвычайно привлекательное помимо фикций. И именно эти эмерджентные качества удерживают нас непреклонно встроенными в данный идеологический мемплекс - каждый новый уровень добавляет еще один слой своего рода компактной мистики к растущему метанарративу, не в последнюю очередь на большом шаге от, казалось бы, открытых и потому творческих фикций к явно скрытой идеологии, которая ставит нас в тупик - что объясняет, почему наше отношение к самой внешней рамке мемплексов, метафизической, никогда не может быть ничем иным, как смиренно подчиненным. Даже наше отношение к созданному синтетическому богу - намеренно названной проекционной поверхности по отношению к бесспорно реальному явлению окружающего мира, с которым мы должны соотноситься, то есть вымыслу par excellence - должно быть подчинено этой предпосылке. Именно потому, что мемов не существует вне меметики, как и знаков вне семиотики. Не существует также фикций - и в свою очередь фикций, построенных на них, и в свою очередь идеологий, построенных на них, - и в свою очередь не существует достоверных метафизических систем, выводимых из этих идеологий, которые стояли бы вне нынешней парадигмы информационных технологий.

Это означает, что не только средство передачи информации является сообщением, как прозорливо утверждал еще в 1960-х годах канадский литературовед Маршалл Маклюэн, но и то, что средство создает самого актера, а не наоборот. Мы буквально являемся средствами массовой информации, с помощью которых общаемся. Поэтому нетократ информационного века трезво оценивает себя как положительный побочный продукт интерактивных технологий, которые он использует для взаимодействия со своим окружением, а не наоборот. И именно из-за превосходства интерактивности над предшествующими однонаправленными коммуникативными технологиями - при выборе между интерактивностью с ее равенством на всех уровнях и однонаправленной коммуникацией сверху вниз, от власть имущих к массам, нынешние акторы всегда выбирают интерактивность - нетократия в конечном итоге побеждает буржуазию индустриальной эпохи и берет на себя центральные функции общества. Поскольку идеи являются фикциями - скрытыми внутри идеологически окрашенных фикций, которые движутся в соответствии с определенной метафизической структурой, - согласно синтетическому взгляду, нельзя сказать, что идеи принадлежат какому-либо отдельному актору или какой-либо группе акторов в каком-либо реальном смысле.

Неудивительно, что мемплексы власти и религии на протяжении всей истории, как правило, переплетаются и, следовательно, взаимно усиливают друг друга. Религия узаконивает власть, которая защищает и обогащает религию. Во многих случаях со временем сотрудничество становилось настолько тесным, что уже невозможно было отличить одно от другого. Но это само по себе не дает ответа на вопрос, почему именно эти победители в культурном эволюционном процессе развивались так, как они развивались, и почему именно эти мемплексы оказались столь живучими, как они оказались на самом деле, и стерли с лица земли всех проигравших. Почему именно Бог? Почему именно Библия (например)? Вряд ли у нас был недостаток альтернатив, мягко говоря. Но подавляющее большинство из них было безжалостно выкорчевано. Разумеется, эта тема не дает покоя меметике - она близка к тому, чтобы стать целой наукой.

Проблему можно представить следующим образом: Если религия оказывается ответом, а она, очевидно, была таковым во всех известных нам типах обществ на протяжении всей истории человечества вплоть до сегодняшнего дня, то в чем тогда вопрос? Что именно делает религиозный мемплекс таким привлекательным и успешным в процессе культурной эволюции?

Прежде всего, нельзя не отметить, что человеческий мозг в результате естественного отбора был сформирован таким образом, чтобы охотно принимать религиозные мемы и становиться мозгом верующего. Таким образом, принадлежность к религиозной общине - это то, что так или иначе приносит удовлетворение отдельному члену общины, а религиозный коллектив получает конкурентные преимущества по отношению к другим группам благодаря особой форме сплоченности и взаимопонимания, которая создает доверие, стимул и эффективность в такой степени, которую трудно превзойти. Более того, по крайней мере, при переходе от кочевого существования охотников и собирателей к оседлому сельскохозяйственному, религиозные мемы получают преданных пропагандистов и сторожевых псов, которые считают своей жизненной миссией дальнейшее распространение этих мемов и защиту их от опасных конкурентов в борьбе за выживание.

Так что же предлагает религия и что компенсирует малые и большие жертвы, которые всегда были связаны с религиозной практикой? Прежде всего, мы должны помнить, что этот вопрос был бы совершенно непонятен нашим предкам в саванне и в первых постоянных поселениях. Для этих людей религия была совершенно незнакомым понятием. То, что мы сегодня называем "религией", было для них просто повседневными мыслями и поступками, обусловленными окружающим миром, который, по понятным причинам, во многих отношениях мог казаться управляемым сверхъестественными силами. То, что мы считаем "религиозным" элементом в их жизни, они не смогли бы отличить от всего остального в существовании, которое громко взывает к теориям, призванным прояснить неясные причинно-следственные связи, реальные или иллюзорные. Древнееврейский язык - один из примеров языка, в котором нет слова "религия". Не было ничего, что не было бы религией и что можно было бы осмысленно противопоставить такому понятию.

Но грубый и простой ответ на вопрос о том, какую ценность религия - или то, что мы называем религией сегодня, - могла и может предложить своим последователям, - это выживание. Человек - стадное животное и может справиться с тяжелой борьбой за выживание только в той мере, в какой он способен создавать хорошо функционирующие группы. Одиночка - легкая добыча в саванне. Для того чтобы создать хорошо функционирующую группу, необходимы как минимум две вещи: эффективная коммуникация и взаимное доверие, которое лучше всего функционирует, когда в нем заложены общие ценности. И именно о том, что вы разделяете ценности и чувства коллектива, сигнализирует окружающему миру преданная религиозная практика. Вы показываете, что вам можно доверять, что ваша лояльность правильная и что вы достойный член сообщества. Таким образом, религиозная практика неизменно сопряжена с определенными издержками: платя за демонстрацию своей приверженности и лояльности к дальнейшему существованию группы, вы даете понять, что готовы отбросить собственные интересы. Религия, утверждает антрополог Уильям Айронс, - это, по сути, система контроля, в которой лояльность и преданность членов общины отслеживается путем изучения того, с каким рвением они выполняют обязательные и, желательно, дорогостоящие ритуалы.

Таким образом, вы закладываете основу для необходимого доверия в группе, а также закладываете фундамент для свода правил, который призван регулировать действия отдельных ее членов, что, в свою очередь, создает порядок и безопасность в системе. Соответственно, у эгоистичного девианта появляются сильные стимулы для того, чтобы присоединиться к группе и подчиниться ее ценностям и убеждениям. Или, по крайней мере, вести себя так, как будто подчинение - это очевидный выбор. Альтернативой может быть остракизм или другие сильные санкции. А если учесть, что наши предки, занимавшиеся охотой и собирательством, в принципе постоянно находились в состоянии войны с другими группами сородичей, которые составляли их решительных и опасных конкурентов в ежедневной борьбе за важнейшие ресурсы, то сплоченность коллектива всегда имела огромное значение. Со временем у человека развивается настолько сильная зависимость от химических веществ - серотонина и окситоцина, которые выплескиваются бурным потоком именно в тот момент, когда возникает чувство принадлежности к коллективу, что эта зависимость сама по себе кажется таким же прочным основанием для особого статуса человека, как язык или сознание.