Пациенты, страдающие агнозией, часто не могут распознать стимулы, ранее известные им как таковые. Хотя перцептивные функции не нарушены и нет никаких нарушений высших когнитивных способностей - включая обработку речи3-пациент не в состоянии осознанно понять значение определенного осознанного восприятия (см., например, Teuber 1965; Damasio 1987). Частыми причинами такого дефицита являются специфические поражения определенных областей мозга, вызванные инсультами. В случае зрительной агнозии это может быть двустороннее поражение затылочных височных областей, относящихся к нижним зонам зрительных ассоциаций, в том числе зон Бродмана 18 и 19. Существует множество различных видов зрительной агнозии (Farah 1990), например, объектная агнозия (неспособность называть, распознавать и использовать объекты), агнозия рисования (дефицит, заключающийся в отсутствии способности распознавать нарисованные объекты), цветовая агнозия (ассоциация цветов с объектами), ахроматопсия (неспособность различать различные оттенки; см. ниже) и визуопространственная агнозия (неспособность к стереовидению и формированию топографических понятий). В соответствии со специфической потерей сознательно переживаемого содержания обнаруживается специфическая локализация поражений, включая, например, области 20, 21 слева или справа, мозолистое тело, двустороннее повреждение области 37, а также области, отвечающие за обработку речи.

Редкой, но часто отмечаемой формой зрительной агнозии является прозопагнозия (Damasio, Damasio, and van Hoesen 1982; Tranel and Damasio 1985, 1988; см. также Dennett 1991, глава 11). Интересно, что прозопагнозия очень узко очерчена на феноменологическом уровне описания. Она заключается в неспособности распознавать лица, включая, в некоторых случаях, собственное лицо, отраженное в зеркале. Во всех остальных аспектах визуальный мир пациентов с прозопагнозией не ограничен. Однако с функциональной точки зрения определенный стимул на высокоспецифичном, контекстно-зависимом уровне не может быть интегрирован с внутренне существующей структурой знаний. Пациенты с такими поражениями без труда узнают своих друзей и родственников по голосу. Однако они не в состоянии понять идентичность людей (в некоторых случаях и свою собственную), активируя определенный, очень специфический компонент своей феноменальной модели реальности. Ограниченный дефект на "аппаратном уровне", предположительно, препятствует использованию определенных способностей к интеграции репрезентативного содержания (например, встраиванию определенной актуальной, визуально данной модели конкретного человека в уже существующую структуру памяти). Одним из следствий этого является то, что внутренняя модель мира не только функционально ограничена, но и феноменально лишена. Некий узко очерченный аспект сознательной реальности - а именно, персональная идентичность как визуально данная - навсегда исчезает из эмпирического мира субъекта.

Чисто случайно, когда мы использовали длинную последовательность фотографий, чтобы проверить, как она узнает разных людей, мы заметили, что, взглянув на фотографию незнакомой женщины, у которой один верхний зуб был немного темнее остальных, Эмили решила, что перед ней ее дочь.

"Почему вы думаете, что это ваша дочь?" помню, я спросил ее.

"Потому что я знаю, что у Джули темный верхний зуб", - сказала она. "Наверняка это она".

Конечно, это была не Джули, но ошибка показала, на какую стратегию теперь должна была опираться наша умная Эмили. Не имея возможности распознать личность по глобальным признакам и наборам локальных черт лица, Эмили ухватилась за любой простой признак, который мог напомнить ей о чем-то, потенциально связанном с человеком, которого можно было бы обоснованно попросить узнать. Темный зуб напомнил ей о дочери, и на этом основании она сделала обоснованное предположение, что это действительно ее дочь". (Damasio 1999, p. 164)

Конечно, реальная феноменология этого дефекта может быть описана более тонко, и в разных случаях возможны значительные вариации. Например, может наблюдаться потеря способности распознавать лица без потери способности вызывать образы запомнившихся лиц (Weiskrantz 1997, p. 224). Теперь мы можем потихоньку начать использовать наш первый набор инструментов. Точнее, существуют феноменальные конфигурации, в которых ограничение презентативности и ограничение глобальности не выполняются системой в отношении определенного вида репрезентативного контента (идентичности людей через их лица как присутствующие в текущем визуальном окружении), в то время как соответствующий "нисходящий компонент" данного контента все еще доступен для активации в автономном режиме (тем самым удовлетворяя ограничению 8, поскольку феноменальные симуляции все еще возможны). Несомненно, в будущем нейропсихология придет к более точному разделению переменных, даже в отношении таких узко очерченных феноменальных потерь, как при прозопагнозии. В конце концов, возможно, окажется, что это не единое нарушение восприятия, а несколько отдельных этапов обработки информации. Явное распознавание и категоризация лиц происходят автоматически и без усилий, но становится все более очевидным, что существуют различные стадии представления лица без сознательной обработки (Khurana 2000). Однако феномен прозопагнозии наглядно демонстрирует, как у таких воплощенных существ, как мы, отдельные аспекты сознательной модели мира могут исчезать крайне избирательно. Например, существуют слуховые агнозии, такие как амузия (избирательная неспособность распознавать и осознанно воспринимать тона и мелодии; нарушения ритма и темпа) и звуковая агнозия (неспособность распознавать и осознанно воспринимать значение невербальных звуков). Существует астерогнозия (неспособность сознательно распознавать объекты, прикасаясь к ним, обычно связанная с поражением зон Бродмана 5 и 7) и аутотопагнозия (неспособность идентифицировать и называть части тела, связанная с поражением зоны 7, возможно, также левой части зоны 40). Существуют и более высокие формы агнозии, включающие неспособность осознать существующую болезнь или дефицит (анозогнозия) и анозодиафорию (неспособность эмоционально реагировать на существующую болезнь или дефицит). Интересно, что такие дефициты высшего порядка также касаются сознательной саморепрезентации, и поэтому мы вернемся к таким случаям во второй серии нейрофеноменологических исследований в главе 7.

Что больше всего поражает в агнозии, так это избирательность отдельных случаев. Эта избирательность сразу же приводит к выводу, что должен существовать отдельный микрофункциональный модуль, лежащий в основе данного вида феноменального содержания. Теперь мы можем вспомнить наше телеофункционалистское предположение и спросить, почему этот вид сознательного содержания - личная идентичность, передаваемая через визуально воспринимаемые лица, - очевидно, был настолько важен для таких существ, как мы, что развился отдельный функциональный модуль для вычисления такого рода информации, модуль, который мы сегодня можем выборочно потерять. Очевидно, что информация, доступная при осознанном восприятии лиц, должна была играть важную роль в социальном познании. Возможно, распознавание лиц заняло место обоняния по мере того, как экологическая ниша человека становилась все более сложной (Adolphs 1999). В частности, распознавание лиц позволяет гораздо лучше понять текущее эмоциональное и мотивационное состояние сородича, чем простое вычленение свойств, необходимых для взаимодействия с другим организмом или человеком, путем изучения его запаха. Представители собственного вида визуально очень похожи, но их потенциальное социальное поведение сильно различается. Поэтому особый механизм считывания текущего психического состояния и персональной идентичности из текущего визуального восприятия лица сородича приобрел бы особую важность, как только социальная реальность, окружающая систему, стала бы все более сложной. Прозопагнозия, в тяжелых случаях нарушенного зеркального самоосознания, также разрушает общие феноменологические интуиции о непосредственности самосознания: Как и в исследованиях зеркального самоосознания у приматов, теперь мы обнаруживаем, что эта феноменальная особенность отнюдь не является необходимой чертой любого зрячего, самосознающего существа, и что она имеет историческое измерение. Мы приобрели этот вид феноменального содержания по совершенно случайным причинам в истории нашего вида, и, будучи индивидуумами, мы можем потерять его по совершенно случайным причинам, связанным с простыми фактами, касающимися нашего внутреннего физического строения. Во многих случаях мы теряем даже не само репрезентативное содержание, а лишь доступность внимания.

Давайте остановимся на области зрительной агнозии. Зрительная агнозия характеризуется нарушениями в представлении и распознавании объектов. Хотя феноменологический ландшафт этого вида дефицита сложнее, чем считалось ранее, очень грубая категоризация позволяет разграничить ассоциативную агнозию и апперцептивную агнозию. В целом, ассоциативная агнозия заключается в неспособности интегрировать существующую память с активной феноменальной моделью в визуальной области. Однако встречаются и случаи апперцептивной агнозии, при которой на уровне сознательного опыта вообще не возникает когерентной визуальной модели, несмотря на то, что все низкоуровневые зрительные процессы не нарушены. Пациент с апперцептивной агнозией, как правило, имеет полностью интактное зрительное поле, которое воспринимается сознательно, но при этом не способен распознавать объекты. Такой нейрофеноменологический класс состояний важен, поскольку для зрительной области он показывает возможность диссоциации между вторым и четвертым ограничениями, предложенными в главе 3. Можно иметь когерентную глобальную модель зрительного мира, не удовлетворяя ограничению холизма. Важно отметить, что неповрежденные зрительные функции включают остроту зрения, различение яркости, восприятие цвета и пространственное внимание (интересное обсуждение и симуляционное исследование см. в Vecera and Gilds 1997, p. 240; более подробный пример см. в Vecera and Behrmann 1997). Испытуемые, страдающие апперцептивной агнозией, обычно страдают от недостатка кислорода в мозге, например, в результате отравления угарным газом. Они осознанно видят цвет (т. е. все презентативное содержание активно, поскольку низкоуровневая визуальная обработка не затронута), у них есть целостная, интегрированная модель мира (ограничение 3), но визуальная информация больше не доступна для контроля действий. Например, они не могут сопоставлять фигуры или копировать визуально представленные фигуры. На функциональном уровне они не могут использовать гештальт-группировочные подсказки или подсказки "фигура-земля" для организации своего зрительного поля (Vecera and Gilds 1997, p. 240). Их феноменальный зрительный мир не содержит субглобальных целостностей, и по этой причине для него не характерен феномен свернутого холизма (ограничение 4). Короче говоря, хотя низкоуровневые перцептивные механизмы работают отлично, у таких пациентов нарушена преаттентивная группировка, и поэтому информация, связанная с объектом (информация о силе внутренней корреляции между различными наборами визуально воспринимаемых признаков), не может быть глобально доступна для внимания, познания и поведенческого контроля. Поэтому соответствующий вид феноменального контента просто выпадает из их мира. Он больше не является частью их феноменальной реальности-модели. И снова важно отметить, насколько избирательным является это лишение феноменального содержания; оно относится только к неудовлетворению ограничения свернутого холизма относительно визуальной области.