Глава 4. Нейрофеноменологические случаи
4.1 Испытание реальностью: Концепция феноменальной модели реальности
Возможно, сознательный опыт - самая сложная область научного и философского исследования из всех существующих. Поэтому было бы методологически наивно предполагать, что в ближайшем будущем мы сможем прийти к узко очерченным наборам необходимых и достаточных условий для приписывания сознания на одном единственном уровне описания. Одна из возможностей, которую всегда следует иметь в виду, - это отсутствие единой концептуальной "сущности" феномена. То, что мы можем обнаружить в течение этого столетия, может быть лишь слабо перекрывающимися, но сложными и специфическими для данной области наборами достаточных условий для возникновения сознательного опыта, расположенных на разных уровнях описания, которые сопротивляются полным редуктивным объяснениям в гораздо большей степени, чем кто-либо мог бы ожидать, учитывая нынешнюю скорость генерации данных на эмпирическом фронтире.
Сознание может оказаться "кластерным понятием". То же самое можно сказать о феноменальном "я" и понятии "перспектива от первого лица". Большие объемы данных еще не являются знанием, а для особенно богатых доменов и целевых феноменов концептуальный ландшафт, соответствующий этим данным, может оказаться не только сложным логическим рельефом, но и в конечном итоге разложиться на довольно беспорядочный пучок субрегионов. Поэтому важно иметь эффективное лекарство от того, что Дэниел Деннетт назвал "синдромом философа" - ошибочного принятия провала воображения за понимание необходимости (Dennett 1991, p. 401).
Если мы заинтересованы в лучшем понимании сложной области феноменов - особенно на начальном, подготовительном этапе формирования теории - анализ пограничных случаев и ограниченных ситуаций часто оказывается очень эвристичным в отношении общей интерпретации стандартного феномена. В нашем случае стандартный феномен представляет собой то, что я назвал "непатологическими состояниями бодрствования" человека. Более внимательное изучение пограничных случаев сложных явлений выявляет неявные предположения, помогает избавиться от интуитивных заблуждений и делает концептуальные недостатки существующих теорий очевидными. Это первая цель, которую я преследую в главах 4 и 7 этой книги.
В начале главы 3 я кратко ввел понятие феноменальной модели реальности (см. разделы 3.2.1 и 3.2.3, и в особенности понятия минимального, дифференцированного и субъективного сознания, выдвинутые в конце раздела 3.2.11). Минимальная степень удовлетворения ограничений для того, чтобы говорить о феномене "видимости", феномене сознания вообще, включает ограничения 2 (презентационность), 3 (глобальность) и 7 (прозрачность). Сознательный опыт, таким образом, состоит в активации когерентной и прозрачной модели мира в окне присутствия. Феноменальная модель реальности - это феноменальная модель мира, и, как теперь соглашаются многие исследователи из разных дисциплин, содержание субъективного опыта - это содержание модели мира (Yates 1985). Наша сознательная модель мира - это динамическая, постоянно меняющаяся мультимодальная карта той части реальности, которая доступна таким существам, как мы. Чем выше ее детализация и чем сильнее внутренняя согласованность, тем более реальной она представляется субъекту феноменального опыта. Обычная карта, как мы видим ее на стене в классе, - это двумерный внешний аналог репрезентатума. Она не связана с ландшафтом, который изображает, и использует только одну "модальность". Феноменальная же модель мира, внутренне генерируемая нашим мозгом, - это полноценная пространственная модель, обладающая временным измерением (это "4D-модель"). Реализуя чрезвычайно большое количество измерений для того, что я назвал презентативным содержанием, она также воспроизводит часть реляционной структуры мира. Важнейшей особенностью этой феноменальной модели реальности является то, что она объединяет информацию и другие феноменальные ментальные модели, уже действующие в системе, в глобальную надстройку. При этом она связывает информацию из множества функционально инкапсулированных модулей в постоянно меняющуюся, вложенную иерархию репрезентативных содержаний. Эти содержания подвергаются постоянному обновлению за счет информационного потока от органов чувств и постоянно ограничиваются нисходящими влияниями (например, представленными когнитивными операциями высшего порядка).
Вторая основная цель этой главы - глубже понять, что означает, что драма нашей субъективной жизни разворачивается в рамках такой феноменальной модели реальности. А для этого будет полезно обратить внимание на патологические или отклоняющиеся феноменальные модели реальности. Безусловно, некоторые читатели сочли многие идеи, представленные в предыдущих двух главах, слишком абстрактными и оторванными от сложности, тонкости и феноменологической яркости реального сознательного опыта. Поэтому давайте, наконец, рассмотрим некоторые реальные ситуации.
4.2 Девиантные феноменальные модели реальности
Если определить непатологическое бодрствующее сознание как норму, то сразу же появляется набор критериев для систематизации отклоняющихся феноменальных состояний. В любой момент времени любую глобальную феноменальную модель реальности можно описать ее минимально достаточным нейронным коррелятом. Можно также присмотреться к ее функциональному и вычислительному профилю: Ограничивает ли этот глобальный тип состояния внутренний или внешний репертуар действий, доступных человеку? Расширяет ли он этот репертуар? Какого рода информация доступна для внимания? Есть ли информация, которая теперь недоступна для познания? Философов, с другой стороны, может интересовать классификация феноменальных моделей мира в соответствии с их фактическим интенциональным или эпистемическим содержанием: Выше или ниже общая плотность информации по сравнению с нормальным состоянием сознания? Каких источников знаний, неконцептуальных или концептуальных, непропозициональных или пропозициональных, лишает человека это состояние сознания? Существуют ли отклоняющиеся глобальные классы феноменальных состояний, открывающие человеку новые источники знаний?
Однако можно проанализировать и структуру самого феноменального содержания, чем я и займусь. В нашем сегодняшнем контексте важными вопросами являются: Какие феноменальные "качества", то есть какие типы презентативного содержания, теряются? Возникают ли новые формы простого содержания? Изменилось ли содержание феноменального "я"? Как глобальное качество сознания "как такового" (т. е. с точки зрения аттенциональной или когнитивной доступности) распределяется по спектру репрезентативных содержаний? Появляются ли новые содержания и какие элементы непатологической модели реальности больше не могут быть интегрированы в субъективный опыт? Другими интересными характеристиками могут быть градиент прозрачности, доступность автобиографической памяти, типоспецифическая дисперсия, сдвиги в восприятии времени и степень феноменальной центрированности. Здесь я не буду систематически рассматривать ни один из этих проектов. Все, что я могу предложить, - это беглый и неполный набор примеров. Я надеюсь, что даже эти краткие примеры могут послужить иллюстративным доказательством моей исходной гипотезы. Она гласит, что содержание субъективного опыта - это содержание интегрированного, глобального процесса моделирования реальности, происходящего в виртуальном окне присутствия, создаваемом человеческим мозгом. Эта гипотеза не так тривиальна, как кажется. Она способна объединить нестандартные случаи нашего целевого феномена в объяснительном ключе. Общим для всех примеров, которые будут представлены, является тот простой факт, что ни народная психология, ни классические философские теории сознания не могут предложить их адекватного объяснения.
4.2.1 Агнозия
Представьте себе, каково это - не узнать в зеркале свое собственное лицо? Окружное кровоизлияние в определенную область мозга может навсегда и выборочно изменить вашу модель реальности таким образом, введя вас в столь специфическое, агностическое состояние.
"Это должна быть я, потому что я здесь!" Так осторожно сказала Эмили, разглядывая лицо в зеркале перед собой. Это должна быть она; она сама, по собственной воле, оказалась перед зеркалом, так что это должна быть она; кто же еще может быть? И все же она не могла узнать свое лицо в зазеркалье; это было женское лицо, все верно, но чье? Она не думала, что это ее лицо, и не могла подтвердить, что оно ее, поскольку не могла вернуть свое лицо в сознание. Лицо, на которое она смотрела, не вызывало в ее сознании ничего определенного. Она могла поверить в то, что оно принадлежит ей, из-за обстоятельств: Я привел ее в эту комнату и попросил подойти к зеркалу и посмотреть, кто там. Ситуация однозначно говорила ей, что это не может быть кто-то другой, и она приняла мое утверждение, что это, конечно же, она.
Однако, когда я нажал кнопку "play" на магнитофоне и дал ей послушать аудиозапись собственного голоса, она сразу же узнала его как свой. Она без труда узнала свой уникальный голос, даже если больше не могла узнать свое уникальное лицо. Такое же несоответствие было и с лицами и голосами других людей. Она не могла узнать лицо мужа, детей, родственников, друзей и знакомых. Однако она легко узнавала их характерные голоса. (Damasio 1999, p. 162)