Кажется, можно с уверенностью сказать, что в соответствующих областях происходит обширная перцептивная обработка, в то время как никакая форма презентативного содержания не активируется и не связывается в феноменально доступный мультимодальный объект. Я проанализировал функциональную роль презентативного контента как индексальную: он указывает на часть реальности, демонстрируя, что это сейчас здесь. Именно этот аспект функционального профиля презентативного содержания исчез в скотоме. Первый интересный вывод о функции феноменального опыта можно сделать из того простого факта, что для того, чтобы сделать перцептивную информацию функционально эксплицитной, необходимо было использовать парадигмы принудительного выбора. Глобальная доступность информации необходима не только для того, чтобы инициировать целевые акты направления внимания или когнитивной обработки, но и для того, чтобы иметь возможность инициировать внешнее моторное поведение (например, речевое поведение, нажатие кнопки и т. д.), направленное на целевые объекты, воспринимаемые только в пределах феноменальной слепой зоны. Пространство сознания - это пространство избирательного действия. Однако любая серьезная нейрофеноменологическая оценка должна будет также ввести "предчувствия" как новый класс феноменального содержания, индуцируемого в этих ситуациях.

L. W.: Г., вы помните эксперимент, который вы проводили в ПЭТ-сканере - с движущейся полосой? Можете ли вы рассказать мне, что за опыт вы испытали в той ситуации? Что вы чувствовали? На что это было похоже?

Г. Й: На самом деле вы никогда ничего не чувствуете и не видите. Вот тут-то и возникает путаница, потому что ощущения, которые я получаю, я пытаюсь выразить словами. Это скорее осознание, но вы его не видите [выделено мной].

L. W.: Вы знали, что это было?

G. Y.: Форма или движение?

L. W.: The shape.

Г. Й.: Нет. Приблизительно, но точно не знаю.

L. W.: Направление?

Г. Й: Да.

L. W.: Как вы думаете, какие слова вам приходится использовать? Похоже ли это на что-то в вашем обычном поле зрения?

G. Y.: Самое близкое сравнение, которое я когда-либо получал, и это не совсем корректное сравнение, - это махание рукой перед глазами, когда они закрыты. Вы как бы осознаете, что что-то произошло, но не совсем видите это. Вы знаете, что что-то сдвинулось с места. Но это несправедливое сравнение.

L. W.: Ближайшее, что вы можете получить, - это ощущение, что что-то происходит, но вы не знаете, что именно?

Г. Й: Да.

L. W.: Что-нибудь еще вы можете придумать, чтобы описать это?

Г. Й.: Нет, потому что это чувство, которого у меня нет, если это имеет смысл. Если вы скажете что-то, чтобы попытаться описать зрение слепому человеку, у нас не будет слов, чтобы сделать это, потому что у него нет рецепторов или восприятия, и со мной то же самое. То есть я не могу описать то, чего не понимаю сам". (Weiskrantz 1997, p. 144 f.)

Во-первых, сообщения такого рода подтверждают представленную выше идею о том, что движение, если мы действительно допускаем существование чего-то вроде феноменальных "примитивов", является хорошим кандидатом: похоже, что движение можно воспринимать как таковое. Пациенты со слепым зрением особенно чувствительны к движущимся стимулам и способны различать направления в своих скотоматах, но эта чувствительность зависит от сложности стимулов. Выбор стимула может иметь решающее значение, и можно предположить, что в скотоме нарушена обработка движения (Azzopardi and Cowey 2001). В поисках дальнейших характеристик можно с уверенностью сказать, что феноменальное содержание, выраженное в этом невыразимом "предчувствии", соответствует понятию презентационного содержания, введенному в главе 2, поскольку (а) оно четко коррелирует со стимулом и (б) удовлетворяет ограничению презентационности, поскольку переживается как диффузное событие, происходящее сейчас. Однако это диффузное, невыразимое восприятие движения является частью модели мира пациента лишь в слабом смысле, поскольку оно доступно только вниманию и поведенческому контролю, но, как можно заключить из только что приведенного аутофеноменологического отчета, оно явно когнитивно недоступно. Как ясно из последнего процитированного отрывка, ни ментальное, ни лингвистическое концептообразование не работает в отношении феноменального содержания, о котором идет речь. На этом этапе у нас уже есть два новых вида феноменального содержания: невыразимый опыт движения и эксплицитный сознательный опыт когнитивной недоступности. Майкл Тай (Michael Tye, 2000, p. 63) отметил, что, поскольку при слепоте нет полной, единой репрезентации зрительного поля, содержание соответствующей части зрительного поля не оказывает прямого влияния на убеждения, как видно из того, что слепоглухие испытуемые не верят в свои собственные догадки. Однако мы также видим, как слепоглухие испытуемые косвенно формируют убеждения более высокого порядка, а именно о фактической когнитивной доступности (т.е. "правдоподобности") их собственного сознательного опыта. Райнхард Верт (1998) интересно проводит различие между "слепым полем" и "полем угадывания". Если стимул предъявляется в "поле угадывания", возникает феноменальный коррелят: например, диффузное переживание "предчувствия". Согласно Верту (Werth, 1998, p. 98), стимул действительно бессознателен, если сам испытуемый зависит от того, увидит ли он результаты экспериментов, чтобы узнать, действительно ли его мозг отреагировал на стимул, например, когда он запускает движение нажатия кнопки. Стимул является осознанным, если сам испытуемый может самостоятельно предсказать результат эксперимента.

Давайте ненадолго вернемся к стандартному примеру - осознанному восприятию цвета. Оказывается, в слепом поле испытуемых даже существует чувствительность к длине волны (но только для света, а не для поверхностей). Поскольку осознанный цвет является для философов парадигматическим примером квала, это открытие действительно восхищает, хотя, опять же, мы должны быть осторожны и не делать поспешных выводов. Как я уже отмечал в главе 2, восприятие бессознательной чувствительности к информации о длине волны в области, соответствующей скотоме, в точности повторяет кривую чувствительности сознательного зрения. Если в грубозернистой ситуации принудительного выбора просто угадать, является ли конкретный стимул красным или синим, слепоглухие испытуемые могут даже успешно применять критерии идентичности к их бессознательному презентационному содержанию, активному в данный момент (Stoerig and Cowey 1992; для дальнейшей ссылки см. Weiskrantz 1997, p. 136). Аргумент, представленный в разделе 2.4, предсказывает, что такая успешная слепая дискриминация по длине волны не будет работать на уровне максимальной детерминации, на уровне просто заметных различий в оттенке, как, например, в эксперименте с принудительным выбором, когда испытуемого спрашивают, является ли стимул красным31 или красным32. Интригует то, как слепоглухой испытуемый понимает и использует цветовые предикаты, которые он ранее приобрел в нормальном, непатологическом контексте. Применение этих предикатов к бессознательным презентационным состояниям и их содержанию, вызванное информацией о длине волны, поступающей из сетчатки, паразитирует на обычном использовании: врожденно дальтоник, даже если бы функционально обладал той же формой кривой чувствительности, не смог бы участвовать в экспериментах такого типа, поскольку не смог бы понять, о чем будет идти речь в задании. Однако наш новый набор инструментов позволяет нам красиво описать то, что надежно демонстрируют имеющиеся данные о чувствительности к длине волны при слепоте, а именно: как мы можем применить различие между ментальным и феноменальным представлением, которое было представлено в конце главы 2. Судя по функциональному, реляционному профилю, именно такая информация, коррелированная со стимулом, представленная в виде простого признака, активна в слепом поле. Однако этот активный ментальный презентум не является глобально доступным, поскольку он не встроен в когерентное глобальное состояние, и не переживается как присутствующий, поскольку он не является элементом содержания, отображаемого в данный момент в окне присутствия, открытом мозгом (ограничения 3 и 2). Следовательно, не выполняются и некоторые другие под-ограничения. Свойства более высокого порядка, такие как вариативность одного измерения интенсивности (например, яркости) и беззернистость, однородность, порождаемые атомарностью репрезентации (см. разделы 3.2.9 и 3.2.10), не проявляются, поскольку информация о длине волны, представленная в скотоме, не встроена в целостные объекты более высокого порядка (как, например, Мультимодальное восприятие), она не связана в свернутую иерархию феноменальных целостностей (ограничение 4) и, очевидно, не интегрирована в феноменальную перспективу первого лица (ограничение 6). С точки зрения пациента, в неэкспериментальной ситуации эта информация просто не является частью его мира.

На функциональном уровне описания важным является вопрос о том, может ли слепое зрение быть лишь количественно ослабленной формой нормального зрения. Этот аспект обсуждается уже довольно давно, например, как возможность постепенного перехода слепого угадывания к тому, что Вайскранц однажды назвал "неверридическим зрением" (Weiskrantz 1988, p. 189). Также предпринимались попытки исследовать феномен искусственно вызванной слепоты у нормальных наблюдателей (например, Kolb and Braun, 1995; см. также Azzopardi and Cowey 1998). Один из очевидных уроков исследований слепого зрения заключается в том, что презентационное содержание может быть функционально или каузально активным на нефеноменальной стадии обработки, тем самым влияя на содержание эксплицитных феноменальных репрезентаций (пример см. в Schmidt 2000). С точки зрения телеофункционализма, мы можем ясно видеть преимущество, которое имеет сознательное презентативное содержание, пока оно интегрировано в объекты и общую модель мира. Только в качестве осознанного содержания оно может стать непосредственной целью целенаправленных действий и внести свой вклад в содержание намеренных феноменальных симуляций, например, при планировании или запоминании. Назовем это "принципом избирательности и гибкости".