Кошмару не было дела до того, насколько высоки ставки, он бесцеремонно вышвыривал неудачника на поверхность, оставляя его с пустыми руками. Всякий раз подъем происходил так быстро, что лишал ныряльщика возможности захватить добычу. Давление воды неизбежно вырывало из рук и мешки с драгоценными камнями, и связки банкнот, и украшения. Одежда трещала по швам, а суставы выламывало так, что казалось, будто тело тянут в разные стороны несколько лошадей. Да вдобавок трение воды, сперва приятное, словно шелковистое прикосновение, затем, по мере возрастания скорости, все более мучительное. Из такого сна выныриваешь с горящей кожей, по которой словно провели наждачной бумагой, с пульсирующими нарывами на теле в тех местах, где трение было особенно сильным.
Давид приказал себе дышать медленно. Прижав к груди мешок с бриллиантами, он ощупью извлек из тюбика новую таблетку для когерентности, сунул ее под язык и поспешно принялся рассасывать ее. Три таблетки; он достиг максимальной дозы. Передозировка могла привести к тому, что на жаргоне ныряльщиков называлось «эффектом свинцовых ног» — ощущению крайней тяжести, которое замедляло жесты и вынуждало производить бесконечные расчеты, прежде чем отважиться на малейшее движение. Пару раз, в самом начале, Давид совершил эту ошибку и был буквально парализован манией вычислений. Когда он сидел в кресле, его вдруг накрыло мощное желание незамедлительно определить сопротивление сиденья весу его тела; затем ему потребовалось составить уравнение поступательного движения, которое описывало бы его перемещение от кресла до двери. После чего он как одержимый начал высчитывать давление, производимое его пальцами на квадратный сантиметр фарфоровой дверной ручки. Наконец, он взялся измерять периметр и объем комнаты, пытаясь определить сопротивление материалов, из которых состоят стены, и опомнился, когда приступил к новой серии вычислений, призванных установить с предельной точностью количество лет — или веков? — необходимых, чтобы дождь разъел перегородки до толщины папиросной бумаги… «Свинцовые ноги» — это было страшно. Что-то вроде умственного головокружения, которое толкало в колодец уравнений и математических формул. Три таблетки представляли собой максимум — для того, кто не хотел, чтобы его мозг превратился в обезумевший калькулятор.
Сердце уже билось почти ровно. Сейф больше не пел. Только отрезанная рука на письменном приборе все не успокаивалась. Внезапно она кинулась на Давида, явно намереваясь расцарапать ему лицо или вцепиться в глаза. Давид отмахнулся от нее локтем и бегом бросился из комнаты. И только добежав до тамбура он вспомнил, что для того, чтобы открыть бронированную дверь, тоже необходимы ампутированные органы. Давид поискал глазами металлическую панель, за которой прятались оптические датчики. Чтобы выйти наружу, он должен в точности повторить ту же процедуру, что при входе. А для этого ему не обойтись без того, что Надя отняла у обездвиженного ювелира. Перед его мысленным взором возникла картина: мужчина, откинувшийся в парикмахерском кресле, обитом кожей (прихоть богатого человека), со странно короткой рукой, замотанной полотенцем, и марлевым тампоном, воткнутым, как пробка, в пустую глазницу… «Он ничего не почувствовал, — сказала Надя. — Я оставила ему инструкцию, что делать при пробуждении, и упаковку анальгетика». Но где же сейчас его рука? И глаз?
Давид вернулся назад. Отрезанная рука как разъяренный зверь царапала письменный прибор, поднимая облако розовой пыли. Глаз плавал где-то высоко между подвесками люстры. «Идите сюда!» — растерянно позвал Давид, делая шаг вперед. Рука опрометью соскочила с письменного стола и скрылась под комодом. Давид взобрался на стул и попробовал поймать глаз, но под самым потолком тот находился вне досягаемости. Давид попытался было еще раз, но ножки стула вдруг подогнулись, а сиденье проломилось под его весом. Падая, он ударился затылком об угол письменного стола, но боли не почувствовал: вся мебель стала мягкой, как пластилин. Распад ускорялся. Давид посмотрел на глубиномер. Светящийся экран показывал глубину 500 метров. Ему необходимо было любой ценой выбраться из ювелирного салона. Таковы правила: если он проснется до того, как сбежит отсюда, добыча ускользнет от него, и он окажется на поверхности с пустыми руками. Витрина за его спиной содрогнулась от яростных ударов. Давид нервно обернулся. Надя барабанила кулаками в бронированное стекло, пытаясь привлечь его внимание.
— Я не могу выйти, — закричал Давид, преувеличенно артикулируя, чтобы Надя могла прочесть по его губам. — Я потерял глаз и руку.
Девушка округлила рот, выдохнула на стекло витрины облачко пара и принялась что-то писать задом наперед на поверхности. Несмотря на все старания, часть букв она перепутала, однако Давид без труда смог прочесть: «НЕ ВАЖНО. СОН РУШИТСЯ. ТЫ ПРОЙДЕШЬ. ТЫ КРЕПЧЕ МЕНЯ».
Давид инстинктивно ощупал себя. Надя права: тело сновидца всегда обладает большей плотностью, чем мир сна, в котором он пребывает. И если обычно эта разница не имеет значения, то ее вполне можно использовать, когда мираж начинает таять.
— Ты можешь пройти! — кричала Надя по другую сторону витрины. — Ты прочнее, чем стекло! Давай!
Давид приготовился броситься на стеклянную перегородку, но страх пораниться остановил его. На секунду он представил себе, как осколки стекла рассекают его лицо и перерезают сонную артерию. Нет, ему не пройти. Он не сможет подставить горло под острые, как ножи, осколки разбитой витрины. Он…
Вой сигнала тревоги заставил его подпрыгнуть. Давид догадался, что сигнализацию включила рука ювелира. Просто нажала скрытую под прилавком кнопку, напрямую связанную с ближайшим отделением полиции. Сирена ревела, как истязаемая корова… или как отплывающее судно. Давид закрыл глаза. И снова он почувствовал запах моря; под ногами у него был песок, а руки перебирали гальку… НЕТ! ХВАТИТ! НИКАКОЙ ГАЛЬКИ! ЭТО НЕОБРАБОТАННЫЕ КАМНИ. НЕОГРАНЕННЫЕ АЛМАЗЫ.
Неистовый стук кулаков Нади вернул его к действительности. Бледное лицо девушки блестело от пота; рыжая прядь выбилась из-под каскетки и пересекала лоб, словно потек крови. Давид сделал шаг назад, оценивая прочность витрины и стальной дверной рамы. На первый взгляд все казалось до ужаса прочным, способным без единой царапины выдержать наезд грузовика, несущегося на полной скорости. Но это была не более чем видимость: поверхность находилась слишком близко, чтобы мир сна мог противостоять материальности сновидца. Достаточно немного разбежаться, и витрина треснет, как ранее треснул сейф… Да, но имелись еще таблетки для когерентности. Что, если они придали прочности бронированному стеклу? В этом случае его ждет катастрофа. Надя продолжала кричать, но Давид ее больше не слышал — все заглушал вой сирены. В отчаянии он ударил ногой по дивану, и тот промялся, как медуза. Выставленные драгоценности теперь отливали глянцевитым блеском; жемчужины, казалось, таяли, как шарики масла на солнце. Ждать далее становилось опасно. Прижав к груди мешок с камнями, Давид напряг мышцы и головой вперед бросился в витрину, перемахнув через прилавок. В реальной жизни подобный подвиг, несомненно, закончился бы лечением у физиотерапевта, но во сне тело редко подводило его. Это была хорошая машина, верная ему, на которую он мог всегда рассчитывать. Или почти всегда…
Едва его голова коснулась витрины, бронированное стекло разлетелось вдребезги. Осколки оказались совсем не острыми; они бесшумным каскадом осыпались на тротуар. Давид упал под ноги Нади. Волосы его были покрыты мелкими кристалликами, а рот забит кусочками стекла; он выплюнул их, мимоходом отметив их мятный привкус. Наверное, из-за зеленого цвета витрины, подумалось ему.
Надя помогла ему подняться и тут же потащила его к машине. Давид едва ощущал ее руку на своем предплечье. Интересно, выдержит ли автомобиль его вес, или он продавит сиденье и окажется сидящим на тротуаре? С этой разницей в плотности всего можно было ожидать.
— Ты идешь слишком медленно, — простонала Надя. — Ты что, все таблетки принял?
— Да, — признался Давид, осторожно занимая место на пассажирском сиденье.
Когда им надо было спешно уносить ноги, за руль всегда садилась Надя. В фазе пробуждения тело ныряльщика становилось слишком плотным, и Давид всерьез боялся вырвать рулевую колонку на первом же вираже.
Девушка включила зажигание и тронулась. В ту же секунду в конце улицы показались красные мигалки.
— Копы! — выдохнула Надя едва слышно.
Давид вжался в сиденье, не смея пошевелиться из страха разломать автомобиль. К счастью, машина пока держалась; металл корпуса еще не приобрел студенистой консистенции, предвещавшей неотвратимое пробуждение.
— Они сели нам на хвост, — сообщила Надя, сворачивая на полной скорости в узкую улочку.
При каждом повороте шины визжали, и в салоне стоял запах жженой резины.
— Так нам и надо, — сквозь зубы продолжила она. — Ты слишком долго возился. Заставил меня нервничать. Позволил себе расслабиться. Мне следовало пойти с тобой.
— Ты же знаешь, это невозможно, — мягко сказал Давид, кладя руку на колено девушки. — Ритуал нельзя нарушать ни на йоту. Необходимо, чтобы я был один.
— Поэтому с каждым разом это становится все труднее. Твое чувство вины усиливается. В глубине души ты хочешь потерпеть неудачу, вернуться с пустыми руками.
— Неправда!
— Осторожно!
Загрохотали выстрелы. Короткая очередь ударила по кузову, как град железных шариков.
— Мы сможем, — произнесла Надя, переводя дух. — На какой мы глубине?