Весна в бездне

Одним прекрасным утром из земли неожиданно показались цветы. Пустырь покрылся прямой жесткой травой. Даже в городе из трещин в асфальте пробились зеленые побеги, клейкие от переполняющих их соков. Растительность брала приступом дома и статуи. Лианы покрыли фасад Музея современного искусства, занавесив окна зеленым водопадом. В городе воцарилась атмосфера джунглей и растительного буйства. Стебли цеплялись за крыши, с неба и с облаков свешивались лохматые дуги и арки.

— Это ты сделал? — зевая, спросила Надя. — Ты все здесь так разукрасил?

Давид отрицательно покачал головой. Он давно утратил способность совершать подобные чудеса и сам не знал, что послужило причиной этого преображения.

Они вышли из гаража, забыв про одежду, и нагишом двинулись по обновленному лугу. Трава была жирной, сочной, пышущей почти наглым здоровьем.

Прекрасные огромные цветы покачивали венчиками. От них исходил сильный аромат, а по их стеблям струился липкий сок. От красок становилось больно глазам.

— Как красиво! — воскликнула Надя. — Жорго тоже должен это все увидеть!

Она бросилась в гараж, выволокла оттуда мертвеца и усадила его на стул перед входом.

— Наверное, это из-за морских звезд, — предположила она. — Разлагаясь, они удобрили землю…

— Нет, — возразил Давид. — Морская вода оставила чересчур много соли. Почва должна бы быть стерильной. Здесь что-то другое…

Они шли по городу, не дав себе труда одеться. Никто не удивлялся их наготе; всех слишком занимала тайна этого сада, возникшего за одну ночь из ничего. Везде царило оживление. Эти цветы… Эти краски… Эта трава, такая буйная.

— Это весна! — закричал кто-то. — Весна глубины!

Крик превратился в хор, и вскоре все принялись превозносить Давида, считая, что именно он стоит за этими переменами. Давид скромно улыбался, не осмеливаясь заявить о своей непричастности. Казалось, ему впервые были рады.

— Бесподобно, — говорили женщины.

— Свежо, — подтверждали мужчины.

Дети бегали здесь и там, карабкались по стеблям, заключали пари, у кого получится добраться по гигантскому плющу до облака. Родители едва успевали перехватить их до того, как они поднимутся выше крыш.

— Хорошо пахнет, — вдохнула Надя, беря Давида под руку. — Так остро, так бодряще…

Только дойдя до эспланады музея, Давид понял, откуда берет начало этот сад.

— Это мое тело, — выговорил он, сжав Надю за плечи. — Тело, которое я оставил там, наверху… Оно умерло.

— Что?! — воскликнула Надя. Улыбка не сразу сошла с ее лица.

— Как раз сейчас оно разлагается, — прошептал Давид. — Это оно питает растения. Мы произрастаем на его перегное. Я… Я умер.

— А мы? Я хочу сказать: мы, здесь?

— Мы будем жить как паразиты… Будем кормиться моим трупом, как цветок питается падалью. Когда в гробу не останется ничего, кроме груды сухих костей, мы начнем хиреть. Вот как все будет. Мне следовало этого ожидать.

Надя заплакала.

— И как долго это продлится? — спросила она.

Давид пожал плечами. Ему никогда не удавалось понять, как соотносится реальное время и время внутри сна. Сколько недель может продлиться глубинная весна? Сколько времени нужно для того, чтобы тело в закопанном в землю ящике полностью истлело?

Надя прижалась к нему. Ее била дрожь. Страх придал ее резинистой коже почти человеческую бархатистость. Давид с удовольствием провел по ней пальцами. Вокруг них весна окутывала город пестрым благоухающим коконом.

— Ты уверен, что умер? — спросила девушка. — Другого объяснения быть не может?

Давид отрицательно покачал головой. Он знал, что он прав. Где-то там, наверху, на поверхности, машина из его костей, мускулов, внутренностей окончательно сломалась. Разлагаясь, органика превратилась в удобрение для воображаемого мира. Вселенная, заключенная в мертвом мозгу ныряльщика, принялась черпать из этого распада питательные соки, как роза, расцветающая на тушке мертвого крота.

— Так даже лучше, — прошептал Давид в висок Нади. — По крайней мере, у нас будет прекрасное лето.

— А потом? — всхлипнула девушка. — Что потом?

Давид пожал плечами. Потом… Что такое «потом»? Ему не хотелось об этом думать. У тех, кто живет одним мгновением, нет времени скучать.