— Двести метров, — ответил Давид. — Я проснусь с минуты на минуту.

— Береги себя там, ладно? — тихо попросила девушка. — В реальном мире, я имею в виду. Здесь ты можешь выпутаться из любой передряги, но там… Я волнуюсь все время, пока тебя нет. Когда ты снова спустишься?

— Я не знаю. Если буду в форме, то через неделю.

— Так долго… Когда тебя нет, я не перестаю думать об опасностях, которые тебе грозят: болезни, несчастные случаи, автокатастрофы. Он такой ужасный, этот твой мир.

— Ужасный, — согласился Давид, и в этот момент заднее стекло разлетелось на осколки от выстрелов. Надя открыла ящик для перчаток, достала оттуда гранату и, сорвав зубами чеку, швырнула ее в открытое окно.

— Больше всего меня пугают болезни, — продолжила Надя. — Особенно этот… Как ты его называл? Грипп?

Граната взорвалась; полицейскую машину подбросило вверх, затем она тяжело опустилась поперек дороги, извергая клубы дыма.

— Грипп — это не опасно, — успокоил девушку Давид. — Если ты не слишком стар, беспокоиться не о чем.

Он оглянулся через плечо. Одни полицейские отчаянно пытались выбраться из покореженного автомобиля; другие бежали в ночь, неистово размахивая руками: живые факелы с черными провалами ртов.

— Даже находясь дома ты рискуешь умереть, — снова начала Надя. — Ты можешь поскользнуться на куске мыла, когда будешь принимать душ, и разбить голову о край ванны. Пообещай мне не мыться слишком часто! Не так уж страшно, если ты будешь грязным. Здесь, во сне, запахи все равно не ощущаются.

Хотя никто их больше не преследовал, Надя жала на газ до тех пор, пока они не выехали из города.

— У нас получилось, — сказала она, повернувшись к Давиду, и устало улыбнулась.

— Задача была не из сложных, — понуро ответил он. — В следующий раз надо постараться сделать лучше. Нельзя, чтобы это всегда заканчивалось вот так.

— И не позволяй людям с поверхности задурить тебе голову, — быстро проговорила девушка. — Чтобы спуститься ниже тысячи метров, надо иметь хорошую форму. Не искушай судьбу. Посуди сам: если бы сегодня я не подоспела…

Теперь машина мчалась вдоль пустырей, полных странных темных нагромождений, которые отчетливо выделялись на горизонте, словно фанерные декорации. Надя затормозила. Здесь путь заканчивался.

— Отсюда Жорго заберет меня, — тихо сказала она. — Копы не смогут выйти на нас, даже если найдут машину. Я угнала ее сегодня утром.

Давид открыл дверцу и вышел. Земля показалась ему чересчур мягкой, какой-то желеобразной. Надя прильнула к его груди и прижалась губами к его губам. Как всегда, губы у нее были обжигающие, словно горящие от постоянной лихорадки, хронического воспаления, и это слегка пугало. Давид хотел обнять ее, но его мышцы размякли и как будто сдулись. В одно мгновение одежда обвисла на нем, и он подумал, что похож, должно быть, на ребенка, обрядившегося в отцовский костюм. Давид попробовал наклониться, но обнаружил, что его грудные мышцы полностью исчезли. Поверхность приближалась, и этот процесс был необратим. Он знал, что если сунет руку в карман в поисках револьвера (здоровенный «Касс-Вранглер» тридцать восьмого калибра из голубоватой стали, с прицельной планкой, начальная скорость пули достигает…), то извлечет какой-нибудь несуразный или попросту смешной предмет, например, пистолет, стреляющий водой или дротиками на присосках, какими играют мальчишки. Или вовсе — полуочищенный банан. Или горсть песка. Или крошечного зверька, ослабевшего и едва живого. Что-то вроде котенка без шерсти, слепого и глухого. Слепого и глухого.

— Я всплываю, — задыхаясь, проговорил он и схватил Надю за плечи. — Держи меня!

Но его пальцы погрузились в тело девушки, не встретив какого-либо сопротивления. Он сжимал в руках лишь фантом.

— Не забудь! — фигурка Нади становилась все меньше, но она продолжала кричать. — Несчастные случаи, болезни… Возвращайся скорее!

Давид хотел ей ответить, но поверхность уже втягивала его. Прежде чем закрыть глаза, он увидел мотоцикл Жорго, несущийся через пустыри. Наступало пробуждение, но это его ничуть не радовало.