— Вы не слушаете меня, — констатировала психологиня. — Давид, вы тратите мое время. Я нахожусь здесь уже пять дней, ожидая, пока вы выйдите из транса. Если вы думаете, что для меня это очень приятно…
— Подготовка к налету оказалась долгой, — начал оправдываться Давид. — Наде пришлось изучить распорядок дня ювелира, чтобы…
— Бог мой! Да вы нарочно, что ли? Вы провоцируете меня? Хотите привести меня в бешенство? Не было ни налета, ни ювелира! Все это лишь ветер, дым, игра воображения!
Давид не стал спорить. Настаивать было опасно: психологи были просто одержимы шизофренией. Из их уст так и сыпались формулировки типа «потеря чувства реальности», «навязчивые галлюцинации». Не стоило вызывать их подозрений, если он не хотел оказаться в клинике — под капельницей и с черепом, облепленным электродами.
— Я пошутил, — покладисто сказал Давид.
Марианна бросила на него недоверчивый взгляд. На отвороте ее медицинского халата виднелось пятно от томатного соуса. Чем она занималась здесь пять дней, пока он, Давид, пребывал в глубоком трансе? Он попытался представить, как она ходит осторожными мышиными шагами по коридорам неуютной квартиры, которую он унаследовал после смерти родителей. Дом был старым и таким сырым, что деревянные рамы окон разбухли, и окна теперь не открывались. Выхлопные газы с улицы мало-помалу покрыли стекла серым налетом, сквозь который свет едва проникал. Здесь царил смешанный запах затхлости, пыли и пригоревшего масла, к которому Давид давно привык. Постоянный полумрак не мешал работе. Все в квартире было выкрашено в синий цвет: полки высоченного книжного шкафа, антикварное пианино, буфеты в старинном стиле и даже дощечки паркета там, где их не прикрывал ковер. Это была квартира-аквариум со странными комнатами неправильной формы, к которым нелегко было подобрать мебель. Слишком высокие потолки придавали им вид коридоров, кое-как переделанных под жилые помещения. Но это была его территория, и он ее любил. Целых пять дней Марианна расхаживала по квартире, поджав губы, находя декор безвкусным, а подборку книг — инфантильной. Сплошные шпионские романы в мягких обложках, с маниакальной заботой обернутые в папиросную бумагу, будто это нечто ценное!
Да, библиотека Давида не могла не вызывать презрения у Марианны. Полки его книжного шкафа прогибались под тяжестью: он хранил все книги и журналы, которые прочел с тех пор, как научился читать. Тома были расставлены в хронологическом порядке, но не по дате издания, а в соответствии с тем, когда Давид прочел ту или иную книгу. К каждому ряду крепилась маленькая этикетка, указывавшая, какой возрастной диапазон охватывали эти пятьдесят сантиметров книжной полки: «с 8 до 10 лет», «с 10 до 12 лет»… На цифре «двенадцать» стали появляться детективные серии в кричащих обложках, на которых были изображены женщины с обнаженными плечами и чувственными губами, с дымящейся сигаретой в одной руке и револьвером — в другой. Затем замшелых сыщиков мрачного американского романтизма сменили секретные агенты. Эти первые авантюристы технологической эры уже не были настолько самонадеянны, чтобы перед лицом опасности полагаться исключительно на силу собственных кулаков. Люди-гаджеты, вооруженные всеми техническими новинками, они свободно перемещались по миру; их карманы, обувь, шляпа, галстук были нашпигованы ручками-торпедами, ручками-паяльниками, ручками-радиопередатчиками… Они прятали яд в дупле зуба, бомбу в выемке каблука, базуку в протезе. Все их вещи были имитацией. Радиоприемник в ботинке напрямую соединял их с президентом Соединенных Штатов, очки-рентген позволяли видеть сквозь стены… Давид обожал этот выдуманный мир, о котором так здорово было помечтать после школы. Стоило ему коснуться маленьких истрепанных книжек со страницами из второсортной бумаги, невыносимо желтыми в свете солнечных лучей, как он вновь видел себя двенадцатилетним подростком, скрючившимся на ковре в гостиной за спинкой кресла, которая отгораживала его от реальности. Влажными от волнения руками он сжимает книгу о приключениях агента Би-Зет 99 по прозвищу «Ликвидатор», который в эту самую секунду улетает в Гонконг в компании красавицы-азиатки, «слишком красивой, чтобы быть честной». Прошли годы, но кресло все еще стояло на том же месте. Участок ковра рядом с ним по-прежнему был покрыт крошками от печенья и пятнами от пролитого лимонада. Давид старательно избегал этого угла комнаты и даже дал себе зарок никогда не заглядывать за спинку кресла. Что-то удерживало его, какое-то смутное необъяснимое смущение… или страх. Страх столкнуться нос к носу с самим собой, обнаружить давешнего мальчишку, собственного непостаревшего двойника, безбилетника на пароходе его жизни, который так и продолжает читать — запоем и без отдыха.
Марианна могла думать все, что ей угодно, глядя на эти залежи дешевого чтива, но разве ей дано было постичь магию обложек, намалеванных горе-художниками, не признающими других цветов, кроме самых ядовитых, и не жалеющих красок для изображения женских форм?
Можно было не сомневаться, что в конце концов она убедила себя в том, что шпионит исключительно во благо своего пациента. Чтобы собрать о нем «рабочий материал». Давид представил себе, как она, затаив дыхание и потея от возбуждения под своим халатиком, открывает ящики, засовывает пальцы с обкусанными ногтями в связки писем, вытаскивает фотоальбомы. Сбор информации… Просто рутинный обыск, ничего личного.
Добралась ли она уже до шпионских карт, которые Давид мастерил в двенадцать лет, вырезая куски картона из обувных коробок? Или до написанного красными чернилами кодекса посвящения в тайное общество, созданное им в шестом классе? «Клуб алых палачей»… Три участника, их закодированные имена и пароли; тайнопись, которую ни один учитель не смог бы расшифровать. Да, Марианна должна была извлечь на свет божий все эти древние трогательные реликвии, эти официальные бумаги о предоставлении полномочий, выданные условным президентом Республики, полные орфографических ошибок. Вряд ли они ее взволновали; вероятнее всего, ее тонкие губы лишь слегка скривились от презрения к такому ребячеству. И она подумала: как же глупы двенадцатилетние мальчишки по сравнению с девочками…
А кладбище старых игрушек в винном баре, который Давид запер на замок? Но замок был из простых, а у Марианны наверняка имелись любые отмычки. Он бы не удивился, узнав, что в стандартный в набор врача, выдаваемый в госпитале, наряду со стетоскопом и запасом успокоительных входили и инструменты для взлома.
Каждый раз, пробуждаясь, Давид чувствовал, что еще сильнее ненавидит эту молодую женщину, ненавидит ее принципы и ее пучок волос на затылке. Он был уверен, что она моет только лицо и руки. От нее пахло потом. Едким острым потом, застоявшимся в духоте под ее свитером. Где она живет, когда не скитается по квартирам своих пациентов? Наверняка нигде. У нее нет собственного дома; вечная кочевница, она переходит от одного пристанища к другому, проводя неделю здесь, три дня там. Единственная ее собственность — этот обшарпанный, но заботливо начищенный чемодан. Давид представлял себе, как она спит в своем чемодане, надвинув крышку на голову и посасывая большой палец, как маленькая девочка. Они с Марианной были не так уж непохожи… и за это он тоже ее ненавидел.
Он не хотел, чтобы она совала свой нос в кладбище старых игрушек, копалась в старых коллекционных наборах, купленных на распродаже, прикасалась к потускневшим шерифским звездам со стертой позолотой, трогала индейские ножи, чьи пружинные лезвия давно заржавели и издавали пронзительный скрежет при попытке убрать их в рукоятку.
— Вы опять харкали кровью, — заметила Марианна, исследуя его ротовую полость при помощи лампы. — Нужно сделать фиброскопию.
— У медиумов такое часто бывает, — напомнил Давид. — Вы и сами знаете. Это говорит о высоком качестве эктоплазмы, только и всего.
Марианна пожала плечами и что-то черкнула в своем блокноте.
— Я полагаю, что вам следует отдохнуть какое-то время, — сказала она. — Мне кажется, вы слишком прикипели к своим иллюзиям. Вы отказываетесь принять, что эта Надя есть ни что иное, как архетип образа матери. Термины, которые вы используете, выдают вашу одержимость. Погружение, подводный мир, вы сами в качестве водолаза — во всем этом нельзя не распознать классические составляющие эмбриональной вселенной, ваше подспудное желание вернуться в материнскую утробу. Научитесь относиться к этому только как к сновидению, как к образам, которые проецируются вашим бессознательным и исчезают, как только вы открываете глаза. Не будьте как те старые сновидцы, которые верят, что пока их нет, персонажи их снов продолжают существовать «внизу», и тоскуют по ним. Вот, посмотрите, что я обнаружила в вашей библиотеке…
Она помахала перед ним книгой: какой-то шпионский роман, выпущенный издательством «Черная кошка». На обложке девушка в гангстерской каскетке стреляла из пистолета, высунувшись из длинной черной машины с маслянисто-блестящим корпусом. «Она рылась! Она рылась! Сама признается!» — подумал Давид со злым ликованием. На картинку он едва взглянул.
— Видите? — воскликнула Марианна голосом, который от раздражения стал неприятно пронзительным. — Вы и теперь не верите? Посмотрите на эту девушку — ведь это точный портрет вашей Нади. Каскетка, рыжие волосы…
— И вовсе нет, — парировал Давид. — Надя намного красивее.
Марианна презрительно отшвырнула книгу и выпрямилась. На щеках ее горели красные пятна.
— С вами становится невозможно работать! — взорвалась она. — Думаете, мне доставляет удовольствие ждать здесь, когда вы откроете глаза? Эта унылая квартира, в которой даже окна не открываются! И синева… Все везде синее! Я чувствую себя внутри утонувшей подводной лодки. И для чего эта звукоизоляция? Не слышно даже уличного шума! Бывают минуты, когда я все бы отдала, только бы услышать, как сосед за стеной спускает воду! У вас нет ни телевизора, ни радио, только эти глупые книги, которые и книгами-то не назовешь. О, я…