Она выбежала из комнаты и закрылась в ванной. Давид не пытался ее удерживать. Он подумал было, что сейчас, пока ее нет, самое время заглянуть в металлический ящик в ногах кровати, но отбросил эту мысль: наверняка контейнер заперт на кодовый замок. «Внизу» он справился бы с любым замком за минуту, но здесь это чудесное умение утрачивалось, словно стиралось из его его мозга, стоило ему открыть глаза.

Марианна вернулась. Ее лицо было умыто.

— Я направляю вас на полное обследование, — объявила она как приговор. — Вам надлежит завтра явиться в медицинский центр при Академии изящных искусств. Пора наконец выполнить комплексную проверку вашего здоровья. Я не шучу. Если вы проигнорируете это предписание, музей примет меры. Возможно, вас лишат лицензии на работу.

Она покинула комнату, не попрощавшись, и Давид услышал, как она укладывает свой чемодан и что-то неразборчиво бормочет. Затем она снова появилась, затянутая в синее потертое пальто, подхватила железный ящик с таким видом, словно забрала игрушку у провинившегося ребенка, круто повернулась и вышла.

— Я куплю радио, — крикнул Давид, когда она открывала дверь на лестницу, — но это только ради вас.

Он откинулся на кровать, не в силах перестать думать о металлическом ящике, который Марианна несла сейчас в хранилище Музея современного искусства. Что он создал на этот раз? Какую-нибудь безделушку? У него всегда выходили безделушки, изящные украшения для этажерок и каминных полок. Его создания красовались на телевизорах, но никогда в музеях или тайниках крупных коллекционеров, напичканных датчиками тревоги. Досье определяло его как «популярного» скульптора, художника «для широкой публики». Давид сам не знал, переживать ему по этому поводу или радоваться. Говорили, что знаменитые ныряльщики, работавшие на богатые галереи искусств, жили недолго и умирали в тяжких муках.

Давид осторожно поднялся и аккуратно опустил ноги на ковер. После погружения все предметы «поверхностного» мира казались ему чрезмерно, невыносимо материальными. Ковер раздражал ступни, как наждачная бумага, шелковый халат бетонной плитой давил на плечи. Вещи словно объявляли ему войну. Даже пена для бритья царапала его щеки. «Внизу» все было таким гибким, текучим… Давид поколебался, но так и не решился принять душ. Он пари готов был держать, что вода покажется ему кислотой. А еда из холодильника, — даже если она там есть, — будет для него на вкус как гравий, сдобренный гудроном. Лучше и не пытаться.

Он медленно оделся, словно человек, недавно перенесший операцию и теперь опасавшийся, что от слишком резкого движения могут разойтись швы. Его одолевала слабость. Пять дней диеты. Марианна ставила ему капельницу с глюкозой, но желудок это не наполняло.

Давид решил отправиться в «Кафе ныряльщиков», заведение, специально предназначенное для представителей этой профессии, где сновидцы пили молоко и ели ванильный крем, ожидая, когда их организм адаптируется к суровой реальности. В этом помещении с низкими сводами (отчего недоброжелатели называли его «кишкой») всегда царил голубоватый полумрак, как в бассейне. Здесь все говорили, не заботясь о том, слушают ли их. Один монолог перебивался другим, и не было конца рассказам о сновидениях, восторженным описаниям, бредовому лепету. Это было похоже на баню, в которой ныряльщики старались пропотеть последними каплями сна, чтобы вернуться к нормальной жизни. Или на шлюз, где можно какое-то время отсидеться, набираясь решимости выйти на нестерпимый дневной свет. Едва окрепнув, чтобы вылезти из кровати, сновидцы закутывались в теплые свитера, надевали темные очки и ощупью, как слепые, шли сюда. Здесь они до отвала насыщались молоком с гренадиновым сиропом, сливками с медом, шоколадными муссами, ванильными коктейлями…

Давид не слишком любил общество других медиумов. Он очень быстро понял, что в этой особой среде диалога не существует: не обращая внимания на то, что происходит вокруг, упиваясь звуком собственного голоса, вводя себя в транс и предаваясь головокружительному самолюбованию, сновидцы бесконечно говорили о своем последнем погружении и о сокровищах, которые они добыли на глубине. Давид наведывался в «Кафе ныряльщиков», только если экспедиция выдавалась трудной… А на этот раз экспедиция была именно такой, бессмысленно врать себе дальше. Перед Марианной он хорохорился, но на самом деле не питал никаких иллюзий: все прошло плохо, и если бы не помощь Нади, он оказался бы заперт в лавке, и копы взяли бы его с поличным. Его задним числом охватывал страх, от которого сводило живот. Давид упрекал себя, что слишком поспешил со всплытием, оставив Надю посреди пустыря и не убедившись, что ее забрал Жорго, этот паренек с прыщавым лицом, но большой знаток мотоциклов. Что они делают сейчас? Добрались ли они до укрытия — заброшенной фабрики по производству целлулоидных кукол, которую они сделали своей штаб-квартирой? Надя, наверное, нервно курит и глядит в небо в надежде, что там материализуется Давид. Она зажигает сигарету от сигареты, пока у нее не сбивается дыхание и язык не становится как из картона. Жорго возится с одним из дюжины мотоциклов, загромождающих его мастерскую. Он постоянно экспериментирует с новыми видами топлива и доводит до совершенства компрессоры… Что ни говори, а команда у Давида хорошая. Люди, на которых он может положиться. Друзья, каких у него никогда не было на поверхности.

— Как ты думаешь, когда он вернется? — в десятый раз спрашивает Надя. — Там, наверху, все кажется таким опасным…

И она облокачивается на подоконник возле ящика с гранатами, который они держат здесь на случай полицейской облавы.

— Когда ты покончишь со своим мотоциклом, — говорит она Жорго, — глянь одним глазком на затвор пулемета, он что-то стал заедать.

— Это оттого, что ты стреляешь слишком длинными очередями, — ворчит в ответ Жорго. — Я ведь тебе уже говорил: залпы должны быть короткими и равномерными, иначе металл нагревается и деформируется.

Да, это хорошая команда, за плечами у которой не одна удачная операция. Конечно, пока не знаменитая, но за этим дело не станет. И именно он, Давид, поспособствует этому, провозгласив однажды: «Довольно размениваться на мелочи, нас ждет большой куш», как обычно говорят гангстеры в телесериалах.

Одетый по-зимнему, Давид остановился на пороге своей синей квартиры. Хочет ли он в самом деле выходить? Марианна сказала, что в холодильнике пусто, а теперь, когда он на поверхности, ему снова надо есть… А также ходить в туалет. Забавно, но «внизу» о подобных вещах не думаешь, и тем не менее чувствуешь себя хорошо. Что доказывает, что для избавления от дурных привычек нужно лишь волевое усилие. А может, все дело в том, что там нет времени прислушиваться к себе… и скучать. Здесь же естественные отправления дают возможность скоротать время. Здесь это нечто вроде церемонии — маленькая интимная месса.

Давид спустился по лестнице, держась рукой за перила. Да, он притворялся перед Марианной. В действительности он почти провалил дело, и если бы не Надя… Но незачем признаваться в этом Марианне, которая даже не была психологом, а всего только специализированной медсестрой, нанятой Музеем современного искусства. Она пыталась что-то изучать по книгам, но ее якобы знания никого не могли обмануть. У нее не было веры, и никогда не будет. Ей не понять сущности погружения. «Вы так много говорите о погружении, и так мало — о подъеме, — говорила она. А ведь он представляет больший интерес для музея. Именно подъем закрепляет ваши авторские права. Именно во время подъема вы «доставляете» что-то из глубины сна».

Давид пожал плечами и тут же скривился. Он чувствовал себя разбитым, каждое движение отдавалось болью. «Это давление, — подумал он. — Надо держаться за перила».

Улица показалась ему невыносимо шумной, яркой и многолюдной. Остро захотелось спрятаться обратно в подъезд. Давид сделал над собой усилие и шагнул вперед.