Глава 11

— Даже не знаю, что об этом думать, — сказала Кэт после того, как Сиенна рассказала, как они с Гэвином вернулись в дом Ривы Килинг и раскрыли теннисный мяч, который, судя по всему, был оставлен человеком, который, как она могла предположить, и был убийцей.

— Я тоже, — пробормотала Сиенна и повернула налево, куда ей указал женский роботизированный голос GPS-навигатора.

Они въехали в квартал явно заброшенных домов и пустых участков, заваленных мусором и, вероятно, использованными шприцами. В одном из дворов она заметила матрас и отвернулась, решив не обращать внимания на детали того, что, несомненно, было испачканным и зараженным.

— Я рада, что мы попросили Гэвина проконсультировать нас, — сказала Кэт, глядя в окно. — Как ты себя чувствуешь?

— Все хорошо, — ответила Сиенна. И это было правдой. Конечно, его присутствие заставляло всплывать воспоминания, которых не было уже давно, но она была профессионалом, и, как обычно, когда сосредотачивалась на раскрытии дела, оно полностью занимало ее мысли. Это был дар и, по мнению Брэндона, чертовски раздражало. — И я бы никогда не уловила, что эта фраза как-то связана с картами, — сказала она, озвучив мысль, которая пришла ей в голову раньше.

Если бы Гэвин не узнал эту фразу, она бы не подумала о случайном теннисном мячике... скорее всего, барахло из квартиры собрали бы в мешок и вывезли бы на свалку, и разгадка была бы потеряна навсегда. Она все еще была потрясена этим. Было жутко и одновременно непонятно, что убийца положил его туда, чтобы они нашли. В частности, она.

Сиенна остановилась перед полуразрушенным домом, половина крыши которого провалилась, а крыльцо покосилось. Судя по всему, на лужайке когда-то был пустынный ландшафт — камни и кактусы, — но теперь она заросла сорняками и была усеяна мусором, а кактусы превратились в сморщенную оболочку. Это говорило о том, что иногда даже то, что было на своем месте, увядает от пренебрежения.

Кэт и Сиенна вышли из машины и, прищурившись, посмотрели на дом: опускающееся солнце создавало расплывчатый ореол. Сопоставление было красиво жестоким, и Сиенна снова почувствовала странное покалывание по спине, как будто кто-то наблюдал за ними. Она огляделась, но все было тихо и спокойно. Если люди и пользовались этим местом, то делали это, как только заходило солнце и они могли действовать под покровом темноты.

Они обе надели перчатки и, пройдя по растрескавшейся дорожке к двери, проверили, насколько устойчива та часть крыльца, прежде чем подняться на нее всем весом. Окно сбоку от входа было открыто на полсантиметра, и, когда Сиенна взглянула на дверь, оказалось, что ручка на ней новая.

— Кто-то проник в дом и поменял фурнитуру на входной двери, — пробормотала Кэт, очевидно, заметив то же самое, что и Сиенна.

Она достала ключ, который взяла из теннисного мяча, и вставила его в замок. Он подошел, как она и предполагала, и Сиенна встретилась взглядом с Кэт, когда дверь с громким скрипом распахнулась. Тот, кто привел их сюда, установил новую фурнитуру, чтобы ключ подошел к этому замку. По коже на шее поползли мурашки, и она снова оглянулась. Разве тот, кто приложил столько усилий, не хотел бы увидеть, как проходит его игра? Но нигде не было видно никакого движения, а мест, где можно было бы спрятаться, было немного.

Кэт крикнула внутрь:

— Полиция Рино. Кто-нибудь здесь есть?

Они прислушались, но никаких звуков не раздалось, и они вошли в прихожую: Кэт первой, Сиенна — за ней.

Кэт снова позвала, крикнув в пустоту дома, но и в этот раз все было тихо. Сквозь незакрытые окна струились лучи света, и, что удивительно, несмотря на то, что здание было старым и нуждалось примерно в тысяче ремонтов, в нем не было мусора, а конструкция и стены были целы, ни единого пятнышка краски из баллончика.

Возможно, покосившаяся крыша и крыльцо отпугивали тех, кто мог незаконно использовать эту собственность, ведь поблизости были и другие заброшенные дома, которые не выглядели так, будто в любой момент могут обрушиться.

Они переходили из комнаты в комнату, обыскивая весь дом, и оказались на кухне в задней части дома. Кафельный пол был грязным, но без трещин, только одна коричневая дверца шкафа висела косо. Обои с цветочным рисунком отклеились, одно целое полотнище наполовину сползло, как одетая в яркие одежды женщина, которая уснула, но еще не упала на пол.

Сиенна открыла шкаф, и запах затхлого воздуха заставил ее отпрянуть. Рядом с ней Кэт делала то же самое, но у нее хватило ума стоять на расстоянии вытянутой руки. Сиенна поняла свою ошибку и посторонилась, открывая один ящик, затем другой. В самом низу лежала древняя аптечка. Сиенна подняла ее и открыла, но внутри была только бутылка, изъеденная коррозией, с жидкостью цвета ржавчины. Она не думала, что это улика — похоже, она пролежала там столько же, сколько стоит сам дом, — но она все равно позаботится о том, чтобы криминалисты осмотрели ее.

Остальные шкафы и ящики были пусты.

— О, — выдохнула Сиенна, открыв дверь в старую кладовку.

Кэт подошла и встала рядом с ней, и они вместе посмотрели на еще одну записку, написанную от руки, приколотую к внутренней стороне двери, как мог бы быть приколот старинный рецепт. Сердце Сиенны забилось быстрее при виде знакомого почерка.

Она оглянулась через плечо, и Кэт прошептала:

— Ты что-то слышала?

Сиенна покачала головой.

— Нет. Просто чертовски жутко. Он водит нас за нос, Кэт.

Она кивнула, взяла записку и положила ее в пакет для улик.

— Пойдем отсюда, — предложила Кэт. — Можем прочитать это в участке.

— Согласна. И вызовем сюда криминалистов для осмотра. — Она чувствовала, что этот парень был достаточно умен, чтобы надеть перчатки, но, может быть, они найдут отпечаток обуви или волос... хоть что-нибудь. Сиенна чувствовала себя мишенью, и это было крайне неприятно.

Через несколько минут они вернулись в машину, а еще через полчаса подъехали к участку. Ингрид не было в кабинете, поэтому они воспользовались этой комнатой, чтобы разложить записку поверх первых копий. Сиенна освежила в памяти последние строки предыдущей записки и вдруг снова оказалась на кухне, где представила себе отца, привязанного к стулу, с кляпом во рту. Мать вызвала отца на игру в «Семикарточный стад», и у Сиенны сложилось четкое впечатление, что он вот-вот проиграет.

В глазах отца по-прежнему отражалась смесь ярости и растерянности. Он не знал о картах. Мы с мамой никогда не играли в игры, пока тот был дома, и я хранил доски, пазлы и колоды карт в глубине шкафа под незакрепленной доской. Неуверенность в его взгляде сменилась гневом, когда мама положила поочередно две карты перед ним и перед собой.

Она смотрела на моего отца, казалось, без эмоций, хотя я видел в ее взгляде отблеск огня, потому что знал ее лучше, чем кто-либо другой. Мама всегда скрывала свои эмоции, в отличие от меня, которому было трудно сдерживать свои чувства.

— Мне нравится это слово, — сказала она моему отцу. — Жеребец⁷. Тебе нравится это слово, Роджер? Нет, конечно, не нравится. — Ее губы дьявольски изогнулись, и она подняла мизинец, покачивая им. Мое лицо горело от ее намеков. — Оно насмехается над тобой, не так ли, Роджер? — Она цокнула языком. — Бедный Роджер со сморчком в штанах. Совсем не жеребец. Даже близко нет.

Под кляпом мой отец издал гневный рык.

— Дэнни, руки твоего отца сейчас недоступны, так что тебе придется сдавать карты за него. — Мне было немного страшно подходить к отцу так близко, но мама ободряюще кивнула мне, и я придвинулся поближе. — Это твои закрытые карты, Роджер, — объяснила мама. — Я понимаю, что ты в невыгодном положении, когда дело касается карт. Это тебя раздражает, не так ли? Но такова жизнь, верно, Дэнни-малыш?

— Да, мама.

— Я объясню тебе, что нужно знать, чтобы играть в эту игру, но боюсь, что остальное зависит от тебя, — продолжила она.

Внутри меня закрутилась спираль восторга. Отец не мог сравниться с мамой, и ему предстояло узнать эту истину. Я задавался вопросом, будет ли это болезненным уроком.

И надеялся, что так и будет.

Нож все еще лежал на столе перед мамой, его блестящее серебряное лезвие отражало свет верхних ламп.

Она сдала ему перевернутую карту — бубновую семерку — и сделала то же самое для себя. Я наклонился, перевернув две карты ровно настолько, чтобы увидеть, что у него на руках десятка пик и четверка бубен. Ничего. У него ничего не было. Спираль ускорилась.

Я посмотрел на маму, молча подавая ей сигналы с помощью нашего особого языка, состоящего из мельчайших движений лица и едва заметного мерцания глаз. Казалось, та даже не смотрит на меня, но я знал, что она все видит. Мама посмотрела на свои карты, затем взяла открытую карту — туз пик — и легонько постучала ею по столу, словно раздумывая.

— Вот в чем сложность, Роджер. У меня нет денег, потому что ты скупердяй, который не оставляет мне ничего лишнего. — Она снова постучала картой, а затем ее глаза загорелись внезапным вдохновением. Хотя я мог сказать, что этот взгляд был притворным. Мама всегда была на два шага впереди всех остальных, хотя у меня был особый способ читать ее. — Как насчет того, чтобы поиграть на твою кожу!

Отец издал приглушенный рычащий звук под кляпом.

— Его кожу, мама?

— Именно так, Дэнни-малыш. — Она подняла нож. — Если я выиграю, то проделаю в ней дырку. Если выиграет он, то не проделаю.

Отец издал странный воющий звук, который мы оба проигнорировали. Я начинал понимать игру, в которую она играла, и, хотя волнение усилилось, вместе с ним усилился и узел беспокойства.

Я вздохнул. Все, что мне нужно было сделать, это расслабиться и предоставить все это маме.

— Ставки сделаны, Роджер, — спокойно проинструктировала мама.

Она нарушала правила. В «Семикарточном стаде» игроки делают ставку до раздачи закрытых карт. Но отец этого не знал, а я, разумеется, не собирался ему подсказывать. Да и зачем? Он никогда не играл честно, поэтому и я тоже. Вместо этого, поняв, чего хочет от меня мама, я перевернул карты, показав ему отсутствие чего-либо существенного. Проигрышная комбинация. Мама цокнула языком, переворачивая свою собственную раздачу. У нее были две королевы и три двойки — максимальная из возможных комбинаций.