Глава 47. Хозяин

На следующий день у государева двора был выходной, так что Мо Си отправился регистрировать Гу Мана в качестве раба.

В большинстве стран рабы считались низшим сословием без прав и статуса. Им не разрешалось совершенствоваться и учиться грамоте, поэтому часто их еще называли «плебеями[1]».

[1] 贱民 jiànmín цзяньминь «дешевые/низкие простолюдины» — лишенные всех прав простолюдины (напр. рабы, актеры, певицы).

И хотя в этом плане империя Чунхуа не сильно отличалась от других стран, к рабам здесь относились чуть мягче.

С тех пор как прежний император унаследовал трон, Чунхуа положила конец грубому обращению «плебеи» и разрешила тем, у кого были способности, в нарушение существующих веками устоев, поступать в Академию совершенствования и развивать свое ядро. Старый император даже дозволил присваивать особо отличившимся рабам титул генерала, чтобы они могли основать собственное войско и послужить государству.

В прошлом все это вызвало бурю негодования при дворе Чунхуа. Представители старого дворянства один за другим стали выражать недовольство, утверждая, что стоит учесть уроки прошлого, ведь волчьи амбиции дорвавшегося до власти низкого человека сложно предугадать, а если допустить рабов к управлению страной, не ровен час, они захотят еще больше власти.

За этими красивыми речами скрывались следующие опасения: если позволить рабам совершенствоваться и строить карьеру, то кто может гарантировать, что рано или поздно они не позарятся на еще более высокое положение и не устроят в стране военный переворот? Кто захочет быть затоптанным ногами собственных слуг?

Но старый правитель никого не слушал. Он чувствовал, что земли вокруг его страны постепенно охватывает огонь войны, а отношения с другими нациями с каждым годом накаляются, грозя перейти в открытый конфликт. Пока были способные люди, их нужно было использовать, ведь даже если внутри страны будет царить мир, внешние угрозы никуда не денутся.

Именно благодаря этой ситуации Гу Ман и его Ублюдочная армия получили свой шанс на взлет.

Как бы там ни было, но политика каждого нового правителя так или иначе отличается от курса его предшественника. Когда новый император взошел на трон, он решил, что «внутреннее спокойствие» важнее «внешних забот», и использовал Гу Мана, чтобы заточить свой нож. Понизив его в должности, новый государь отрезал его от власти, тем самым задобрив сердца старой знати.

Вот так они и пришли к тому, что было сейчас.

— Приехали, — кучер остановился у небольшой лавки рядом с Академией Сючжэнь. Мо Си вышел и постучал в неприметную дверь.

Это было обветшавшее здание с узким проходом к скромной двери. Снаружи к стене была небрежно прислонена доска, на которой большими буквами было написано: «Кузнец артефактов Цысинь[2]». Один из иероглифов уже потерял один из написанных красными чернилами штрихов.

[2] 慈心 cíxīn цысинь «доброе/милосердное/любящее сердце».

— Что это за место? — спросил Гу Ман.

Мо Си не ответил, лишь толкнул старую шатающуюся из стороны в сторону деревянную дверь и завел Гу Мана внутрь.

Освещение в лавке было скудным. Свет снаружи редко пробивался внутрь, и все здание пропиталось сильным запахом гнилой древесины. В целях экономии хозяин лавки не пожелал зажигать лампы, полагаясь лишь на свет от огня в плавильне.

Перед печью сидел сгорбленный старик и неспешно раздувал мехи. Каждый раз под потоком воздуха красные угольки мерцали в багровой дымке и сверкающее оранжево-алое расплавленное железо стекало в пазы, словно изливающаяся из-под земли лава.

— Дядюшка Сун, — позвал Мо Си.

Старый кузнец был полностью сосредоточен на своем изделии. Кроме того, похоже, из-за проблем со слухом он даже не услышал звук шагов у себя за спиной.

Повысив голос, Мо Си попробовал позвать снова:

— Дядя!

Лишь тогда старик медленно повернул голову, и отблески огня осветили его желтое морщинистое лицо, похожее на слишком долго лежавший на солнце апельсин.

Его взгляд на мгновение замер на Мо Си, а затем переместился на Гу Мана. На лице старика отразилось удивление, а потом он, похоже, внезапно что-то понял и, поспешно поднявшись на нетвердых ногах, вежливо сложил дрожащие руки в приветственном жесте и пробормотал:

— Ох… ох… это же генерал Гу…

Ничего не понимающий Гу Ман остался стоять на своем месте. Увидев, что старик отвесил ему малый поклон[3], он попытался скопировать[4] его жест вежливости и поклониться в ответ.

[3] 作揖 zuòyī цзои «приветствовать руками» — малый поклон, одна рука охватывает сложенную в кулак другую.

[4] 照葫芦画瓢 zhàohúlu huàpiáo чжаохулу хуапяо «глядя на целую бутылочную тыкву, рисовать черпак [который из нее делают]» — обр.в знач.: слепо копировать.

Помолчав, Мо Си все же сказал:

— Он уже давно не генерал Гу.

— Вот как? Тогда кто же он теперь? — в замешательстве спросил выживший из ума на старости лет дядюшка Сун.

— Заключенный.

Пораженный дядюшка Сун с удивлением долго смотрел на Гу Мана.

— Заключенный… Заключенный…

Он медленно подошел и вдруг схватил руку Гу Мана своей морщинистой рукой. После того как первое изумление прошло, на его лице внезапно расцвела улыбка, и он начал невнятно бубнить какую-то бессвязную чушь:

— Ой-ой, малыш Гу, тебе выпала большая удача! Видишь, дядя тебя не обманул. Мир не без добрых людей, и отныне ты больше не ничтожный раб из поместья Ваншу.

С этими словами он радостно похлопал Гу Мана по тыльной стороне ладони.

— Пойдем, дядюшка снимет этот ошейник с твоей шеи.

Когда Мо Си услышал бессвязное бормотание старика, в его глазах отразилась глубоко затаенная боль.

Он закрыл глаза и, тяжело сглотнув, собирался что-то сказать, как вдруг сверху послышался приглушенный шум. Заскрипели деревянные ступеньки, а  потом раздался полный участия нежный голос:

— Князь Сихэ, почему ты здесь?

Обернувшись, Мо Си увидел одетого в простые белые одежды мужчину, который, опираясь на трость, с трудом спускался вниз.

Это был Цзян Есюэ.

Он являлся владельцем этой мастерской, а дядя Сун в прошлом был кузнецом поместья Юэ и в какой-то мере наставником Цзян Есюэ в искусстве создания артефактов. Когда Цзян Есюэ был изгнан из семьи Юэ, единственным, кто пожелал последовать за ним, был этот старик из поместья Юэ.

— Я привел сюда человека, чтобы зарегистрировать в качестве раба, — сказал Мо Си.

Цзян Есюэ с удивлением посмотрел на него:

— Кого?

Мо Си посторонился, чтобы можно было рассмотреть скрывающегося за его высокой и внушительной фигурой глазевшего по сторонам Гу Мана.

— Это ведь генерал Гу?.. — пробормотал Цзян Есюэ.

Не желая оставаться в стороне, стоящий рядом дядюшка Сун протянул свою сморщенную руку, похожую на покрытую потрескавшейся корой высохшую ветку, и, похлопав своего ученика по спине, радостно объявил:

— Сегодня прекрасный день! Есюэ, посмотри, благодаря своему таланту наш малыш Гу стал первым рабом в Чунхуа, с которого сняли рабский ошейник! Верно я говорю? Добиться такого и правда непросто.

— … — Цзян Есюэ вздохнул. — Учитель, то, о чем ты говоришь, — дела давно минувших дней.

— Меня снова память подвела? — в замешательстве спросил старик Сун.

— Да. В то время я все еще мог не только ходить, но и бегать, — Цзян Есюэ опустил ресницы и улыбнулся старику. — Учитель, ты устал, лучше иди отдохни.

Цзян Есюэ увел старика и вскоре вернулся к ним:

— Мои извинения, князь Сихэ. Речь учителя в последнее время бессвязна. Прошу не винить его в этом.

— Все в порядке, — ответил Мо Си.

Гу Ман моргнул и, следуя его примеру, повторил:

— Все в порядке.

Мо Си посмотрел на него, и на этот раз устремленный на Гу Мана взгляд не был яростным, лишь немного странным, будто накрытым тенью какого-то старого воспоминания.

Цзян Есюэ, который не только все ясно видел, но и понимал подоплеку происходящего, лишь  тяжело вздохнул.

— Если хочешь зарегистрировать его как раба, вам двоим придется подняться со мною наверх, — сказал он.

— Но твои ноги?.. — спросил Мо Си.

— Я могу опереться на трость, — с улыбкой сказал Цзян Есюэ. — Ничего страшного, я могу идти.

Они поднялись на второй этаж кузницы, где было значительно светлее, а полки оказались увешаны всевозможным оружием и доспехами из концентрированной духовной энергии.

В этом мире заклинатели чаще всего использовали оружие, созданное с помощью духовной силы. Обычно они приходили в ремесленную мастерскую и выбирали себе оружие по вкусу, после чего кузнец соединял его с их духовным ядром. Впоследствии, чтобы призвать оружие, достаточно было лишь мысленно произнести заклинание.

Хотя подобное оружие было не таким могущественным, как божественное, метод его отливки не слишком сильно отличался, а мощь была просто потрясающей.

Кроме того, чтобы создать как можно более мощное оружие, кузнецы артефактов довольно часто выходили на охоту за разными духовными ингредиентами, такими как клюв огненного феникса, коготь водяного дракона или бивень проглотившего небо слона… Чем свирепее духовный зверь, тем больше его духовная мощь, и тем сильнее будет усовершенствованное с его помощью духовное оружие.

Некоторые кузнецы артефактов даже были готовы пойти на то, чтобы использовать обиженных духов для усовершенствования своих изделий. После завершения плавки такое оружие могло призывать души умерших людей на помощь во время битвы. Наиболее классическим вариантом являлся Талисман Водного Демона, передававшийся из поколения в поколение в семье князей Ваншу, который, по слухам, был сплавлен с девятью тысячами душ переполненных энергией скорби утопленников. Духовный меч, в который была вплавлена душа Ли Цинцяня, был создан по тому же принципу.

Однако ремесленная мастерская Цзян Есюэ жила по совсем другим принципам. Не говоря уже о полуслепом спятившем старике, сам он был невероятно добросердечным и мягким человеком, который даже муравья не растопчет. Для него сражаться с фениксом или убить дракона было чем-то из разряда несбыточных мечтаний[5].