Глава 25. Насильник не может иметь чувство собственного достоинства?
[1] 采花贼 cǎihuāzéi цайхуацзэй «вор, срывающий цветы» — насильник.
Увидев спешащего к нему Мужун Ляня, государь, сохраняя невозмутимое выражение лица, внутренне обреченно застонал.
Устроившись около жаровни, он забавлялся с золотыми зверями, слушая, как они поют ему хвалу: «Государь непревзойденно талантлив и красив!» и «Государь освещает мир своим божественным великолепием!», одновременно пытаясь утихомирить возбужденного Мужун Ляня, убедив его сосредоточиться на расследовании и не отвлекаться на не относящиеся к делу мелочи.
— Дворцовая охрана усилена, столичный гарнизон в полной боевой готовности. Даже если Гу Ман действительно вступил в сговор с этим поваром, что он может сделать? Думаешь, он способен перевернуть Небеса?
Обеспокоенный Мужун Лянь попытался настоять:
— Ваше Величество, не стоит относиться к этому так беспечно. В конце концов, из-за халатности вашего верного слуги возникла эта проблема, и если с Вашим Величеством что-то случится…
Отложив в сторону покрытые позолотой палочки благовоний, император оборвал его:
— Довольно! Думаешь, твой государь плохо знает тебя? Этот человек сбежал из подотчетного тебе доходного дома, и ты так трясешься только потому, что боишься, что мое величество рассердится и возложит на тебя всю ответственность.
С нечитаемым выражением он взглянул на Мужун Ляня и, чуть улыбнувшись, сказал:
— А-Лянь, ты кровный брат государя. К чему это беспокойство, разве твой царственный брат мог бы обвинить тебя в чем-то подобном?
После восшествия на престол правитель должен был обращаться к своим братьям и сестрам в соответствии с их титулом, но наедине он все же иногда называл Мужуна А-Лянем.
В такие моменты, когда его беспокойный родственник нуждался в утешении, подобным образом подчеркнуть близость и родство было особенно полезно.
— Что касается Гу Мана, не стоит тебе так беспокоиться. Твой государь запрет его в Иньской Темнице[2] при дворце. Даже отрасти он крылья, оттуда точно не улетит.
[2] 阴牢 yīn láo инь лао «призрачная тюрьма», где «инь» — женское (злое) начало в древней китайской философии; адский; призрачный; темный; скрытый.
Мужун Лянь с трудом взял себя в руки и, одобрительно хмыкнув, спросил:
— Государь, если в будущем откроются новые обстоятельства, вы позволите вашему верному вассалу допросить его?
— Конечно, допрашивай. Почему бы не попробовать его допросить?
— А если ваш вассал решит применить пытки…
Государь бросил на него один испытующий взгляд, ухмыльнулся и, хмыкнув, сказал:
— Не зря люди говорят: Сихэ — железный[3] генерал, Ваншу — безжалостный чиновник. Без пыток ты ведь не можешь заставить людей говорить правду, а?
[3] 铁血 tiěxuè «железо и кровь» — железный, непоколебимый; о сильном духом человеке.
Мужун Лянь слегка кашлянул:
— Но, в конце концов, и Гу Ман ведь не обычный человек.
— Ладно, допрашивай как хочешь, но не переусердствуй. От твоего государя не укрылось, что князь Сихэ все еще не избавился от своей одержимости Гу Маном. Наблюдать за вашей сварой на глазах у всех министров в первый раз было даже забавно, но второй раз может и поднадоесть.
Император поиграл бусинами четок в своей руке и холодно сказал:
— Знай свой предел и не выходи за рамки допустимого. Не допускай, чтобы твоего государя привлекли к разбирательству, если Мо Си подаст официальную жалобу из-за этого дела, — закатив глаза, он проворчал себе под нос, — один — высокопоставленный чиновник из Военного Ведомства, другой — ближайший королевский родственник. Чтобы отомстить за личные обиды, ведете себя как трехлетки, не поделившие игрушку. Думал, что твой государь так и не понял, что к чему?
Мужун Лянь: — …
Утром, когда солнце встало на востоке, и свет солнца, наконец, разогнал тьму ночи, горожане поднялись со своих постелей, покинули дома и начали судачить о том и о сем. Новость о ночном массовом убийстве в борделе «Терем Хунъянь» очень быстро просочилась на улицы и уже к обеду стала самой жаркой темой для обсуждений среди жителей столицы.
За короткое время это громкое дело обросло деталями, и теперь все, от древних стариков до малых детей, судачили о нем, придумывая все новые версии.
— Всего за одну ночь почти все, кто оказался в том доме, были убиты. Какая трагедия!
— Ох! Ох! Ох! Боже мой! А убийцу поймали?
— Его и след простыл! Но перед тем, как сбежать, он даже написал на стене стих: «легко найти бесценные сокровища, трудно найти мужчину, что сможет семь раз за ночь».
— Почему в той версии, которую я слышал, говорится: «презренный и брошенный небесами слуга искренне принимает жен и наложниц»?
— Э… да бог его знает! В любом случае, публичный дом «Терем Хунъянь» полностью опечатан, и туда теперь вхожи только чиновники, расследующие это дело. Но вот, что я думаю: неважно, написано там «легко найти бесценные сокровища, трудно найти мужчину, что сможет семь раз за ночь» или «презренный и брошенный небесами слуга искренне принимает жен и наложниц», все равно звучит так, словно написал это не грабитель, а сексуальный маньяк.
— Так может, это был насильник-некрофил?
Слухи становились все более невероятными, и в конечном итоге одна из версий в исполнении уличного сказителя стала звучать так:
— Грязная энергия борделя «Терем Хунъянь» стала так сильна, что привлекла развратного суккуба. В темную ночь с сильным северным ветром он проник в этот дом порока… Хе-хе! Лишив жизни всех мужчин, он надругался над их телами! Женщин сначала насиловал, а потом убивал! По части мужской силы тот призрак был настолько могуч, что за одну ночь смог снасильничать и сгубить более семидесяти человек, на свою беду оставшихся на ночлег. И настолько он был неразборчив и похотлив, что не пощадил даже старейшину Юя, разменявшего шестой десяток!
Посетители чайной, открыв рты, в шоке уставилась на него.
— Это слишком противоестественно!
И тут кто-то из посетителей чайной не смог сдержать смех:
— Ха-ха-ха-ха!
— Молодой господин Юэ? Вы… что с вами?
Смеющимся человеком был неугомонный Юэ Чэньцин. С видимым удовольствием он вступил в разговор:
— Я слышал много разных версий, но эта самая забавная. Изнасиловать и убить более семидесяти человек за одну ночь. Братец, боюсь, что этот насильник не могучий ебарь, а скорострел[4]! Ха-ха-ха!
[4] 早泄 zǎoxiè цзаосе «излившийся рано» — преждевременная эякуляция.
После его высказывания пугающая атмосфера вмиг рассеялась. Люди смеялись и качали головами. Даже юные девушки, прикрывая рот рукой, тихонько хихикали. Рассказчик был очень смущен, но так уж вышло, что его оппонентом был молодой господин из влиятельной семьи Юэ. Выгнать такого в порыве злости было чревато, поэтому ему оставалось только смеяться вместе со всеми, поддакивая:
— Да, конечно, молодой господин Юэ дело говорит!
Так, благодаря вмешательству Юэ Чэньцина, байка «могучий насильник за ночь насадил на свой вертел семьдесят человек» превратилась в «насильник спустил слишком быстро и в гневе убил всех клиентов борделя».
Столица бурлила слухами и пересудами, и теми немногими, кто не участвовал в жарких спорах и пламенных дискуссиях, были родственники и друзья погибших, сбившийся с ног[5] столичный гарнизон, привлеченные к расследованию целители Башни Шэньнуна, а также уважаемые князья Сихэ и Ваншу.
[5] 焦头烂额 jiāo tóu làn é цзяо тоу лань э «обожжённая голова и разбитый лоб» — обр. в знач.: обжечься (на чем-л.), попасть в переделку; быть чрезмерно занятым или загруженным.
В поместье Ваншу личный охранник князя с поклоном сказал:
— Ваша светлость, тот слуга из государственного доходного дома «Ломэй», которого вы хотели допросить, уже здесь.
Выкуривший две трубки «жизнь как сон» Мужун Лянь кипел от жажды деятельности и тут же приказал:
— Да, впустите его!
Войдя в комнату, слуга тут же упал на колени:
— Этот раб униженно приветствует великого князя Ваншу, да пребудет с ним благословение…
— Ладно, хватит болтать бестолку. Говори, ты ведь делил комнату со сбежавшим поваром?
— Так и есть.
— Давай, расскажи-ка мне, как он обычно вел себя?
— Эм... этого повара прислали в доходный дом «Ломэй» пять лет назад. Обычно он не слишком разговорчив и из-за своего мелочного характера держался особняком.
Мужун Лянь спросил:
— В прошлом у этого человека были какие-то конфликты с проститутками?
— Нет, он ни с кем не враждовал, — услужливо ответил слуга. — Но я слышал, что в Ляо этот человек прослыл распутником. Стоило ему увидеть красивую девушку, сразу пытался наложить на нее руку. Говорят, он даже спал с женой своего названного брата.
Мужун Лянь тяжело вздохнул:
— ...Значит, нелюдимый извращенец.
Еще раз тяжело вздохнув, он подумал, что, похоже, народная молва не ошиблась, и повар в самом деле был похотливым насильником с извращенными пристрастиями. Иначе зачем ему удерживать этих пятерых шлюх рядом с собой?
Наконец, Мужун Лянь спросил:
— Что-то было между ним и Гу Маном? Они общались?
— Все выглядело так, словно они вообще не знают друг друга.
Подумав немного, Мужун Лянь сказал:
— Понял, можешь идти.
После того как слуга ушел, он сказал своему телохранителю:
— Принеси мой самый теплый плащ из меха серебристой лисы. Я отправлюсь в Иньскую Темницу, чтобы допросить Гу Мана.
Если Мужун Лянь сделал упор на «дознание», то Мо Си полностью сосредоточился на «изучении улик».
Он тщательно расследовал все детали инцидента.
В этом деле с борделем «Терем Хунъянь» было слишком много странностей… Если убийца был призраком, как мог он оставить надпись на стене? Если это живой человек, то зачем ему вырывать сердца людей?
Поэтому Мо Си приказал целителям Башни Шэньнуна детально исследовать раны всех покойников, в надежде, что они смогут дать ему ключ к разгадке.