Любая попытка систематизировать этот процесс или, тем более, дать его систематическое изложение неизбежно затушевывает то, насколько многообразной была реальность. Любая попытка теоретического упорядочивания превращает подлинную путаницу, сосуществование, взаимопроникновение в картину более искусственную и ясную, чем она была на самом деле. Читателю полезно помнить об этом. Однако если не разделить органическую мешанину на (некоторые) составные части, то можно и не понять, что произошло.
Даниэль Фоше, обсуждая подобные изменения, разделил "агротехническую революцию" на четыре этапа: первый - залежь или, точнее, ее отмена, которую он относит к XVIII веку. Второй - биологическая революция - пришелся на XIX век, когда были достигнуты успехи в выращивании корнеплодов и кормовых культур. Затем, в середине XIX века, произошла химическая революция, которая привела к улучшению почв, смене культур (например, с ржи на пшеницу) и повышению урожайности. И, наконец, в конце XIX века произошла машинная революция, которая завершила процесс модернизации. Эти категории как нельзя лучше подходят для тех, кто хочет увидеть, что же происходило на самом деле. Но первое, что бросается в глаза, - это то, что в целом периодизация Фоше предвосхищает события, представляя первые шаги, сколь бы значительными они ни были, как если бы они были нормой. Возможно, исключения из них были ближе к норме.
Безусловно, рост населения и земельный голод в XVIII веке привели к тому, что многие стали осваивать все менее продуктивные участки гор, болот или ковылей и даже вторгаться на сельские дороги. Мы слышим об этом в Пиренеях, а в Аргонне при Наполеоне I один человек был привлечен к суду за то, что распахал и засадил местную дорогу". Однако во многих регионах расчистка земли под посевы предшествовала разделу общих земель в конце XIX в. и в любом случае не стала по-настоящему "революционной" до тех пор, пока не была отменена древняя практика оставлять поля под паром (на юге - раз в два года, на севере - раз в три года), а сами участки использовать под пашню.
Общины, которые играли важнейшую роль в экономике деревни как пастбища и как запасной вариант и ресурс для более бедных слоев населения, от него медленно отказывались. Выжигание как средство улучшения почвы издавна применялось на болотах и на лесных вырубках в Дофине, Арденнах, внутренних районах Бретона, Лимузене. В Аллье до 1880-х годов многие поля (по словам нашего информатора, самые плохие, но таких было много) оставались необработанными на два-три года, чтобы заросли метлой, которую вырывали перед расчисткой и использовали для отопления дома, семейных печей и, конечно, балатов. В Верхнем Коррезе примерно до 1880 г., когда наконец-то начался раздел общин, безземельные крестьяне поджигали заросли бриара, расчищали несколько акров, обрабатывали их три-четыре года без навоза, а затем переходили на другое место. В Арденнах почти до сегодняшнего дня такие земли проходят 20-летний цикл: в конце лета их сжигают, чтобы на два года засеять рожью, затем два года используют для бурного роста метлы, которую срезают для подстилки, а затем оставляют на 15 лет, чтобы снова превратить в лесной кустарник, после чего повторяют весь процесс. В 1835 г. попытки подавить подобную практику вызвали народный протест против предложений, "обрекающих трудящееся население на голод", а их игнорирование привело к сартовым бунтам 1837 года. В 1897 г. сартаж по-прежнему практиковался в половине общих лесов (около 6 тыс. га) округа Рокруа.
Очевидно, что это был не самый продуктивный способ использования земли. Но здесь, как и в других случаях, сопротивление переменам было не просто упрямой слепотой, а скорее цеплянием за способы, без которых экономика хозяйства и общины распадалась. Так, в Лимузене, где расчистка земли под регулярную обработку началась только на рубеже веков, крестьянин продолжал использовать в качестве подстилки для хлева растущие на нерасчищенных землях заросли тростника и веника до тех пор, пока солома использовалась в производстве бумаги и была выгоднее для продажи. Частная инициатива не была легкой даже в общинах, когда она шла вразрез с обычаями, как, например, в Лимузене, где непаханые дороги (chemins de jachére) засеивались раз в два года, чтобы можно было выращивать зерновые. Традиция навязывала двухгодичную ротацию, которую все были вынуждены соблюдать, независимо от того, хотели они этого или нет".
Кроме того, отказ от залежей требовал поиска других способов питания почвы. Но то, что Фоше называет химической революцией, во многих регионах произошло с опозданием. Долгое время естественные удобрения играли (или, по крайней мере, могли играть) наиболее важную роль. В местах, где скота было мало или он отсутствовал, например, в Муйенн-Гаронне, содержались голубятни для получения голубиного помета (colombine), без которого просто невозможно было выращивать такие товарные культуры, как конопля и табак.
В некоторых регионах до 1830 года навоз практически не использовался (Верхняя Гаронна). В некоторых регионах навоз практически не использовался до 1830 года (Верхняя Гаронна). При этом они на 4 года опережали Лимузен, где использование навоза и жидкого удобрения для обогащения полей распространилось только после 1870 года. Не менее важно и то, что навозные кучи, которые содержались для этих целей, как правило, плохо эксплуатировались, их богатства вымывались и пропадали. Равнодушие и невежество в сочетании с недостатком средств сохранялись вплоть до Третьей республики. Увеличение количества и веса скота привело к тому, что в вилах крестьянина оказалось больше навоза. В большинстве мест это развитие также началось в 1880-х годах. Как гласит пословица, "у кого есть сено, у того есть и хлеб". Сено кормит скот, скот дает навоз, от навоза растут урожаи. Но крупный рогатый скот оставался мелким и тощим, невоспитанным, недокормленным и перегруженным работой, и его вклад в навозную кучу был не столь впечатляющим, как можно было бы предположить по его количеству. Не лучше обстояли дела и с лошадьми. Как сообщал в 1838 г. один армейский офицер: "Лошадей много, но пользоваться ими невозможно; они почти все слепые на один глаз или на оба, маленькие и безрогие". Армейские офицеры меньше заботились о поголовье скота, но, как мы уже отмечали, существующие данные рисуют скудную картину для Лимузена, который сегодня является одним из основных источников мясной продукции Франции.'® Точно так же и в Морване белая порода шароле появилась только после 1840 года. Летописцы запада середины века сходятся во мнении о его лучших качествах. В 1858 г. крестьяне Майенна обращались друг к другу с просьбой помочь поднять на ноги ослабевших животных, чтобы их можно было напоить. Существовал даже обычный способ, когда самый сильный человек тащил животное за хвост". Пройдет не одно десятилетие, прежде чем специализация и селекция дадут результаты на низовом уровне в этих краях.
Правда, в период Реставрации и Июльской монархии потребление мяса в городах возросло, соответственно, выросли и цены на него. Это, а также государственная политика, направленная на поддержание низких цен на зерно, заставило некоторых крестьян переключиться на скот. Однако многие другие оставались вне коммерческой сети, не обращая внимания на конъюнктуру рынка. Более насущные соображения подсказывали новые возможности.
Первым из них была, опять же, потребность в большем количестве и более богатом навозе. А это означало увеличение количества кормов, рост производства которых зависел от других видов удобрений, прежде всего извести. Улучшение кислых почв с помощью извести - метод не новый, но он применялся только в известняковых регионах или в местах, расположенных в непосредственной близости от известковых карьеров. В других местах известь была редкостью и шла на строительство церквей и усадеб. Когда по политическим причинам в 1840-х годах в Вандее появились автодороги, причем задолго до того, как они были бы построены в обычных условиях, поля в Бокаже могли быть известкованы и засеяны пшеницей "для богатых". Но даже тогда известь на телегах была слишком дорогой для многих. Каналы, а затем и железные дороги доставляли крестьянам дешевую известь по своим трассам.
Крестьяне утешали себя тем, что, как утверждает пословица, известь обогащает отца, но обедняет сына. Тем не менее, карта потребления извести в Крезе и Верхней Вьенне на рубеже веков (как и следовало ожидать, наибольшее ее потребление отмечалось вдоль железнодорожных линий и в районе железнодорожных станций) показывает четкое совпадение между использованием извести и интенсивным и процветающим земледелием, часто на бесплодных незадолго до этого землях".
Коммуникации сыграли решающую роль в истории удобрений, которые не спешили распространяться: как шлак, который начали использовать в Брессе только в 1890 году, и гуано, которое впервые было завезено в 1840 году, но попало в Дордонь только в 1870 году. Гуано и химические удобрения, когда они появились, покупались с неохотой, отчасти из-за скандалов, связанных с фальсификацией, мошенничеством и вымогательством цен, которыми была отмечена торговля этими продуктами, отчасти из-за их стоимости и транспортных расходов. Даже в таких регионах, как Нормандия, они получили настоящее распространение только накануне Первой мировой войны, а в целом - только после нее".
Изменения в технике также происходили медленно и медленно. Традиционные сельскохозяйственные орудия мало изменились, если вообще изменились с древних времен. Агроном XVI века Оливье де Серр, рекомендовавший севооборот, тем не менее счел нужным повторить предупреждение Катона: "Не меняй лемех, ибо всякая перемена чревата потерей". До тех пор, пока пропитание оставалось незначительным, опасность потери гарантировала, что к его предупреждению прислушаются. Деревянные поворотные плуги древнейшей модели были широко распространены к югу и западу от тяжелых северных почв по крайней мере до середины века, а кое-где и дольше. Усовершенствованный плуг-долбленка был принят на вооружение в Дордони в 1840-1890 годах, в Морбиане - в 1850-1860 годах, в Ливрадуа - в 1860-х годах, в Савойе - в 1870-х годах. Но более характерным было сосуществование. В Альпах к концу 1860-х годов домбасль обосновался в альпийских долинах, но в мун-тайнских районах, где дорог было мало и они были плохими, предпочтение отдавалось средневековому поворотному плугу, так как он был легким и его можно было легко переносить. В Авейроне, где домбасль также распространился в 1860-х годах, и в Арьеже, где первый домбасль появился в 1837 году, старый арайр просуществовал до конца века. В Коррезе наиболее распространенным плугом на протяжении большей части века была разновидность старого деревянного, самодельного из березы, с металлическим наконечником из бука или дуба. Примерно в 1885 г. этот плуг обзавелся железным отвалом, а в 1890 г. ему на смену пришел домбассл. Наконец, в 1920 году появился тяжелый брабант, названный так по имени бельгийской провинции, где в то время, когда он был разработан, металлический плуг с ходовой частью и, как правило, парой лемехов.