Глава 8. ОБРАБОТКА ЗЕМЛИ
Не стоит сожалеть о тех вещах, даже самых прекрасных, которые были сделаны после того, как вместе с ними ушла небольшая тоска и усталость человека.
-РЕНЕ БАЗИН
На протяжении всего XIX века и в первые десятилетия XX века сельское и аграрное население составляло большинство во Франции. С этим согласны все. Но цифры разнятся в зависимости от того, как определять это население. Наиболее часто приводимые данные являются и наименее информативными. Согласно официальному определению, городским считается любой населенный пункт с населением 2 тыс. человек и более, и, исходя из этого стандарта, в 1851 году три четверти населения Франции проживало в сельской местности, к 1901 году соотношение сельского и городского населения изменилось примерно на 3:2, а в 1921-1929 годах городское население несколько превзошло сельское". Сложность, конечно, заключается в том, что некоторые населенные пункты с населением менее 2 тыс. человек были, по сути, малыми городами, а некоторые с населением более 2 тыс. человек оставались в основном сельскими. Например, бург в Провансе или Лангедоке имел бы больше городских черт, чем бург такого же размера в Лотарингии. По этой причине такие цифры полезны лишь для того, чтобы обозначить и в некоторой степени проследить общую тенденцию.
То же самое относится и к более точным статистическим данным. Во-первых, потому, что они тоже разнятся; об этом свидетельствуют недавние работы Теодора Зельдина и Ж.М. Майера, которые хотя и согласны с тем, что в аграрном секторе французской экономики в конце XIX в. была занята наибольшая часть населения, но расходятся во мнениях относительно того, какова была эта доля". Но никто не оспаривает, по крайней мере, того, что в абсолютных цифрах активное сельскохозяйственное население продолжало расти до конца века. Как видно из табл. 1, в 1896 г. в сельском хозяйстве, рыболовстве и лесном хозяйстве зарабатывало на жизнь больше людей, чем в 1856 или 1876 гг. (да и вообще когда-либо ранее). Согласно таблице, они уже не составляли подавляющего большинства трудоспособного населения, как это было во время Крымской войны, но с учетом людей, обслуживающих их в небольших городах, расположенных в сельской местности, население Франции по-прежнему было преимущественно сельским.
И даже если речь идет только о некоторых частях сельскохозяйственного населения, в самых настоящих сельских и наименее развитых районах, она затрагивает жизнь многих французских мужчин и женщин. Меня интересует то, как изменились их работа и методы работы, и что это предвещало для их образа жизни и мышления.
Время от времени я буду прибегать к статистическим данным, но следует помнить, что статистика того периода - это в лучшем случае наводящие на размышления показатели. Как заявил префект Креза в 1873 г., процесс сбора статистики еще только оттачивался и был не очень надежным. Охват населения, как правило, был неравномерным. Показателям производительности труда нельзя было доверять из-за неполноты данных и нежелания крестьян предоставлять точные сведения. Даже в таких крупных официальных мероприятиях, как переписи населения, ориентиры так часто менялись, что их результаты трудно использовать для сравнения за несколько лет. Только глубокие исследования, посвященные конкретным местностям, подобные тем, которые сегодня доступны историкам раннего нового времени, позволят получить необходимую нам детальную информацию. До тех пор, да и после этого, поскольку местная вариативность бесконечна, любые выводы поневоле носят умозрительный характер. Ситуация, когда информация явно неполна, заставляет нас признать то, чего в других обстоятельствах мы могли бы постараться избежать.
После 1789 года ничто уже не будет прежним, утверждает Эрнест Лабрусс в сборнике 1970 года, посвященном экономической истории дореволюционной Франции. И все же больше всего в сельском хозяйстве первой половины XIX века поражает то, как мало в нем изменилось: упорное выживание и безразличие к событиям, происходящим в политической сфере. Вслед за Лабруссом, по общему мнению, сельская экономика мало изменилась после революции, до середины века не произошло радикальных изменений ни в структуре земли, ни в технике труда, ни в производительности. Методы земледелия Июльской монархии, писал один из агрономов того времени, были сопоставимы с методами алжирских арабов: "немногим лучше, чем у ирокезов и татар". Примерно в то же время (1836 г.) офицер, проводивший рекогносцировку территории между Олороном и Наварренксом в Беарне, просто переписал отчет интенданта от 1698 г., отметив, что ничего не изменилось, а сельское хозяйство "похоже, находится в нынешнем состоянии с очень давних времен".
Социолог Роберт Редфилд проводит различие между крестьянами, для которых сельское хозяйство - это образ жизни, а не предприятие, приносящее прибыль, и фермер, который занимается сельским хозяйством как бизнесом, рассматривая землю как капитал и товар. В этих терминах на протяжении большей части века большинство французов, обрабатывавших землю, и многие, владевшие ею, были крестьянами, сохранявшими старый уклад, производившими продукцию, не особо заботясь о рынке, полагаясь прежде всего на естественную продуктивность земли. Значительная часть из них стала привязывать свое производство к потребностям рынка лишь в конце века, поскольку рынок стал для них значимым и доступным. Так, вес живого скота, забитого в департаментах Лимузен - Коррез, Крез и Верхняя Вьенна - в период с 1840 по 1852 г. изменился очень незначительно; количество скота, специально откормленного для рынка, судя по всему, было вообще незначительным.® Целью труда было прокормить работника и его семью, а не получить деньги. Мы видим, что, например, мясо - главный источник денежной прибыли - практически не использовалось в этих целях. Производитель остался в экономическом плане на архаичной стадии. О том, когда все это изменилось, можно спорить. Согласно одной из точек зрения, это произошло в 1840-е годы - один из переломных моментов, период, когда в районах с преимущественно крупным сельским хозяйством произошла сельскохозяйственная революция. Однако такие районы, как мы знаем, находятся в основном на севере страны, а значительная часть, скажем, Марны и Эсны отказалась от смешанного земледелия и самообеспечения товарными культурами только в 1870-х годах. Но даже если принять теорию 1840-х годов, она применима лишь к ограниченной части страны. Практически весь центр, юг и запад страны исключены, а там, как показывает большое исследование 1848 г., прогресс XVIII в. объясняется тем, что методы работы в целом остались теми же, что и при старом режиме. Мишель Оже-Ларибе, человек, хорошо осведомленный о состоянии сельского хозяйства в своей стране, утверждал, что в 1860-1880 гг. крестьяне в бедных регионах, которые были "более распространены, чем принято считать", все еще были близки по своему быту и методам к позднему каменному веку. Это мощное утверждение, которое должно заставить задуматься всех, кто представляет себе сельскую Францию в период модернизации Второй империи".
Прогресс был. Но, как и во всех других сферах, он был медленным, разрозненным и достаточно существенным, чтобы проявиться лишь в очень ограниченных областях. Примерно до 1880 г. жизнь крестьянина была мало затронута. В 1882 г., отмечает Ален Корбин, Лимузен был мало затронут изменениями в сельском хозяйстве, за исключением тех, которые касались скотоводства. Условия труда не изменились, производительность почти не выросла, большинство усовершенствований в области сельскохозяйственных культур и удобрений были еще неизвестны, и большинство крестьян по-прежнему вели смешанное хозяйство, рассчитанное на удовлетворение собственных нужд.
Реальные изменения в сельской экономике произошли только в последующие десятилетия. Об этом свидетельствуют данные по Нижней Бретани, Лозеру, Оверни и Ландам, где водораздел между старым сельским хозяйством и новым (для крестьянской массы) проходит, по-видимому, в 20 с лишним лет до 1914 года. Именно в это время деревянные плуги были заменены усовершенствованными моделями, навоз и искусственные удобрения появились в значительных количествах, а орудия и методы, "настолько примитивные, что заслуживают того, чтобы их поместить в музей доисторического периода", уступили свое место. В Дордони древний симбиоз между бедными, покрытыми березами высокогорьями и более процветающей каштановой страной внизу сохранялся до 1900 года: племена горцев спускались вниз, чтобы работать на фермеров в долине, собирая каштаны по принципу 50 на 50. Но к этому времени замкнутая экономика разрушилась. Облегчение коммуникаций и импорт иностранного зерна привели к тому, что бедные горные районы перешли на молочное животноводство. А более широкий доступ к фертильным удобрениям позволил другим регионам, например, району вокруг Валенсоле, подняться выше прежнего уровня натурального хозяйства.
Руэрги и Кверси традиционно были разделены между pays fro-mental Causse, известковой равниной, где дороги были сухими и хорошими, а пшеница росла в изобилии, и плато Сегала, где каждый ливень делал дороги непроходимыми, а выращивать можно было только рожь (seigle). Дороги появились на Сегале в 1880-1890-х годах, а вместе с ними пришло и известкование, затем химические удобрения, чтобы вытеснить рожь, которая была бедным продуктом питания, более благородной пшеницей. К 1910 г. Сегала стала лишь географическим названием, а ее жители, как и коссенцы, ели белый хлеб. В Бурбоннэ бедные владения на бесплодных землях без дорог назывались Brame-faim (Bellow hunger) и, в некоторых местах, Tout-y-faut (All's wanting). "Сегодня, - писал местный фольклорист в 1908 году, - в результате сельскохозяйственных улучшений два таких поместья изменили свой характер и свое название на Rien n'y manque ("Ничего не нужно")!". Параллельную эволюцию можно проследить в Сентонже, богатом lieuxdits с аналогичными последствиями: Poussepenilles (Тряпки и лохмотья), Brusse-mistre (Жалкая кисть), Les Chiches (Нищие), Pain-perdu (Потерянный хлеб), Petit-gain (Маленький выигрыш), Porte-fache (Нарушитель спокойствия) и множество Tout-y-fauts и Toutlifauts, некоторые из которых впоследствии получили более безобидные названия Tour-Garnier и Beaumanoir".