Хотя это был его дом, дыхание Кристофера участилось от волнения, когда он вошел. Он поднялся по лестнице и робко постучал в массивные тиковые двери, охранявшие кабинет губернатора.

- Войдите, - рявкнул знакомый голос.

Гай Кортни сидел за своим столом перед тремя высокими окнами, из которых он мог видеть каждый корабль, стоящий на якоре в гавани. Бумаги были аккуратно сложены на его столе - буквари и консультационные книги, манифесты и счета за погрузку, все чернила и бумага, которые управляли торговлей компании не меньше, чем ветры, которые разгоняли ее корабли. На стене слева от него отец Гая Хэл смотрел вниз с картины маслом, его рука покоилась на рукояти большой золотой шпаги. Из ее навершия торчал огромный сапфир, раскрашенный с таким блеском, что казалось, будто он светится от холста.

Рядом с Гаем стоял чернокожий слуга, помахивая на него павлиньим пером с серебряной ручкой. Гай даже не поднял головы.

- ‘Что такое? - рявкнул он.

Кристофер схватился за край своей шляпы. Он снова глубоко вздохнул. - ‘Я пришел просить у вас разрешения жениться, отец.’

Гай замер на месте. - Жениться?- Он повторил это слово так, словно оно воняло навозом. - ‘Да что же это на тебя нашло, черт возьми?’

- ‘Я уже совершеннолетний.’

- ‘Это едва ли имеет значение. Кто эта девушка, которая захватила твое глупое воображение?’

- ‘Руфь Риди.’

- Кто же это?’

- Дочь капрала Риди. Из гарнизона.’

- ‘Эта девка? Она же всего лишь проститутка из пунш-хауса! - Выражение лица Гая изменилось. Он откинул голову назад и рассмеялся. - ‘На мгновение мне показалось, что ты говоришь серьезно. До меня доходили слухи, что вас видели вместе, но я предположил, что ты просто тащил ее за конюшню, как это делают с ней дюжина других подростков твоего возраста. Возможно, я слишком доверял тебе.’

- ‘Я люблю ее.’

Гай изучал сына сквозь полуприкрытые веки. Мальчик всегда был упрям, как и его отец. Сообразительный и волевой, он обладал всеми задатками прекрасного купца. Так много возможностей - Гай приложил огромные усилия в его образовании. Он избил его до синевы, пытаясь выбить из его натуры противоположные элементы, чтобы сделать его пригодным для будущего, которое он один мог ему дать. А мальчик все еще не научился этому.

Возможно, доброта могла бы преуспеть там, где сила потерпела неудачу. - Он смягчил свой тон.

- ‘Я знаю, каково это - быть молодым. Когда я был в твоем возрасте и глуп, я так сильно любил одну девушку, что чуть не отдал свою жизнь за ее честь. Только позже я узнал, что она была обыкновенной шлюхой, сукой, которая отдалась бы любому, у кого было несколько рупий.’

Даже по прошествии стольких лет это воспоминание заставило его вспыхнуть от гнева. Он заставил себя успокоиться. Он много раз заставлял ее платить, как только она стала его женой.

- Твои ошибки меня не касаются, отец.’

- Но твои - это мои. Ты не женишься на этой девушке. Я запрещаю это, как твой отец и как губернатор Бомбейского президентства. Ты знаешь, что любой брак, заключенный в этой колонии, должен быть одобрен мной, чтобы быть действительным.’

- ‘Вы отказываете собственному сыну?’

- ‘Да, когда он не в своем уме. - Гай откинулся на спинку стула. - ‘Ты хочешь жениться? Я позабочусь об этом. Теперь ты уже совершеннолетний, и это правильно, что ты должен взять себе жену. Я был неосторожен - если бы я действовал раньше, возможно, мы вообще избежали бы этой глупости. После Муссона мы вместе поплывем в Англию, и я найду тебе подходящую невесту. У сэра Николаса Чайлдса есть подходящая племянница или, возможно, внучка графа Годольфина. Мы сделаем такой брак, который обеспечит твои перспективы превосходно.’

-"И мои тоже", - подумал он, хотя вряд ли это нужно было говорить. Что толку в сыне, если он не продвигает интересы своего отца? Он уже подсчитывал в уме дополнительные акции, которые мог бы приобрести при удачном браке. Возможно, место в Совете директоров или даже королевское назначение на должность полномочного посла.

Кристофер молча смотрел на него. Он всегда был угрюмым мальчиком, подумал Гай, несмотря на все свои отцовские усилия. Неблагодарный, который даже не представлял себе, скольким многим Гай пожертвовал ради него.

- ‘Я слышал из Лондона, что сэр Николас Чайлдс нездоров, - продолжал Гай. - ‘Возможно, в один прекрасный день вы окажетесь сидящим в большом офисе на Лиденхолл-стрит.’

Даже эта оптимистическая перспектива не вызвала у юноши никакой реакции. Гаю пришло в голову, что, возможно, Кристофер даже не приставал к дочери капрала. Возможно, он спасал себя, руководствуясь каким-то ошибочным идеалом брака. В конце концов, когда Гай был в его возрасте, он верил в чистую, целомудренную любовь. Еще до того, как его брат Том лишил его иллюзий.

- ‘Я знаю, что у тебя есть потребности. Я виноват в том, что пренебрегаю ими.- Он вытащил из запертого ящика стола золотую пагоду и бросил ее Кристоферу. - Первый взнос за приданое твоей будущей невесты. Отправляйся в бордель возле таможни - тот самый чистый, куда ходят офицеры, - и найди девушку, которая сможет тебе помочь.- Он усмехнулся. - ‘Только не влюбляйся в нее, ради бога.’

Кристофер уставился на монету так, словно никогда раньше ее не видел. Он поднял ее так, что золотистый свет заиграл на его лице.

- ‘Ты бы все это сделал? Для меня?’

Гай ощутил редкую искру отцовской гордости. - Все, чего я когда-либо хотел, - это большое будущее для тебя.’

Монета выскользнула из пальцев Кристофера и упала на стол. Она приземлился на его край, вращаясь круг за кругом, образуя сверкающий шар.

- Ты просто чудовище, отец. Жестокий, расчетливый людоед, у которого нет ничего, кроме сейфа там, где должно быть твое сердце. Ты пожертвуешь счастьем своего единственного сына, чтобы сделать меня пешкой в своих амбициях. Я не буду играть в эту игру.’

Монета упала плашмя, когда Гай встал и в ярости оттолкнул от себя стол.

- ‘Как ты смеешь мне перечить?’

Кристофер стоял на своем. - ‘Я уже не маленький мальчик, которого ты можешь бить по своей воле. Я буду строить свою жизнь так, как сам выберу, а не так, как ты ее планируешь. Я поеду туда, куда захочу, и женюсь на той, на ком захочу.’

Вены на шее Гая запульсировали. - Будь осторожен, Кристофер. Нет такого места по обе стороны этого океана, куда бы не проникла моя сила.’

- ‘Я тебя не боюсь.’

- ‘А надо бы, - угрожающе сказал Гай. - ‘Я могу уничтожить тебя.’

Кристофер пристально посмотрел на него. - ‘Ты сам себя слышишь? Что за человек может сказать такое своему сыну? Иногда мне кажется, что ты не можешь быть моим отцом.’

Его слова задели за живое то, чего он никогда раньше не касался. С бессвязным воплем ярости Гай выхватил из корзины серебряный нож для разрезания бумаги и швырнул его в Кристофера. Он пролетела мимо его уха и, дрожа, застрял в дверном косяке.

Кристофер даже не вздрогнул. Он уставился на отца сверху вниз, его тело напряглось от сдерживаемой ярости. Гаю вдруг пришло в голову, что он никогда не замечал, каким высоким стал его сын.

- Прощай, отец. Мы больше не встретимся.’

- Подожди, - крикнул Гай. Но Кристофер уже ушел.

Солнечный свет ударил ему прямо в глаза, как молния. Ошеломленный, потрясенный чудовищностью содеянного, он, спотыкаясь, побрел через площадь. Руфь встретила его на берегу, где ржавые якоря и оборванные куски веревки усеивали берег. Хотя прошло меньше часа с тех пор, как она видела его в последний раз, она обняла его и прижалась к нему так, словно они расстались много лет назад.

Она приехала сюда вместе с отцом девять месяцев назад. Кристофер наблюдал за прибытием «индийца», который привез ее сюда. Со стен замка он мельком увидел ее в лодке, которая доставила ее на берег - всего шестнадцать лет, с алебастровой кожей и ярко-рыжими волосами, цвета которых он никогда раньше не видел у девушек. Когда ее лодка проплывала мимо замка, она подняла голову – несомненно, размышляя о своем новом доме – и поймала взгляд Кристофера. В этот момент он почувствовал такое волнение в чреслах, какого никогда не чувствовал раньше; он едва мог дышать от желания.

Конечно, английская девушка, прибывшая в Бомбей, была подобна розе в пустыне, и не было недостатка в мужчинах, желающих сорвать ее для себя. Но все они отступили, когда узнали, что сын Гая Кортни заинтересовался ею.

Но даже тогда это требовало времени. Кристофер чувствовал себя неловко; он не знал, как разговаривать с девушкой, которая не была служанкой. Много ночей подряд он лежал без сна, ругая себя, воображая вкус губ Руфи и приходя в ярость от того, что ему не хватает смелости.

Но Рут была терпелива. Она понимала чувства Кристофера так, как никогда не понимали его мать и отец. Она увидела любовь в его сердце и уговорила его сделать это. На собрании в Губернаторском доме, куда допускались семьи солдат, потому что там было так мало других женщин, она пригласила его на танец. Когда он впервые коснулся ее руки, все его тело содрогнулось. Он танцевал всю ночь, чуть ли не выпятив свои бриджи, уверенный, что все над ним смеются. Но Руфь не смеялась. Она помогла ему обойти танцпол, и когда они двинулись навстречу друг другу, она чуть-чуть переступила через него, так что он почувствовал каждый изгиб ее тела сквозь тонкое хлопчатобумажное платье.

С тех пор он виделся с ней почти каждый день - урывками за складами или на пляже в Бэк-Бэй, за кокосовыми плантациями. Они держались за руки и шли по песку, пока она рассказывала ему об Англии, стране, откуда он приехал, но которую никогда не видел. Она столько всего повидала, о чем он только читал в книгах или слышал, как его обсуждали коллеги по компании отца. Она говорила с ним с уважением, легко и непринужденно, в то время как он стоял, лишившись дара речи от ее красоты.

Они поцеловались, и он подумал, что жизнь не может быть слаще. Позже она позволила ему расстегнуть корсаж и потрогать ее грудь, а сама просунула руку под его бриджи и стала дразнить его пульсирующее мужское достоинство. Но она не позволила ему идти дальше. - ‘Я не могу, пока не выйду замуж, - настаивала она, и он уткнулся лицом ей в грудь и пообещал: - Я женюсь на тебе.’