- Не интересно…

- Но она не захотела, - продолжает она, словно не слыша. – Вернее, сказала, что пойдет, но только сама. Если я останусь…

- Аня, пожалуйста…

- Как тогда, в Париже…

У меня перехватывает дыхание. Смотрю на нее, в ее огромные глаза, блестящие серебром в лунном свете. И вижу в них совсем не то, что ожидал…

- Удивлен, Серенький? – она приподнимает бровь, улыбается и, потянувшись, закидывает руки за голову. – Я тоже тогда удивилась. Думала ты устоишь перед ее… напором. Но ты не смог…

- Аня, я…

- Когда Танька тогда вернулась… Я сразу же поняла, что она получила от тебя то, что хотела. И меня тогда такая злость взяла… - она смотрит в потолок и говорит, словно ей все равно слушаю я ее или нет, как будто сама с собой. – А потом… Потом ты разбился… И я…

Она снова переводит взгляд на меня. Но теперь без улыбки. И с пронзительной грустью.

- Когда я представила себе, - произносит она, беря мою ладонь в свою, - что тебя вдруг может не быть в моей жизни, что ты можешь больше не встать с больничной койки, или не вспомнить меня… Или… Просто уйдешь… К другой…

Привлекаю ее к себе и, закрыв глаза, прячу лицо в ее волосах. И чувствую себя такой редкостной скотиной, что выть хочется.

Она отстраняется, уперев руку мне в грудь.

- Может я дура безмозглая, глупости несу, - шепчет она, - но просто знай… Я не выдержу, если ты меня бросишь.

Я пытаюсь что-то сказать, но она прижимает палец к моим губам.

- Молчи, - произносит она. – Я все знаю. И про Таньку, и про Катю… И то, что малая наша в тебя влюблена тоже вижу… Но они все просвистят мимо и исчезнут. А я останусь. И тебе решать, останусь я рядом с тобой или… без тебя…

«Я все решил! Я наконец-то все решил! Мне нужна только ты! Я ненавижу их всех! Я хочу быть только с тобой!»

Кричу ей беззвучно, одними глазами. И она все понимает. И мне достаточно сказать только последнюю фразу, в которой лишь надежда, горечь и раскаяние.

- Я такой дурак, Аннушка… - шепчу, глядя ей в глаза. - Прости меня…

Она привстает, обнимает меня за шею, на миг прижавшись, быстро целует в губы и, скользя ладонями по моему телу, ложится обратно.

- Давай спать, Серенький, - говорит она, подтягивая одеяло к груди. – А то скоро утро, Семенов припрется, а мы, как нашкодившие дети…

Я ложусь рядом с ней. И не смыкаю глаз до самого рассвета.

Вдыхаю аромат ее кожи, любуюсь линиями ее лица и проклинаю собственную глупость…

- Сергей!..

- Да?

Он ловит меня за рукав куртки на выходе из раздевалки, перед утренней тренировкой.

- Мой проигрыш… - Андрей протягивает мне зажатую двумя пальцами стодолларовую купюру. – Хотел отдать вчера вечером, но Таня сказала, что ты уже отдыхаешь…

Усмехаюсь, забираю деньги и сую в карман штанов.

- С почином вас, Андрей Ильназович, - шутовски раскланиваюсь я. – Ну так как, сбил оскому? Или душа жаждет продолжения?

- Душа жаждет отыграться, - ничуть не обидевшись улыбается Андрей.

- Ой Андрюха, вздыхаю я, - не за то батька бил, что играл, а за то, что отыгрывался. Слышал такую поговорку?

- Слышал, - пожимает плечами Андрей. – Только, у меня нет отца… Так наш договор в силе?

Смотрю на него склонив голову. И, против всякого желания, киваю.

- Жду твой прогноз не позже старта произвольной у девчонок, - бросаю ему сухо и, отвернувшись, иду в сторону арены.

Ситуация с Валькиной допинг-пробой развивается скверно, но предсказуемо. Как и предполагала Нинель, апелляция адвокатов на решение РУСАДА об отстранении Вали от соревнований, была удовлетворена, и балеринке официально разрешили продолжать кататься на олимпиаде. То есть в индивидуальном зачете она сто процентов выступит. Даже, не смотря на то, что подлые старперы из МСК и циничные негодяи из МОК тут же поспешили сделать ход конем и подали в Спортивный арбитражный суд уже на РУСАДА с требованием дисквалифицировать Валентину, задуманное им не удалось. САС оперативно прислал своих представителей в Пусан, те за полдня опросили всех причастных, включая Нинель и Вальку, пообедали, заперлись в выделенной им коморке и меньше часа спустя выкатили решение, согласно которому из-за нарушения сроков предоставления результатов тестовых проб и принимая во внимание то, что Валька – несовершеннолетняя, оснований отстранять ее от участия в олимпиаде они не видят, а окончательное разбирательство решили провести после завершения игр.

Скрипя зубами, МОКовцы возобновили отобранную было у Вальки аккредитацию. Но злобу затаили, это очевидно. Во всяком случае, о награждении победителей командных соревнований речи уже не шло – результаты, хоть и были официально зафиксированы, но медали им выдавать никто не собирался. Такие дела.

Меня, честно говоря, в этом всем занимал чисто академический вопрос, а был ли на самом деле допинг? Поскольку подобный фокус уже грозились провернуть со мной, очевидным было, что пробы могут быть подсунуты любые, и к истине заявления чиновников из МСК имеют отношения с ровной вероятностью пятьдесят на пятьдесят.

Правду же знал только наш врач. И еще Нинель. Но, если у матери я мог бы как-нибудь, при случае, поинтересоваться ответом на эту загадку - дома, вечером, под бокал красного вина - то мысль спрашивать такое у главного тренера команды, да еще и в разгар соревнований, у меня даже близко не возникала. Кто хочет, чтобы его грубо обругали и далеко послали? Правильно, никто.

На тренировку пришла практически вся сборная, кроме танцоров. Трое нас. Трое девчонок. Две пары. На все про все у нас час, поэтому никто резину не тянет, все сосредоточены и собраны. Ну а раз завтра катаем старты мы с Андреем и Женькой, то и приоритет у нас же.

У Андрея сильная программа. Три четверных прыжка, два акселя - в каскаде и соло. В общем, перебить его я могу только четырьмя квадами и безошибочным прокатом. Если малой сам не поможет мне и не налажает где-нибудь…Напряженненько, ничего не скажешь…

По поводу пятого квада Нинель, после долгих раздумий, все-таки сказала «нет».

- Седьмой элемент, Ланской. А после него еще и каскад тулупов, где четверной просто необходим. Ты не вытянешь физически. Это никто не вытянет. К тому же, чисто у тебя так ни разу и не получилось…

- Да наплевать, - пробую убедить ее я, - по очкам же все равно добираю…

- Ну… Да, - с сомнением качает головой она. – Но что потом? Допрыгаешься до стрессового перелома какого-нибудь, вылетишь снова на полгода. Жизнь же на олимпиаде не заканчивается, а у нас на тебя планы…

- Заканчивается, - упрямо ворчу я. – Мне нужно золото.

- Ладно, давай доживем…

К сожалению, она права. У меня так ни разу и не получился стабильно чистый прокат с пятью квадами. Тут крыть нечем. И если по технике я однозначно набираю хорошие баллы, то с ошибками, степ-аутами и, не дай бог, падениями, оценка за компоненты будет недостаточная. Тут можно и не угадать…

Меня выпускают катать после Андрея, перед Семеновым. По сравнению со вчерашним, настроение у меня на много лучше и чувствую я себя готовым на все. Поэтому, выбрасываю из головы все ненужное и сосредотачиваюсь на прокате.

А ненужного много…

Засыпаю я, только под утро и, понятное дело, меня будит щелчок дверного замка и крадущиеся шаги Женьки, на цыпочках пробирающегося в комнату…

Как ни старается он не шуметь, у него не получается. Задев стул, он шумно облокачивается о стену, разбудив уже и Анечку тоже.

- У-у-у, Семенов, - стонет она, протирая глаза и подтягивая одеяло к шее, - кто ж тебя учил врываться без стука?..

- Ничего, что это и моя комната тоже, - взбрыкивает было Женька.

Смотрю на него зверем, и он, проглотив возмущение, подхватывает свой рюкзак и, демонстративно медленно, выходит в коридор.

Переглядываемся с Анькой. Краснеем. Смеемся. Целуемся. Ну и все такое тоже…

Наконец, час спустя, мокрые после душа, оставшиеся без завтрака, разбегаемся. Я – на тренировку, Анечка к себе, переодеваться.

А на мне, все равно, даже не смотря на шампунь и лосьон, ее запах, и воспоминания, от которых все внутри сжимается. И совесть мучает…

Первые три элемента выполняю с легкостью, можно сказать, играючи. Триксель, каскад с заглавным четверным лутцем, четверной флип. И на несколько секунд можно перевести дух, проходя первую дорожку. Как назло, в этот же миг боковым зрением ловлю у бортика рыжую головку с аккуратно упакованной в гульку огненной гривой. Танька...

Мы сталкиваемся буквально в дверях, в конце коридора, перед выходом на лед. Изумрудный взгляд, задорная улыбка... Которая мгновенно превращается в ехидную, едва она видит меня.

- Привет...

- Ах, Ланской, - с деланной жеманностью произносит она, - как прошла ночь?

- Хотел спросить тебя о том же, - тут же настраиваюсь на ее волну я.

- Довольна ли наша Анечка вашими талантами? - продолжает издеваться лиса. – Не переусердствовали ли?

Вроде бы шутка, и как бы все свои, слава богу, роднее некуда... Но ее слова ощущаются как беспощадная пощечина. Смотрю на Таньку с укоризной и удивлением.

Понимая, что перегнула, рыжая краснеет и сбавляет тон.

- Беги, Сержик, к Вахавне, а то она о вас двоих уже спрашивала, - говорит она со вздохом. – А я пойду Анечку из нирваны доставать...

И, повернувшись ко мне спиной, она почти бегом скрывается за поворотом...

Тройной сальхоф. Проще простого. За ним четверной лутц и двойной аксель. Чередую ультра-си с базовыми элементами, чтобы не выдохнуться досрочно. Но чувствую, что предательская усталость уже подкрадывается со всех сторон. А еще не все…

Хореографическая дорожка…

И перед глазами Валентина…

Едва я выезжаю на лед, как балеринка догоняет меня и, нарезав вокруг перетяжками, останавливается передо мной и закручивается в медленном волчке. Так, чтобы я мог рассмотреть ее всю…

- Я тебе нравлюсь, скажи, нравлюсь? – шепчет она, просовывая свои ладони в мои и заглядывая мне в глаза.

От нее не отвести глаз. Она восхитительно прекрасна. Но меня коробит от ее детской непосредственности и совершенно недетского взгляда.