На трибунах очень много азиатов. Японцы, в основном. Холеные, очень хорошо одетые, рослые, в сравнении с неряшливыми и невысокими китайцами, которых тоже хватает. Европейцы и американцы почти все в сопровождении разодетых и расфуфыренных дам. Жены, дочери, любовницы – всякие. Практически всегда можно определить, кто есть кто. Контингент такой себе, как на профессиональном поединке боксеров. Только сидят не вокруг ринга, а рядками, на центральных трибунах.
Краем глаза замечаю кучкующихся в стороне наших. Фединские мальчишки, Масянины парники. Поняли уже, куда попали. Лица напряженные, но заинтересованные. Сам Профессор о чем-то горячо препирается с Тарановым у самого выхода. Сладкая парочка – Шиповенко и Розин – тоже здесь, сосредоточенно водят жалами по сторонам…
Из заказного сегодня только я, поэтому девчонок придержали в раздевалке Мураков с Артуром, чтобы избавить меня от лишних глаз, а их от шока, если вдруг что-то пойдет не так. А пойти не так может все, что угодно…
Едва не сбив с ног Масяню и Федина, из дверей выскакивает дядя Ваня и быстрым шагом подходит ко мне.
- Ну ты как, сынок, готов? – серьезно интересуется он.
- Готов, - киваю я.
- Решил, как с компонентами переиграть?
- Да там и переигрывать особо нечего, - пожимаю плечами. – Тут убавить, здесь добавить…
- Хорохоришься, - усмехается Мураков, - это хорошо. Главное – не дрефь. И не рискуй лишний раз…
- Иван Викторович, ну вы же знаете прекрасно, что я все это уже делал. Не в первый раз…
- Делал, делал, - соглашается он, качая головой. – Вот и делай сейчас, как раньше делал. Без самодеятельности. А то я тебя знаю…
Он сжимает ладонью мое плечо и убегает обратно в раздевалку караулить, чтобы девки не разбежались.
Перевожу взгляд на Таранова и вопросительно киваю. Он замечает, быстро что-то договаривает Федину и, вежливым жестом, указывает ему на трибуны. Убедившись, что мэтр проследовал в нужном направлении, Масяня суетливо подбегает ко мне, на ходу доставая телефон.
- Хочешь узнать сколько… - начинает он.
- Не хочу, - перебиваю его на полуслове, и тут же поясняю, - меня это будет отвлекать.
- Ладно, - медленно кивает он. – Тогда пять минут на раскатку, и я тебя объявляю.
Я показываю ему большой палец правой руки, задорно смотрящий вверх. Эх-х… Теперь бы нам не облажаться бы…
Стаскиваю чехлы с лезвий, толкаю калитку и выезжаю на лед…
- Сколько-Сколько? Пять квадов? В одной программе?
Ее огромные глаза, казалось, стали еще больше, от удивления, чуть не выкатившись из орбит.
- Ну, изначально их было четыре, - киваю, - но под конец я вдруг почувствовал, что могу и сделал пятый.
Она закатывает глаза и откидывается на подушку.
- Ты монстр, – стонет она. - Всесильный и неутомимый.
Улыбаюсь до ушей, гордый собой.
- Видела бы ты, как я чуть ли не на четвереньках со льда выползал. Говорить не мог, руки-ноги тряслись, дышать вообще не получалось. У меня и сейчас, между прочим, все болит…
- Что-то я не заметила, что ты сильно переутомился, - лукаво хихикает она.
- Соскучился, - честно признаюсь я. – Оттуда и силы. Как у Терминатора. Резервный запас энергии.
Она фыркает, шлепнув меня ладонью по плечу. А потом сладко потягивается, закинув руки за голову и выставив напоказ свои вызывающе набухшие острые сосочки.
Я хочу было притянуть ее к себе, но она останавливает мой порыв спокойным холодным взглядом.
- Ты завтра-то хоть продержаться сможешь, бессмертный? А то обделаешься как юниор и Вахавна с тебя шкуру спустит…
- Ну что у вас за лексикон, барышня, - возмущенно тяну я. – Обделаешься… Шкура… Спустит… С виду такая приличная девушка…
- Ланской, не дури мне голову, ладно?
Она соскальзывает с кровати и нарочито медленными, плавными, кошачьими движениями обходит ее вокруг, позволяя мне насладиться восхитительными изгибами ее тела.
Я пытаюсь поймать ее, но она ловко уворачивается.
- Трогай глазами, Сержик, - сладострастно мурлычит она, - а ручки свои шаловливые прибери…
Она блудливо поводит бедрами, поглаживая руками себя по груди. Восхищенно смотрю на нее не отрываясь.
- Нравлюсь? – интересуется она.
- Очень…
На ее лице мелькает удовлетворенная улыбка.
Все также медленно она берет со спинки стула небрежно сброшенный ею полчаса назад банный халат и укутывается в него.
- Спокойной ночи, чемпион…
Она по-детски делает мне ручкой. Я, превозмогая боль, бросаюсь к ней.
- Не убегай…
- Но ведь ты сам меня прогнал, помнишь?..
Рыжие пряди волнами разбегаются по ее плечам. В зеленых ведьмовских глазах сверкает отсвет луны.
- Танюша…
Обнимаю ее за плечи и прижимаю к себе. Она поддается, без эмоций, как безжизненный манекен.
- Прости… - громко шепчу. - Прости…
- За что, Сереж?
Она мягко отстраняется, и я вижу, как на ее лице проявляется спокойная холодная улыбка. Меня прошибает пот.
- Ты сделал тогда свой выбор, Сережа, - произносит она тихо. – И я приняла его. А сегодня мне просто захотелось… Захотелось. Поностальгировать. Так что не принимай в серьез…
Она разворачивается и подходит к двери номера.
Догоняю ее, хватаю в охапку и прижимаюсь губами к ее шее. Она дрожит вся. Чувствую, как ее рука легко скользит по моим волосам.
- Отпусти меня, пожалуйста, - сдавленно шепчет она. – Отпусти, слышишь… Отпусти…
Она снова высвобождается, без усилия, но настойчиво.
Щелчок замка.
Ловлю ее ладонь.
Она оборачивается. В полумраке вижу блеск ее глаз у своего лица. Потом ее мягкие влажные губы на мгновение замирают на моих губах…
- Не исчезай… - посылаю я мольбу в пустоту.
Но в ответ слышу лишь тихий шорох закрывающейся двери.
В полнейшем раздрае, злой и невыспавшийся выползаю на утреннюю раскатку. Во всем теле безумная усталость и заторможенность. Катаю перебежками вдоль бортов, прохожу несколько раз дорожки. С ошибками, кое-как, захожу во вращения. О прыжках даже думать не хочется…
Рядом энергично рассекает Аня, вся в себе и в образе. Безупречный каскад лутц-риттбергер. Идеальный четверной сальхоф. Проносясь мимо, она приветливо кивает мне, на ходу складывая ладошки в сердечко. От этого у меня на душе становится еще гаже.
Бодрая и сосредоточенная Танька лихо приземляет один за другим трижды свой нелюбимый триксель. Пытаюсь поймать ее взгляд, но тщетно. Каждый раз, когда мы проезжаем рядом, она демонстративно отворачивается.
Через «не могу», с нечеловеческим усилием, выдавливаю из себя каскад тулупов, чуть не свалившись с недокрутом почти две четверти. Делаю круг. Тройками заезжаю в позицию. Тройной лутц. Всего лишь. Но это пока максимум на что я способен…
Нинель недовольна, смотрит на меня исподлобья, молча выслушивает, что ей справа и слева говорят Мураков с Клейнхельманом. Наконец, она опускает глаза и кивает. Дядя Ваня выбрасывает вверх правую руку, левой указывая прямо на меня.
Не спеша подъезжаю к ним. Все мое нутро тоскливо сжимается в предвкушении неизбежного.
Облокачиваюсь о бортик. Жду. Нинель водит пальцем по своему планшету. Все молчат. Наконец она поднимает глаза и смотрит на меня в упор.
- Ланской, скажи мне, только честно, - произносит она, - мы снимаемся сейчас, или позоримся до конца?
Не отвечаю. Мне нечего сказать. И смотреть на нее тоже не хочется.
- Значит так, - она закрывает планшет и аккуратно откладывает его в сторону, - четыре часа до старта у нас с тобой. Идешь сейчас к Валере, и пускай он попробует сделать из тебя хоть какое-то подобие человека. Если через три часа ты не будешь в форме, я тебя снимаю. Все.
Она жестом показывает, что разговор окончен и тут же переключает свое внимание на девчонок.
- Таня, спину держи, - громко командует она, так что слышит весь стадион. – Аня, резче замах перед прыжком…
Танька с Анькой послушно дергаются, как марионетки на веревочках…
Сбросив в раздевалке коньки и натянув кроссовки, бегом несусь в медицинский блок. К Валере.
Валера Лобанов - наш штатный врач и массажист. Волшебник с внешностью медведя из мультфильма про Машу. Говорят, что в его силах оживить мертвого фигуриста и заставить его откатать программу, прежде чем тот снова умрет. Надеюсь, что испытывать на себе такие его способности мне не придется. А вот попробовать снять с меня утомленность и крепатуру после вчерашней перегрузки – просто необходимо. Потому что срыв старта – это почти что приговор. И вылет из сборной, на радость некоторым…
Подхожу к белой пластиковой двери, нажимаю ручку.
Внутри тихо, пахнет аптекой. Где-то галдит приемник, транслируя задорную французскую скороговорку. Прохожу через узкий коридор и протискиваюсь в следующую дверь.
В большой, светлой комнате вдоль стен стоят прозрачные шкафчики с документами и какими-то склянками. У окна – большой письменный стол. Пол устлан мягким серым ковролином Посредине помещения – два процедурных стола. Один – пустой. У второго, склонившись, массивная фигура в салатовом комбинезоне. На столе, на белой простынке, кто-то лежит. От этого кого-то мне видны только ноги – длинные, стройные, мускулистые – которые фигура в комбинезоне сильно, споро и умело, разминает и поглаживает.
Деликатно покашливаю в кулак.
Валера оборачивается через плечо, окидывает меня быстрым взглядом и кивает на соседний стол.
- До трусов раздевайся и жди, - хрипло приказывает он…
Сижу по-турецки на плоской, жесткой столешнице, жду… И наслаждаюсь открывшемся мне зрелищем.
Закончив со своим первым пациентом, Валера уходит в подсобку. И я вижу, с кем он работал до меня.
- Привет!
Она поворачивает ко мне голову и, узнав, заливается краской.
- Ой…
Голенькая, в одних тонких трусиках с забранными в хвост роскошными русыми волосами, балеринка Валечка смотрится просто потрясающе.
- Валька, - восхищенно шепчу я, - какая же ты красивая!..
Девчонка стесняется. Прячет лицо в ладонях, но посматривает на меня сквозь пальчики.