«Если болты выламываются из подошвы ботинка, то это скорее вопрос к производителю коньков, чем к спортсмену. Мы пользуемся очень качественным снаряжением, рассчитанным на серьезные нагрузки, и такие вещи происходить не должны в принципе. А упрекать Ланского в непрофессионализме – это бред и глупость. Вы вообще видели, как он приземляет четверные? Алексей Жигудин в интервью Александру Гордону».

«Ланского мы еще увидим и на национальных стартах, и на международных турнирах. Я лично приложу все усилия, чтобы наша сборная не потеряла такого талантливого парня, особенно в грядущем олимпийском сезоне. Ну а Сереже – восстанавливаться, входить в форму и работать, работать и работать. Афанасий Федин в интервью «Спортэкспресс»

«Заботимся, выхаживаем. Следим за тем, как он выздоравливает. Специально разработали для него режим тренировок, отвечающий его нынешнему состоянию и возможностям. Не волнуйтесь. Никуда Ланской со льда не денется. Не отпустим. Артур Клейнхельман в интервью «Зеркалу недели».

«Без комментариев. Нинель Тамкладишвили на вопрос корреспондента «Вестей».

Первые две недели моим единственным развлечением были телевизор и интернет. И то не часто – очень быстро начинало тошнить, то ли вследствие полученного сотрясения, то ли от всего увиденного и прочитанного. В голове звенело и гудело. Нечеловечески болели сломанные ребра, вывихнутое плечо, ушибленное бедро и порванный голеностоп. Правую сторону тела я периодически не ощущал вообще, когда меня обкалывали обезболивающим, но в основном это была одна непрерывная, тягучая, обжигающая, одновременно и тупая, и острая боль. Ну да хрен бы с ней – поболит да перестанет. Печальнее всего выглядела необходимость ходить в туалет и всячески себя обслуживать. Больно. Очень. А еще тошно и противно…

После прилета из Франции, сразу из аэропорта, меня забрали в Склиф. Одуревшего от обезболивающих уколов, плохо соображающего и с трудом передвигающегося, меня методично разобрали по винтикам, тщательно просветили рентгеном, ощупали, обстукали, собрали наново, скрутили бинтами и определили на неделю лечения в стационаре. Что там было – помню плохо. Со мной постоянно кто-то возился, мне что-то разминали, чем-то кололи, туда-сюда крутили и растягивали. Я же пребывал в какой-то перманентной сонной апатии, вызванной, скорее всего, таблетками и общим шоком от всего произошедшего.

Потом меня перевезли домой, к Нинель. Но при этом мало что изменилось. Моя комната теперь напоминала больничную палату, везде пахло лекарствами, возле меня постоянно терлись какие-то личности в белых халатах… Но зато в голове началось постепенное просветление. А с ним полезли и разнообразные мысли, одна отвратительнее другой, которые то в разнобой, то хором, мерзкими голосами пищали, визжали и орали в моем сознании «Ты просрал чемпионат! Ты просрал сборную! ТЫ ПРОСРАЛ ОЛИМПИАДУ!»

Нинель со мной почти не общалась. Нет, вру. Общалась. Но вела себя абсолютно как любящая мамочка. Приносила мне чай, помогала ходить в ванную, развлекала разговорами о кино, музыке и политике… О работе говорилось скупо и нехотя.

- Все нормально. Все живы. Тебя ждут…

- А как там?..

- Не напрягайся, тебе вредно…

Где-то дня через три после моего возвращения домой, вечером, к нам приехал Артур.

Я как раз переполз со второго этажа в гостиную, к телевизору, и восседал, обложившись подушками, на мягком диване, заняв его практически весь. Нинель, как всегда, была где-то в доме, но выходить не спешила.

- О, уже сам ходишь, молодец, - радостно хвалит меня Артур, усаживаясь в кресло.

- Артур Маркович, - с места в карьер беру я, - можно мне приехать в «Зеркальный», хоть у бортика постоять?..

Клей весело смеется, откинувшись на кожаную спинку.

- Хвалю за рвение, Сереж, - говорит он, кивая, - но давай будем спешить медленно.

- У меня уже все прошло, - нагло вру ему в глаза.

- Послушай, - он внезапно серьезнеет и перебивает меня, повышая голос. – Я верю, что тебе все здесь осточертело, что ты скучаешь, и тебе хочется на лед.

- Очень хочется, - поддакиваю я.

- Но пойми… - он складывает ладони перед лицом. - Вот ты не задумывался, почему за все время тебе никто из наших ребят не позвонил, почему никто не приехал в больницу или сюда? Нет?..

- Э-э-э… Ну наверное…

- Спортсмен не должен видеть, что может с ним произойти, получи он травму или покалечившись, - жестко произносит он. – Это аксиома. Пожалев коллегу, воочию прочувствовав его страдания, человек невольно, сам начинает примерять ситуацию на себя. Ты неглупый парень, должен понимать, что будет, если хоть кто-то в сборной хотя бы один раз на мгновение испугается перед прыжком.

- Но ведь каждый из нас постоянно бьется, падает, калечится, - пожимаю плечами я.

- Это другое, - он качает головой. – Получить травму самому, вылечиться, сделать выводы на собственном опыте и не допускать ошибок в дальнейшем – это, то что называется, позитивный опыт. Но увидеть все это в зеркале… А ты сейчас будешь для них всех зеркалом. Кривым, разбитым… Извини, но нам накануне олимпийского сезона это не нужно.

До меня доходит, что он имеет в виду. И я невольно мрачнею. Опускаю голову и сглатываю предательски подступивший к горлу комок.

- Ты в порядке? – забеспокоился Артур. - Позвать кого-нибудь?

- В порядке, - выдавливаю из себя я.

Он дает мне минуту чтобы прийти в себя.

- Не распускай сопли, Ланской, - произносит он почти ласково. – Никто не собирается тебя списывать или сбрасывать со счетов. Подумаешь, башкой ударился. Жизненно важные органы не задеты…

Хмыкаю от его дурацкой шутки, но в тоже время снова чувствую надоевшую головную боль. Перед глазами замерцали зеленые и розовые круги.

- Я чего, собственно, приехал, - Клей вернул свой обычный, немного нагловатый тон. – Мы считаем… Мы – это не только я, а весь тренерский штаб, чтобы ты понимал… Так вот, мы считаем, что тебе пора возвращаться к систематическим занятиям. СФП, ОФП, по возможности – хореография…

- Я готов, - чуть ли не подпрыгиваю я.

- Пока в домашних условиях, - охлаждает он мой пыл. – По скайпу, или будет кто-то приезжать… Я, там, или Железняк… Согласен?

- Спрашиваете!

- Про лед пока забываем. Приводим в кондицию твою тушку. Ну а там…

- А там – посмотрим…

Мы не заметили, как она вошла в гостиную. В джинсовом комбинезоне поверх простой футболки, с волосами, затянутыми в узел, без макияжа – наверное ковырялась в саду с цветами. В руках – дымящаяся чашка.

- На-ка выпей…

Она протягивает мне чашку, и я чувствую опостылевший запах куриного бульона. Кривлюсь с отвращением, но пью маленькими глотками.

- Артур Маркович, - произносит Нинель, пряча руки в карманы, - если вы закончили наставление грешника на путь истинный…

- Да грешник вроде бы не очень-то и сопротивлялся, - Клей, упирается ладонями в подлокотники и встает. – Да, Сережа?

Киваю так интенсивно, что чуть не проливаю на себя горячий бульон.

- Прекрасно, - усмехается Нинель. – Начинать заниматься можете… Сегодня у нас суббота?.. Со среды, я думаю, да? – и, не дожидаясь ответа кого-либо из нас, - Идемте, Артур Маркович, выпьем кофе и поговорим…

Снова один. Полулежу на диване. Отставляю в сторону чашку с жирным, питательным варевом. Выпью обязательно. Но потом. Потому что сейчас, нету уже никаких сил, нужно как-то дотащить себя до туалета… Плевать, хотя бы до гостевого на первом этаже…

С усилием поднимаюсь и пробую сделать шаг покалеченной, замотанной в бандаж, ногой. Больно-то как!

Господи, за что?!

Через два дня, вечером во вторник, мне привозят развлечение.

Уж не знаю, по какому критерию выбирали... Но кого-кого, а ее я точно не ожидал увидеть, тем более здесь и сейчас.

- П-привет...

Я уже довольно сносно передвигаюсь в пределах дома, прихрамывая, но, зато, не хватаясь за первое, что попадается под руку, после каждого шага, норовя упасть.

Услышав возню в прихожей, я выхожу встречать гостей и, спускаясь с лестницы, чуть не наворачиваюсь от неожиданности.

Она смотрит на меня с улыбкой. Которая тут же сползает с ее лица, сменяясь выражением озабоченности и сочувствия. Бросив рюкзак, она подбегает ко мне и, обняв за шею, целует в губы. Как когда-то…

На всякий случай, я цепляюсь левой рукой за перила, чтобы не упасть. Правой же не отказываю себе в удовольствии прижать ее к себе за талию.

- Катюнька…

- Сережка… Что ж ты так-то…

- Повезло тебе, Ланской, - ворчит от двери Нинель, возясь с замком. – Катерина мне все уши прожужжала, верещала на весь каток, хочу, мол, и хочу его увидеть, отвезите да отвезите…

- Не отвезли бы – сама приехала, - решительно мотает головой Катька.

- Рад тебя видеть, - искренне улыбаюсь я. – Но… э-э-э… как тебя вообще занесло в «Зеркальный»? Клюв узнает – заклюет.

Катька покатывается со смеху, а Нинель неодобрительно качая головой, проходит мимо нас в гостиную.

- Познакомься, Ланской, - кричит она оттуда, - новый… или старый, как угодно… член нашей команды. Все возвращаются, рано или поздно…

Смотрю на веселящуюся в моих объятьях девчонку.

- Ты снова с нами.

- Ага, - кивает она.

- Выгнали? – ехидно интересуюсь.

- Сама ушла, - ничуть не обижается Катя. – Еще перед вашим Парижем с мамой к Нинель Вахтанговне, вот, приезжали проситься, потом в федру ходили за разрешением, заявление писали… Как откроют трансферы в мае, так и официально перейду, а пока просто тренируюсь у вас… Э-э… У нас.

Это многое объясняло. Катька была своя, но не входила в сборную. Значит ей можно было показать меня-инвалида, не боясь, что она что-то там напортит. Ну и ладно…

- Здорово, - улыбаюсь.

- Ланской, пригласи девушку в дом, - сварливо кричит Нинель откуда-то из кухни. - Или ты собираешься ее весь вечер на лестнице держать.

С широким жестом, нехотя, убираю руку с Катькиной спины и в полупоклоне показываю в сторону гостиной.