Планов громадье, на самом деле. Хорошо бы все это потянуть и не надломится по дороге. И не свалиться где-нибудь по глупости, как в Париже. Оно, конечно, дело житейское, бывает… Но обидно, блин! Так все хорошо складывалось…

- Так, Сережа, вращения там хорошо были, - Мураков просматривает запись моего катания на компьютере. – Здесь нормально, крюки, выкрюки все… Кросс-роллы удачно так вписал, молодец…

Дядя Ваня добрый человек. Даже ругать старается потом, постфактум, сначала подсластив пилюлю.

- А вот с прыжками, что-то у нас с тобой…

- Иван Викторович, - с мольбой смотрю на него, - разрешите я прямо сейчас еще раз сделаю.

- Да сделаешь, сделаешь, - успокаивающе кивает он. – Я просто понять хочу, ты вот там вот, вправо когда идешь, и выход когда на две галки… У тебя просто не получается и мы, вот, сейчас доработаем и все, или ты просто не можешь пока?..

- Я все могу, честно, - быстро отвечаю я.

- Уверен?

- Ваня, да пускай сделает, ну что ты дергаешь его, - влезает в разговор Масяня, кивая в мою сторону. - В крайнем случае свалится, ну так не в первый раз…

- Макс, вы уже наделали нам делов, - сердито обрывает его Мураков. – Свалится… Если он свалится, а я его потом не соберу, что делать будем? Из нас же федерация потом душу вытрясет…

Максим хитро смотрит на меня, поводит бровью, подмигивает. Я понимаю, что он что-то задумал.

- Три квада подряд, на твой выбор, скажем, по три сотки за каждый. Тройняк не считается. За срыв – двести в обратку. Забьемся?

Он протягивает в мою сторону свою огромную лапу.

- Таранов, ну что ты творишь! – возмущенно взрывается Мураков.

- Заметано, - шлепаю ладонью по руке Максима.

Смотрю на дядю Ваню невинным взглядом.

- Даже не мечтай, - машет тот на меня рукой, - я в ваши дурацкие игры не играю…

Пожимаю плечами, разворачиваюсь и еду в центр льда.

Честно говоря, я бы очень удивился, если бы Мураков согласился. Играть на деньги, да еще со своим же спортсменом – это нужно совсем уже совести не иметь. Но иногда азарт побеждает разум. С Масяней у нас отношения здравствуй-до свидания, ни он, ни я мы друг от друга не зависим. А Мураков за меня отвечает. Но раз прямо не запретил мне прыгнуть на спор, значит верит в меня. И в моих силах доверие тренера оправдать…

Разгоняюсь, закручиваюсь тройками, Перебрасываю левую ногу, упираюсь, выезжаю на наружном ребре, резко толкаюсь, одновременно поднимая правым зубцом целую тучу ледяной пыли… Боли нет… Есть знакомое ощущение полета. И цветастая муть в глазах… Приземляюсь на полусогнутую в колене правую ногу. Простой выезд. О красивостях не думаем…

Теперь с другой стороны. Закатываюсь, проезжая почти весь лед наискосок. Несколько раз оглядываюсь, оценивая расстояние до бортика. Когда понимаю, что скорости и места мне достаточно, переношу вес на отведенную назад левую ногу, одновременно делая замах правой, раскручиваюсь и, выбросив руки над головой, взлетаю вверх. Чувствую, что меня немного несет в бок… Но это ерунда… С хрустом приземляюсь на правое лезвие, инстинктивно парируя снос в обратную сторону, завершая прыжок не очень чистым, но зачетным выездом. Зачетный – это без штрафных очков. Так называемых «галок»…

Хорошо… Спокойно… Два из трех. Что с ногой? Боли не чувствую. Двигаюсь свободно. Никуда не тянет, ничего не немеет, непроизвольно не подгибается и не отваливается. Ноет правый бок, там, где сломанные ребра. Плевать, это еще будет долго саднить. Голова… Тошнит?.. Это от усталости. В конце концов я здесь с утра. И не ел ничего со вчерашнего вечера… Сейчас отпрыгаемся – и обедать…

Снова разгон, но уже не длинно, не дальше центра. Правую ногу пригибаю в колене, выбрасываю левую, резкий, похожий на удар топором, упор левым зубцом в лед и вся энергия движения вкладывается в толчок и вращение… Группировка… Руки прижаты к груди… И цветная мазня перед глазами. Приземляюсь легко, скольжу на правой ноге, прогнувшись, раскинув руки и далеко выставив левый носок. Не отказываю себе в удовольствии, меняю позицию, выставляю ноги в кораблик и запрокидываю тело назад. Вытягиваю руки вдоль поверхности льда. Мне хватает скорости держать кантилевер почти полкруга. Выпрямляюсь. Обозначаю, что дальше возможен заход во вращение. Делаю два оборота и останавливаюсь. Взгляд прямо в сторону тренеров. Кто тут смел в меня не верить?

С видом победителя еду вдоль бортика. Ощущения, откровенно говоря, так себе. Запыхался, бок болит, легкий тремор в ногах, перед глазами круги и звезды…

- Ну герой, герой, - встречает меня как родного Масяня. – Молодец какой, а? Лутц, сальхоф, тулуп – все выполнил.

Бросаю взгляд на Муракова.

- Зачтено, - кивает дядя Ваня.

До этого он не позволял мне систематически тренировать четверные, ограничиваясь эпизодическими попытками. Теперь зачет обозначал, что к тренировкам квадов я допущен.

Облокачиваюсь о бортик и нагло смотрю на Масяню.

- Чего тебе? – поднимает брови он. – Я же сказал, молодец…

- Девятьсот долларов США, - четко с расстановкой произношу я.

- Ах это…

Таранов лезет было за пазуху, но вдруг передумывает.

- Потом отдам, - с честным видом кивает он. – Завтра…

- Сегодня, - не соглашаюсь я. – Сейчас.

- Он прав, Максим Леонидович, - встревает Мураков с ехидной усмешкой, - договор есть договор.

- Да я же не отпираюсь, - Масяня снова лезет во внутренний карман и достает кошелек. – Ну вот скажи, Ланской, зачем тебе сейчас деньги, у тебя тренировка…

- Ничего, - перебивает его дядя Ваня, - я побуду банкиром Сергея пока он работает. Прошу…

Он протягивает руку и Таранов, с кислым видом, отсчитывает ему веер зеленых бумажек.

Удовлетворенно крякнув, Мураков прячет деньги в карман.

Нет, вы не подумайте, Масяня – человек честный, и я бы ни за что не стал бы с ним играть на деньги, если бы подозревал его в желании меня обмануть. Мой заработанный выигрыш во Франции, кстати, он отдал мне не успел я еще тогда переодеться, словно эти тысячи евро жгли ему руки… Но была в нем какая-то необязательность. Он мог просто искренне забыть. Не от жадности, а по легкомыслию. А наличные деньги, о которых никто бы не знал, мне сейчас были очень кстати, потому что имелись у меня на них кое-какие планы…

- Так, Ланской, не стоим, до обеда еще полчаса…

Окрик дяди Вани вывел меня из задумчивого ступора, в котором я завис, разбираясь в собственных мыслях и планах.

- Давай, каскад, что мы с тобой утром проговаривали, вращение, перебежка. Потом снова каскад, вращение. И подходи потом. Все понял?

Киваю. Разворачиваюсь и еду на позицию.

Наверстываю упущенное…

Анечка решила меня развлечь в моем вынужденном затворничестве.

Как-то утром, собираясь на тренировку, дожевывая на ходу какой-то безвкусный кусок и запивая все чаем, я услышал треньканье телефона. Несусь в прихожую, роюсь в рюкзаке. Нахожу наконец вибрирующий, пищащий и светящийся гаджет.

- Приве-е-ет!

Изображение немного опаздывает за звуком, но зато качество изумительное. Технологии в современном мире творят чудеса.

- Ух ты! – неподдельно радуюсь. – Здравствуйте, Анютины глазки, привет, Анютины губки, как поживаете, Анютины ручки, как я по вам соскучился, Анютины ножки… Как я вас люблю Анютины…

Анька смеется и водит телефоном вокруг себя, демонстрируя мне все свои части тела, о которых я говорю. На последней фразе она фыркает, замирает, но все же проводит камерой возле своих затянутых в купальник тугих, маленьких грудок.

- Ну и последняя в списке, но не последняя по значению, - бархатистым голосом мурлычу я, поводя бровями… - покажись, любимая Анютина…

- Сережка! - она возмущенно понижает голос, оглядываясь по сторонам. - Тише ты, тут люди вокруг…

- Но мы так давно не виделись… - я строю ей глазки одновременно с умильной физиономией.

Анька прикусывает нижнюю губу, снова озирается и, как бы невзначай опускает камеру телефона. Вижу, что она сидит на пластмассовом стуле на какой-то террасе, возможно на пляже. Узкие цветные плавочки скрывают низ ее живота и почти пропадают тоненькими шнурочками на бедрах. Ее не нужно упрашивать – она знает, чего мне хочется. Видимо, убедившись в отсутствии посторонних взглядов, Аня двумя пальчиками оттягивает плавочки в бок, давая мне возможность понаслаждаться видом ее аккуратненькой, слегка влажной щелочки. Возбуждение совершенно невольно накатывает на меня, и я вожделенно вздыхаю.

- Ой! – Аня внезапно одергивает руку.

Я успеваю лишь заметить, как она закидывает ногу на ногу. Камера возвращает на экран ее обветрившееся, загорелое лицо. Глядя куда-то в сторону, она с кокетливой улыбкой произносит фразу на непонятном мне языке, по-видимому, испанском.

- Си синьорита пур фавор, - слышу в ответ мужской голос.

Хмурюсь и изображаю раздражение.

- Это что там за пур фавор к моей синьорите на расстояние ближе десяти шагов приближаться смеет? - ревниво интересуюсь. – Сейчас я кому-то такой нопасаран устрою, что венсеремос будет полный и окончательный…

Анька покатывается от хохота на эту мою тираду, в которую я вложил все без остатка свои познания в испанском языке.

- Какой ты смешной, когда делаешь вид, что злишься, - сообщает она мне, отсмеявшись и обмахиваясь маленьким веером.

Это был не тот эффект, которого я добивался, но и не самый худший тем не менее.

- Где ты, как ты, когда вернешься?

Она хитро прищуривается и надувает губки.

- Это вы сейчас с какой целью интересуетесь?

- Я соскучился! – выдыхаю с грустным лицом.

Анька удовлетворенно хихикает и демонстрирует мне кончик своего язычка.

- Вернусь-вернусь, скоро уже, - она картинно вздыхает. - Неделька всего осталась…

- Украду тебя прямо в аэропорту, - обещаю.

Она улыбается. Вижу, как ей приятны мои слова и вообще моя реакция на ее звонок. Она снова бросает взгляд в сторону, на этот раз без тени кокетства.