XXIV

Его побрили налысо.

Сбрили бороду.

Мы сымитируем передозировку. Можно сказать, контролируемую передозировку. Мы обманем Ваш мозг, заставим его поверить, что он умирает. По сути, он правда умрет, но это будет смерть не по естественным причинам и не из-за травмы. Основной препарат пропофол. В умеренных дозах, он, как правило, наиболее часто используется для анестезии. А когда вы под наркозом, это, по сути, обратимая кома. Разница лишь в дозировке. Она не обратима.

Он морщится, когда вводят катетер. Почему-то вытаскивать в первый раз было больнее, чем запихивать обратно.

— Вот и все, — дрожащим голосом произносит медсестра. — В этот раз не так уж и больно, правда ведь?

Организм не часто сам решает впасть в кому. Кома – это значительная потеря функций мозга. Она может произойти из-за повреждения. Черепно-мозговой травмы. Инсульта. Передозировки наркотиками.

Он наблюдает за восходом солнца, вдыхая воздух пустыни.

Жарко, хотя сейчас только март.

Ему нравится ощущение обжигающего солнца на коже.

Вы существенно рискуете, мистер Хьюз. Не буду врать. То, что мы пытаемся сделать, чрезвычайно опасно. Мы должны пройти тонкую грань между тем, чтобы погрузить Вас в кому и при этом не убить. Мы отключим Ваш мозг, пытаясь сохранить его живым. Вы можете умереть. Можете зайти так далеко, что на кардиомониторе появится прямая линия, и останетесь в таком состоянии. Вы можете стать просто дышащей оболочкой, в которой поддерживает жизнь трубка в горле. Вы станете никем.

Он читает о мальчиках на острове.

«Они так быстро потеряли контроль», — думает он.

В Амории все будет по-другому. Он такого не допустит.

Там все будет не так, как было до Вашего ухода. Мы уже говорили об этом, но не знаю, поняли ли Вы. Жители Амории не будут Вас помнить. Никто. Любые воспоминания, которые Вы впитали от Майка, все, что Вы о нем помните, не существуют для этих людей. У них не будет воспоминаний о Вас. Не будет Ваших фотографий. Они будут знать Ваше имя, но только потому, что мы подготовим для этого почву. Для них Вы – новенький, который только недавно переехал в город. У Вас есть дом. Кот. Бизнес. Учитывая, насколько это опасно, я не могу сделать из Вас кого-то нового. Вы будете помнить эту жизнь. Жизнь, что была до Амории.

Ночью он лежит без сна и планирует.

Он всегда хотел работать в книжном магазине.

Он заставит себя забыть все, что знает сейчас.

Он уже зашел так далеко. И уверен, что способен практически на все.

Не позволяйте им узнать, кто Вы. Вы не должны им позволить узнать о проекте «Амория». Нельзя дать им понять, что это мысленный образ, что Амория управляется правилами и законами, которые они никогда не поймут. Если возникнет дисбаланс, если появится хоть намек на то, что Вы испортили Аморию, я без колебаний отключу Вас. Вы важны, мистер Хьюз. Но Вы станете расходным материалом, если того потребует высшее благо. Если понадобится, я Вас убью.

С Шоном он не будет торопиться.

Скорее всего, он до сих пор очень слаб.

Похоже, мигрени – та еще штука.

Он верит, что они будут счастливы. А если нет, то не страшно.

В этом вся прелесть острова. Все дело в вероятностях. Существует сто двадцать пять вероятных сценариев.

Там будет лошадь. Вы ее увидите, когда начнете идти по дороге. Она перейдет Вам улицу. Вам нужно к ней прикоснуться. Это поможет проникнуть в мир Амории. Если не дотронетесь до нее и продолжите путь, Вы не выживете. Амория будет становиться все более неустойчивой, и, в конце концов, мысленный образ станет давать сбои, а Вы начнете сходить с ума. Не забудьте прикоснуться к лошади, мистер Хьюз. Только так я смогу защитить Ваш рассудок.

Гастростомическую трубку снова подводят к желудку. Так он получал питательные вещества, пока находился в стазисе.

Теперь он стал сильнее. И близко не как до… всего произошедшего. Но он считает, что на этот раз у него есть преимущество.

У него нет отека мозга.

Конечности не сломаны.

Нет синяков или ран.

Он здоров и невредим.

Что ты знаешь о шизофрении?

Оказывается, довольно много.

Это займет… время. Построить отношения, которые у Вас были раньше, если Вы вообще сможете это сделать. Вы не Майк Фрейзер. Вы Грег Хьюз. Вы не можете использовать его опыт в качестве шаблона. Вам нужно попытаться создать собственный. Там есть жизнь для Вас. Я могу предоставить Вам инструменты для создания собственной жизни, но не могу заставить жителей Амории принять Вас.

Он по-прежнему злится. Иногда.

Злится на мать. На отца.

На Дженни. Грег так на нее зол. Но больше всего зол на самого себя, потому что, если бы он не напился той ночью, если бы не затащил ее в постель, то оказался бы вообще здесь?

Навряд ли.

Они бы остались друзьями.

Или отдалились друг от друга.

Он мог бы найти хорошего мужчину или женщину и остепениться.

У него могла бы быть семья.

Вот только он мог стать таким же, как отец.

Да, он защищался.

Но он сам помнит то болезненное удовлетворение, которое испытал от звука ломающегося носа, когда ее ударил.

Я знаю, Вы говорите, что не собирались убивать жену. Сказали, что это была самозащита. Что ей удалось придумать неправдоподобную историю, чтобы Вас подставить по плану, который в конечном итоге стоил ей жизни. И я знаю, что мы не можем управлять Вами так, как другими, не разделив Ваш разум пополам. Мы убрали из остальных все самое плохое, чтобы превратить их в кого-то нового. С Вами я не могу так сделать. Если Вы причините кому-то вред, мистер Хьюз, если под Вашей кожей притаилось чудовище, я сделаю все, что должен, чтобы обеспечить выживание Амории.

Он смотрится в зеркало в последний раз.

Когда он увидит себя снова, то будет целым.

Без шрамов.

Боли.

И страданий.

Он станет самой правдивой версией самого себя, какая только возможна.

Это второй шанс.

И он собирается извлечь из него по максимуму.

— Вы уверены? — в последний раз спрашивает доктор Кинг. Она стоит у двери, и он слышит в ее голосе смирение.

Он на нее не смотрит. Грег смотрит на себя, прослеживая взглядом шрамы в отражении. Он знает, что Амория – всего лишь иллюзия, маска, скрывающая все, что спрятано под ней, но этого будет достаточно. Должно быть достаточно.

— Уверен, — отвечает он.

Мне почти тебя жаль, Майк. Зная о том, что у тебя было. Зная, что будет у меня. Но ты был ненастоящим. Никогда не был настоящим. И я этого заслуживаю.

Майк ничего не говорит, но это потому, что его уже давно нет.

Теперь он лишь воспоминание. Сон.

Ничего больше.

***

Он лежит на спине в операционной. Обнаженный под зеленой простыней, натянутой чуть выше живота. Ему неудобно. В комнате холодно. Каталка, на которой он лежит, очень жесткая. У него болит голова. Боль пульсирует за левым глазом. Ощущение кажется знакомым, но он не может вспомнить, почему.

Все вокруг слегка затуманено, словно он находится где-то между сном и реальностью. Вокруг двигаются люди, одетые в медицинские халаты, и с хирургическими масками. Он слышит знакомое жужжание инвалидного кресла, и чувствует, как пальцы прижимают липкие маленькие присоски к голове. Провода тянутся за его головой. Вокруг раздаются приглушенные голоса, и он чувствует себя слабым. Почти невесомым.

— Вот и все, — раздается у него над ухом. — Ваши мозговые волны, мистер Хьюз. Ваша мурмурация. Просто прекрасно. Большинство людей не понимают, насколько это прекрасно. Мы сможем многое от Вас узнать. И, может, мы скоро увидимся. Возможно, я наконец-то смогу…

— Что это было? — спрашивает другой голос. Кажется, это доктор Кинг. — Этот всплеск. Альфа-ритм. Будто у него был…

— Ничего страшного, — отвечает доктор Хестер. — Такое случается. Требуется время для стабилизации показаний.

— Я снова должна официально возразить против, Малкольм. Ты идешь по пути, который приведет туда, куда я не уверена, что готова последовать.

— И твое возражение снова принимается к сведению. Честно, Джулиэнн. Дверь вон там, если тебя переполняет желание за мной не следовать.

Он не слышит никакого ответа.

Скрюченная рука касается лба. Пальцы холодные, и ему хочется отшатнуться, но он не может найти в себе сил пошевелиться.

Кто-то шепчет ему на ухо.

— Уже почти пора. Мы сделаем все, что в наших силах. Если все пойдет по плану, Вы закроете глаза и уснете. Вы и не заметите, как пройдут семь дней, прежде чем мы поместим Вас в стазис. И когда Вы снова откроете глаза, окажетесь на дороге, ведущей к дому. Счастливого пути. И, возможно, мы скоро увидимся.

Он хочет открыть рот, чтобы сказать что-нибудь, хоть что-то, но ему все труднее держать глаза открытыми, все труднее формулировать связные мысли. Над ним появляются маленькие яркие вспышки света, а голоса вокруг начинают стихать. Перед тем, как закрыть глаза, прежде чем у него появляется последняя мысль в реальном мире, ему кажется, что он видит порхающего над головой скворца.

Вот оно. Хаос. Птицы. Мурму…

***

Он сидит с отцом. Пытается сделать домашнее задание, пока тот пьет пятую или шестую бутылку пива. Работает телевизор. Он ощущает душевное тепло от присутствия отца рядом. Такие моменты бывают редко, и он хранит их, как зеницу ока. Отец ведет себя раскованно и спокойно, и даже время от времени улыбается. Он не знает, где мать. Но рад, что ее нет, потому что отец обычно не сердится, когда она уходит.

— Ты только посмотри на это, — говорит отец таким тоном, которого он никогда раньше не слышал. Словно отец чем-то восхищен.

Ему десять, он с отцом. И он поднимает взгляд от таблицы умножения.

По телевизору показывают какую-то передачу о природе, которая нравится отцу по непонятным ему причинам. Он любит животных, как и все остальные. Но отец их просто обожает, смотрит программы про них при каждом удобном случае. У него есть целая серия «National Geographic» на кассете, которую он переодически пересматривает.