— Да, — соглашается доктор Хестер. — Я не использую слово «чудо», мистер Хьюз. Никогда. В современной науке нет места чудесам. Но вот появляетесь Вы, настолько близко стоящий к этому понятию, что я такого не встречал за всю жизнь. И думаю, что это было вызвано глубокой комой. Синхронизация Ваших мозговых волн с волнами Шона Меллгарда.

— Я его люблю, — произносит Майк. — Я должен сказать ему об этом. Завтра. Или когда должно было быть завтра.

Врачи обмениваются взглядами, которые ни Грег, ни Майк не могут понять. На их лицах удивление, страх и шок, а у доктора Хестер – что-то сродни жадности.

— Это было… взаимно? — медленно спрашивает доктор Кинг.

Я бы сделал это снова.

Что?

Все это. Чтобы прийти к этому. Если бы понадобилось, я бы сделал это снова.

К счастью для тебя, здоровяк, тебе не придется. Не уверен, знаешь ли ты, но теперь ты вроде как застрял со мной.

Но отвечает Грег, потому что даже он это чувствует.

— Да.

Доктор Хестер кивает, будто ожидал это услышать.

— У вас был физический контакт?

— А что? — рычит Майк. — Сами не видели? Когда шпионили за нами? Чертовы коммунисты, мы…

— Это так не работает, Майк, — объясняет доктор Кинг. — Мы не видим всего. Со всей ясностью. Это скорее похоже на… видения, чем реальное зрение.

— Да, — отвечает Грег, потому что должен высказаться. — У нас был физический контакт.

Доктор Хестер вздыхает.

— А мы-то думали, что были так осторожны.

— Почему? — спрашивает Грег.

— Потому что. Мы убрали то, что считали ненужным. Слова. Фразы. Современную речь. Ваш мусор исчезал, потому что его там никогда и не было. Детей нет, потому что мы не смогли понять, как их поместить в систему. Нет машин, потому что это было бы слишком сложно. Никаких газет. Никакого телевидения. Я давал Вам книги, которые были популярны в то время. Радиопередачи, которые я помнил со своей юности. Музыку, которую я люблю, ведь Диззи отлично управляется с трубой, не правда ли? Фильмы, которые я когда-то смотрел за сорок пять центов. Я люблю Аморию, Майк. Люблю ее, потому что это мир с порядком и границами. Она существует, потому что я сделал ее такой, какая она есть. Я дал ей жизнь. И я убрал вещи, которые могли бы усложнить ситуацию. Такие, как желание. Влечение. Секс. В сущности, все в Амории должны были быть асексуалами и аромантиками. В том смысле, что они не формировали бы физические и эмоциональные связи, кроме дружеских.

Грег горько смеется.

— Вы думаете, что можете это контролировать? Как контролировали все остальное? Вы сами сказали, что разум может проникнуть глубже, чем Вы можете себе представить. Почему Вы решили, что можете контролировать то, чего не понимаете?

Доктор Хестер отшатывается, услышав эти слова. Наконец. Наконец-то.

— Я не буду за это извиняться. Я сделал это, потому что надеялся на что-то лучшее.

Майк рявкает:

— Я настоящий, ты, ублюдок. Мне все равно, что ты говоришь. Я настоящий. Может, я на самом деле шизофреник, и это просто нервный срыв. Просто очередной эпизод.

Доктор Кинг возражает:

— Нет. Майк. Послушайте меня. Вы не шизофреник. Это была крайне непродуманная попытка не дать Вам узнать правду. Мы не знали, что Вы очнетесь. Мы не знали, вернетесь ли Вы сюда или останетесь в Амории. Было решено — и она с таким ядом выплевывает это слово — попытаться охарактеризовать то, что Вы видели. Что слышали. Ведь Вы видели и слышали нас, не так ли?

— Я просто болен, — настаивает Майк. — Или меня похитили пришельцы. Вот и все. Вы забрали меня из дома и ставите надо мной эксперименты.

— Все не так, — говорит доктор Кинг, и кажется, что она собирается успокаивающе похлопать его по плечу, но потом передумывает. — По большей части. Мы всего лишь слегка подтолкнули городского врача сделать такое предположение.

Что ты знаешь о шизофрении?

— Что Вы видели, мистер Фрейзер? — сверкая глазами, спрашивает доктор Хестер. — Что Вы такое увидели? Как это началось? Произошел всплеск Вашей альфа-волны. Она колебалась. Как трепещет птица. Как крылья птицы. Что Вы видели?

Аппараты вокруг начинают тревожно пищать.

— Малкольм, может, на сегодня стоит на этом закончить? — предлагает доктор Кинг. — Мы можем возобновить…

— Мистер Фрейзер, — требует доктор Хестер. — Что Вы видели!

Грег и Майк говорят одновременно, в один голос, произносят одно слово. Оно наполнено таким ужасом и облегчением, что они едва могут дышать. Их

(его)

(наше)

(мое)

сердце бешено бьется, их

(его)

(наши)

(мои)

легкие и горло сдавливает, и это причиняет боль. Больно, но они выговаривают это слово, произносят его вслух, и даже в этом ужасе наступает облегчение.

— Мурмурацию.

Аппараты замолкают.

Грег говорит:

— По телевизору. Когда я был ребенком. С отцом. Он любил передачи о природе. Не знаю, почему. Там были птицы. Скворцы. Когда они летают, то перемещаются группой. Их могут быть тысячи, и все они летят как единое целое. Самое прекрасное зрелище, что я когда-либо видел.

Доктор Хестер выглядит потрясенным.

— Управляемый хаос. Как и разум. Я видел то, о чем Вы говорите. Я видел это в возбуждении нейронов, в электрической дуге мыслительной деятельности. Хаос движется целенаправленно. — Доктор Хестер делает глубокий вдох и медленно выдыхает. — Мистер Фрейзер, Вы там?

— Отправьте меня домой, — стонет Майк. — Я хочу домой.

— Мистер Фрейзер, послушайте. Даже если бы мы могли отправить Вас обратно, даже если бы мы думали, что это возможно, это бы означало, что Грег Хьюз исчезнет. Вы не можете сосуществовать в одно и то же время без… последствий.

— Я не хочу исчезать, — говорит Грег. — Вы не можете заставить меня исчезнуть.

— Ты даже не настоящий, — огрызается Майк. — Все это ненастоящее. Шон настоящий. Шон – мой дом. Вы все лжецы, все вы. Все это…

— Шон Меллгард больше не знает о вашем существовании, — говорит доктор Хестер, и из комнаты будто выкачали весь воздух.

Доктор Кинг закрывает глаза.

Майк произносит:

— Нет. Нет, это не правда.

— Боюсь, что правда, — тихим голосом говорит доктор Хестер. — Это система безопасности на случай, если один из участников скончается. Мы добавили ее в проект «Амория», чтобы, если один умрет, остальные не задавались вопросом, куда он делся. В момент смерти они просто… исчезают. Остальным стирают память, это призвано поддерживать Аморию в равновесии, хотя иногда мы просто шли самым простым путем. Вы помните человека по имени Оскар?

Майк отвечает:

— Точно, у него была фигуристая милашка, африканская королева по имени Надин. — Хотя сам не понимает, что означают его слова.

— Правда? — спрашивает доктор Хестер. — Это объясняет… не важно. Он существовал в Амории, они существовали, пока не пропали. Кончина Оскара была внезапной, похожей на Ваше пробуждение. Как только он умер здесь, все, связанное с ним в Амории, было стерто или изменено. Так же произошло и с Вами. Мы отключили Вас от Амории, потому что Вы перемещались между реальным миром и мысленным образом. Что вызвало необходимость использования системы безопасности. Мне жаль, но в тот момент, когда Вы покинули Аморию, у каждого человека были стерты воспоминания о Вас. Даже у Шона. Это был единственный способ, мистер Фрейзер, обеспечить существование проекта. Но не отчаивайтесь, если это даст Вам хоть какое-то утешение – знайте, что скоро это не будет иметь значения. Потому что чем больше мистер Хьюз будет вспоминать, тем больше Вы будете понемногу исчезать, пока вскоре не станете лишь обрывками старого сна.