— Дайте ему время. Такое случается. Иногда. Если это продлится дольше минуты, остальное придется отложить до следующего раза.

— Нет, — рявкает Грег. — Мне нужны ответы.

Майк говорит:

— О Господи, я хочу домой. О боже. Прошу, просто позвольте мне…

Доктор Хестер покашливает. Моргает один раз. Второй. Потом произносит:

— Извините. Я немного выпал из реальности. — Он оглядывает комнату, кивает доктору Кинг, затем снова смотрит на Грега и Майка. — Я стар. Это даже я не в состоянии остановить. К сожалению, это неизбежно. На чем мы остановились?

— Вы выбрали меня, — с рычанием отвечает Грег. — Вы забрали меня из…

Доктор Хестер слабо смеется.

— Я забрал Вас из больничной палаты, где Вы пробыли четыре месяца без посетителей. Я забрал Вас из места, где ни одному человеку не было дела до того, живы Вы или нет. Знаете ли Вы, что репортер пробрался мимо охраны больницы, чтобы Вас сфотографировать? Фотографии разошлись по всем таблоидам: Вы, опухший и сломленный, подключенный к такому количеству аппаратов, что большая часть населения даже не знала, что их столько существует. И как же им это понравилось. Съели и не подавились. Сказали, что Вы это заслужили. Что это карма. Божественное возмездие. Что Ваша бедная, несчастная жена заслуживала большего, чем Вы когда-либо ей давали. Что она жила в страхе перед Вами, пока однажды Вы не сорвались и не убили ее. Вот откуда я Вас забрал, мистер Хьюз.

— Я не…

Но, честно говоря, Грег не знает, что он сделал. Он знает, какой гнев в не пылает, знает, что это что-то привычное, знает, что вырос в доме, где насилие было обычным делом. Вполне возможно, что он и правда это сделал.

— Нет, — думает Майк, хотя его голос звучит довольно безжизненно. — Там был нож. Какой-то известной фирмы. Она напала на тебя. Она была зла. Ты не…

— Это не имеет значения, — говорит доктор Хестер. — Это уже не важно. Я спас Вас. От жизни, в которой Вы были бы всего лишь оболочкой, лежащей в комнате, где никто ни на йоту не заботился о Вашем благополучии.

— Как сейчас? — спрашивает Грег.

Доктор Хестер и бровью не ведет.

— Я знаю, как это выглядит сейчас. Знаю, о чем Вы думаете. Но я хотел дать Вам второй шанс. Дать Вам что-то большее.

— Вы сделали это для себя.

— Все мотивы эгоистичны, мистер Хьюз. Так было всегда. Да, я сделал это для себя. Но я сделал это и для тех, кто придет после меня. Я сделал это в надежде дать им шанс на что-то большее, даже если их разум начнет разрушаться.

Майк думает: «Что ты знаешь о шизофрении?»

— Откуда мне знать, что Вы говорите правду? — спрашивает Грег. — Откуда мне знать, что все это реально?

— Он там, не так ли? — спрашивает доктор Хестер, покачивая головой. Даже доктор Кинг начинает смотреть на происходящее с гораздо большим интересом. — В Вашей голове.

Грег ничего не отвечает.

— В самом начале мы столкнулись с некоторыми трудностями. Первые несколько человек мы поместили в Аморию, как они были. Мы загрузили их сознание без каких-либо значительных изменений, за исключением подавления наиболее сильных эмоций. Поначалу все шло хорошо. Эти шестеро продолжали жить так, будто прожили там всю свою жизнь. Но потом они начали задавать вопросы. Почему я здесь? Откуда я появился? Что это за место? Это реально?

Майк думает: «Да. Это. Все это».

— Вы когда-нибудь наблюдали, как кто-то сходит с ума, мистер Хьюз? Это ужасно. Мы не можем заглянуть в Аморию, и ясно увидеть все происходящее, не так, как вы думаете. Это не какой-то оруэлловский кошмар, где мы знаем каждый ваш шаг. Нет. Мы получаем маленькие кусочки и детали, которые нужно собрать вместе, как сложнейшую трехмерную головоломку. В изучении мозговых волн это похоже на то, что ты смотришь на фотографию, на которую наложили фильтр слишком много раз. Как сон, который едва можешь вспомнить. — Он усмехается. — Честно говоря, мы получили больше, чем ожидали. Но так продолжалось недолго. Эти шестеро… на это было страшно смотреть.

— Тогда почему Вы смотрели? — холодно спрашивает Майк.

— Потому что каждый эксперимент требует пробы и ошибки. Это фундаментальная наука. Неудачи неизбежны. Будут моменты, когда придется начинать все с нуля. Так мы и сделали. После… ну, после той неудачи, мы начали все сначала. И тогда мне пришло в голову, что если люди не могут быть самими собой, если они не могут находиться в Амории и быть такими, какими были при жизни, почему бы им не стать кем-то другим? В конце концов, Амория планировалась как самое лучшее место, какое только возможно. Почему же то же самое нельзя сказать о людях?

Майк думает: «Я настоящий. Я настоящий. Я настоящий».

— Майк Фрейзер – лучшая Ваша часть, — наклоняясь вперед, произносит доктор Хестер. Хорошо, что он к ним не тянется. Они оба слишком сильно уязвлены. — Мы избавились от гнева. Ярости. Полагаю, можно сказать, от грехов человечества. Мы дали Вам другое имя, чтобы оно не спровоцировало Вас вспомнить, что Вы Грегори Хьюз. Майк Фрейзер – это маска. Костюм. Как ребенок, играющий в переодевания. Майк Фрейзер не настоящий.

Майк говорит:

— Я настоящий. Я настоящий, ты, ублюдок. Гребаный урод. Я настоящий.

— Возможно, нам следует… — начинает доктор Кинг.

— Вы чувствуете это, не так ли? — сверкая глазами, спрашивает доктор Хестер. — Разделение. В голове. Думаете, что Вы один человек, но также, что другой. Это исчезнет. Со временем. Майк Фрейзер исчезнет из Вашего разума. Он говорит за Вас, и Вы слышите его в своей голове, но скоро это прекратится. Ваши воспоминания могут вернуться. А могут и нет. Я этого не знаю.

Грег думает: «Позволь мне, Майк. Позволь, позволь мне это сделать».

Майк думает: «Я настоящий! Я настоящий! Я настоящий!»

— Вы помните Аморию? — спрашивает доктор Хестер.

— Да, — отвечает Грег. — Почему я отличаюсь? Почему все это со мной произошло?

— Мы не знаем. Ваши мозговые волны всегда отличались. Еще несколько лет назад прямая линия считалась глубочайшей формой комы. В конце концов, если у человека умер мозг, куда он движется дальше? Но, кроме этого, было что-то еще. Что-то большее. В самой глубокой коме, после появления прямой линии, в мозгу возникают электрические волны, называемые Nu-комплексами. Они зарождаются в гиппокампе, который является центром эмоций и памяти. И вот где Вы были, мистер Хьюз. На самом глубочайшем уровне.

— Эмоции и память, — произносит Грег.

— Да, — говорит доктор Хестер. — И Вы потянули туда кого-то с собой. Ваши Nu-комплексы начали синхронизироваться. Начали зеркально отражать друг друга. Это было нечто настолько… удивительное, что мы вытащили Вас из Амории и вернули обратно, просто чтобы посмотреть, что произойдет. Вы были чистым листом лишь на короткое время, в то время как остальная часть Амории оставалась в ожидании. Но когда мы вернули Вас обратно, когда подключили к Амории, Вы с ним снова синхронизировались. Практически мгновенно.

— Шон, — догадывается Майк. — Шон.

Доктор Хестер улыбается. Меланхоличный изгиб губ.

— Шон Меллгард. Или Нэйтан Пауэлл, как его зовут в реальном мире. — Улыбка меркнет. — Наркоман. Предпочитал героин, как мне сказали. Подсел лет в четырнадцать. В девятнадцать у него произошла передозировка. Его нашли почти захлебнувшимся собственной рвотой в машине, припаркованной под эстакадой в Детройте. К тому времени, когда его обнаружили, кислород не поступал к мозгу более семи минут. Это и сочетание наркотиков в организме привело к тому, что его нервная система отключилась.

— У него бывают мигрени, — шепчет Майк, потому что не знает, что еще сказать. — Они причиняют ему сильную боль.

— Мы знаем, — не без сочувствия говорит доктор Кинг. — Мы думаем, что это способ его организма бороться с зависимостью, даже спустя столько времени. Именно поэтому доктор Хестер добавил в Аморию «Эркаф», чтобы Шон его принимал. «Эркаф» был популярным лекарством от мигрени с начала 1950-х годов. Доктор Хестер хотел убедиться, что этот опыт был… подлинным. — Последнюю фразу она произносит с оттенком презрения, но доктор Хестер либо не слышит, либо предпочитает не обращать внимания.

— Nu-комплексы начали двигаться синхронно друг с другом. Мы никогда прежде не видели ничего подобного. По всем признакам, мозг мистера Пауэлла… Шона не функционировал, были только едва заметные всплески альфа-волн. Но, с того момента, как Вас отправили в Аморию, это стало меняться. — У доктора взволнованный голос. Он практически вибрирует от возбуждения. Майка и Грега тошнит от одного его вида. — Вы были последним, кого мы ввели в окружение. Не из-за чего-то обыденного, вроде нехватки финансирования, нет. Мы считали, что достигли того количества людей, которое необходимо, чтобы Амория стала самостоятельным процветающим городом, с минимальным вмешательством с нашей стороны. Но потом появились Вы.

Он качает головой.

— Скажите мне, мистер Хьюз. Мистер Фрейзер. Чем Вы так отличаетесь от всех остальных?

— Ничем, — отвечает Грег.

— Это все ненастоящее, — говорит Майк. — Вы лжете. Все это ненастоящее. Все это…

— Вы вспомнили, не так ли? — спрашивает доктор Хестер. — Пока были в Амории. Вспомнили что-то о том, когда были Грегом Хьюзом.

— Да, — отвечает Грег.

— Ненастоящее, — повторяет Майк. — Ненастоящее. Ненастоящее.

Грег думает: «Позволь мне».

Майк думает: «Мне больно. О боже, как же мне больно. Я просто хочу домой».

Грег думает: «Я знаю».

— Мы так и думали, — произносит доктор Кинг. — Это было, мягко говоря, удивительно. — Прежде чем продолжить, она пристально смотрит на доктора Хестер. — Сначала мы думали, что Ваша настоящая личность пробивается сквозь Вашу жизнь в Амории. И, возможно, это было не так уж далеко от истины. Нам потребовалось больше времени, чем следовало, чтобы понять, что на самом деле происходит.

— Я приходил в себя, — говорит Грег. — Выходил из комы.