Он слабо улыбается.

— А теперь представьте, что Вы можете потерять воспоминания о всей жизни. Что Вы живете каждый день, зная, что скоро все, что знаете о себе, исчезнет, и Вы станете просто шелухой, пустой оболочкой без сердцевины. Не имеет значения, как это назвать болезнью Альцгеймера, или деменцией. Все, что имеет значение – то, что оно отнимает вашу основополагающую часть, пока вы не становитесь ничем иным, как пускающим слюни, гадящим существом, которое часами смотрит в окно.

В комнате тихо, за исключением гудения аппаратов.

— В данном случае, – продолжает доктор Хестер, – это ФТД. Фронтотемпоральная деменция. Помните, что я говорил о мышцах? И мозге?

Они помнят. Майк и Грег оба помнят.

— Они могут атрофироваться.

Доктор Хестер кивает.

— Да. Могут. Если мышцы не используются, они могут атрофироваться. Но я использую свой мозг. Использую каждый день. Использую по максимуму. Я один из величайших умов в своей области, возможно, самый великий. Мое понимание мозга выходит далеко за рамки того, что Вы вообще можете постичь. Захватывающе, насколько глубоко может погрузиться разум. На что он способен. Нервная система. Большинство людей даже о ней не задумываются. Но знаете ли Вы, какое это чудо? То, как она развивается, и функционирует. Скорее всего, это величайшее достижение человечества, и единственное, что мы сделали, чтобы его заслужить – это выжили. Мы сделаны из звездной пыли, и вот, во что мы превратились.

Он вздыхает.

— Сегодня один из моих хороших дней. Теперь у меня их не так много. Пять лет назад я работал в университете Джона Хопкинса в Балтиморе. Я сидел в своем офисе, пытаясь заполнить чертов авансовый отчет по расходам на конференцию, на которую ездил, а в следующий момент… ну… В следующий момент я забыл, кто я такой. — Доктор Хестер качает головой. — Меня нашли бродящим по педиатрическому отделению, бормочущим себе под нос что-то о лошадях и тенях. Я пугал детей. Через несколько часов я пришел в себя.

— Пару месяцев спустя у меня диагностировали одну из форм ФТД. Болезнь Пика. Редкое нейродегенеративное заболевание, при котором происходит постепенное разрушение клеток головного мозга. Деменция уже началась. И афазия, хотя она то появляется, то исчезает. Это смертельно, хотя с таким заболеванием можно прожить от двух до десяти лет. Я один из счастливчиков. Пока. Но каждый день я это чувствую. Понемногу мне становится хуже.

— Какое это имеет отношение ко мне? — спрашивает Майк или Грег. Они не знают, кто именно, хотя и не думают, что это важно.

— Никакого, — отвечает доктор Хестер. — По крайней мере, так было поначалу. Вы были просто именем на экране телевизора. Ваше лицо мелькало в новостях, когда Вас арестовали за убийство жены. Влиятельный финансист из Вашингтона с послушной красавицей-женой. Америка обожает подобное. Не знаю, почему. Может, потому, что это происходит с кем-то другим, и они могут судить сколько душе угодно. Общественность признала вас виновным еще до того, как вы предстали перед судьей и присяжными. Обычно виноватым оказывается муж. И Вы не отрицали. Просто рассказали историю, в которую люди не захотели верить. Да еще и видео, найденное на ее компьютере. Где она утверждала, что живет в страхе перед Вами. Все это было как будто… заранее заготовлено, если хотите знать мое мнение, но меня никто не спрашивал.

— Я не помню. Ничего из этого.

— Нет. Скорее всего, нет. Побочный эффект энцефалита, бета-блокаторов и трехлетней криогенной заморозки. Воспоминания могут вернуться. Со временем.

И это… почти невыносимо.

— Почему? — спрашивает он, потому что не может понять. Теперь он Майк, он Майк, и не понимает, что такое криогенная заморозка и энцефалит. Он не понимает, что такое бета-блокаторы, только то, что это звучит как речь пришельцев из космоса. Он не знает, как это поможет ему вернуться домой. Это все, чего он хочет. Он просто хочет вернуться домой.

— Вас признали виновным. И посадили в тюрьму. Но дали меньший срок, чем хотела ее семья. Через сорок семь дней после вынесения приговора Вы были жестоко избиты в тюремной душевой. По слухам, ее семья наняла кого-то. Или Вы разозлили не тех людей в тюрьме. Или им просто не понравилось Ваше лицо. Вас нашли через восемнадцать минут после того, как это произошло. Вы были практически неузнаваемы. Мне сказали, что это было очень… кроваво.

Майк делает вздох.

Грег задыхается.

— Были сломаны ноги и руки. Пальцы. Перелом левой глазницы и скулы. И грудины. Но самая тяжелая травма была получена в результате перелома черепа в четырех местах. Начался отек мозга. Конечно, провели операцию, но к тому времени Вы подхватили инфекцию, которая привела к вирусному энцефалиту. У Вас было воспаление мозга. Вы впали в кому. Часть Вашего черепа теперь представляет собой металлическую пластину. Это был единственный способ, которым они могли… неважно. Тогда-то я Вас и нашел.

— Зачем? — убитым голосом спрашивает Грег.

Майк ничего не говорит, потому что думает о Шоне, о том, как они могли бы танцевать. О том, как он улыбается улыбкой-только-для Майка, и тогда Майк немного умирает внутри. Его сердце трескается и разбивается, погружаясь в себя.

— Проект Амория, — произносит доктор Хестер измученным голосом. — Идея сохранения разума, рожденная из моего собственного отчаяния. Я живу одолженным временем. Я думал, что если… найду способ обмануть, не остановить, но замедлить процесс, то найду ответы, которые искал. — Доктор Хестер бросает взгляд на доктора Кинг, которая хранит молчание с тех пор, как он вошел в комнату. Изучает ее мгновение, затем снова смотрит на Майка и Грега. — Я боюсь, — признается он срывающимся голосом. — Хоть и не должен. Я рациональный человек, который не знает ничего, кроме рационального мышления. Не верю в Рай. И в Ад. Я не верю, что жизненная энергия возвращается в космос или в другую подобную чушь. Нет, я думаю, что когда мы умираем, когда та маленькая свеча, которая горит внутри нас, наконец-то гаснет, на этом все и заканчивается. На этом все. Нас всех ждет только тьма, и все, что мы сделали, все, что было в нашей жизни, все это не имеет значения. Мы здесь на короткий или долгий срок, который нам уготован, и на этом все закончится. И я не мог смириться с этой мыслью. Что моя жизнь вела к этому. Что я пожертвовал всем, что у меня было, только для того, чтобы то, границы чего я пытался раздвинуть, повернулось против меня. Это меня ужасало. И до сих пор ужасает, хоть я и знаю теперь намного больше, чем раньше.

— Что Вы сделали? — требует ответа Майк, отодвигая Грега в сторону. — Какого черта Вы со мной сотворили?

— Я создал Аморию, — говорит он, с трясущимися руками, — из ничего. Это почти точная копия маленького городка, в котором я вырос, той идеализированной версии Америки, которую все с нежностью вспоминают, даже если никогда в ней не жили. В 1950-е годы все было… по-другому. Войны закончились. Экономика стремительно росла. Америка заявила о себе как о доминирующей сверхдержаве. Тогда мы были… другими. Мы были счастливее. И я хотел к этому вернуться. Поэтому создал Аморию. Я создал город. Здания. Улицы, деревья и дуновение ветра. Траву. Фонтан в парке. Дом, в котором Вы спали. Вашу зубную щетку. Обувь. Кота. Одежду, что на Вас надета. Разумеется, я не могу полностью приписать себе эту заслугу. Поскольку, как бы много я ни знал о том, как работает разум, к своему стыду, я довольно неумел в технологическом плане. Но у меня были идеи. И я смог найти талантливого человека, чтобы воплотить это в реальность. Ну. Скорее, нереальность.

— Нет, — шепчет Майк. — Вы лжете. Это не…

— Амория – это мысленный образ, — продолжает доктор Хестер. — Симуляция, хоть и очень хорошая. Она существует лишь в строках кода и в разрушающемся разуме усталого старика. Я возвел ее с нуля, но никогда не пользовался ни молотком, ни гвоздями. Я проложил дороги, не покидая помещения для сканирования. Каждый уголок, который Вы видели, создан с любовью, с помощью одной только мысли. Я создал Аморию в качестве эксперимента. Чтобы дать шанс на жизнь тем, чей разум был уже полностью утрачен. Чтобы посмотреть, замедлит ли это дегенерацию. Вызванную травмой. Заболеванием. Инфекцией. Гипоксией. Мистер Хьюз, я создал Аморию из чистого эгоизма. Потому что хотел, чтобы у меня было место, куда я мог бы уйти и прожить свою жизнь в надежде, что буду свободен от ужасов, которые наверняка ждут меня в будущем.

— Люди, — хрипло произносит Майк. — Все те люди. В Амории. Мои друзья. Мой… — Он не может закончить последнюю мысль.

— Они реальны, — отвечает доктор Хестер. — В некоторой степени. В той степени, в какой они когда-то были такими же, как Вы. Они жили, дышали и ходили по этой земле. Как и в Вашем случае, произошла трагедия. Вынужденно или по собственной вине, они оказывались в коме, практически не имея шансов когда-либо очнуться. Я думал, что делаю им подарок. Пока их мозг функционировал, я мог манипулировать их мозговыми волнами, заставляя думать все, что захочу. Их тела были бесполезны, но разум? Мистер Хьюз, разум – могущественная штука, способная сотворить столько прекрасного. И так много разрушений.

Доктор Хестер закрывает глаза и откидывает голову назад.

— Я сам их отбирал. Все сто тридцать восемь человек. Людей без семьи. Без привязанностей. Бич общества. Обездоленных. Забытых. Тех, по кому никто не будет скучать, если их не станет. Я дал им место, куда можно пойти, в надежде найти свой собственный путь домой, когда придет время.

Он качает головой.

— И потом появились Вы.

— О чем, черт возьми, Вы говорите? — хрипло спрашивает Грег. — Что Вы наделали?

Глаза доктора Хестера расфокусируются, и он слегка оседает в кресле, уставившись в пустоту. Грег бросает взгляд на доктора Кинг, но она качает головой.