XXII

После Майк долгое время молчит, хотя Грег чувствует его всепоглощающее горе. Оно проникает во все, в каждое биение сердца, которое они делят, в каждый общий вдох. Это вопль, рождающийся глубоко внутри и пробирающий до нутра. Грег ощущает потерю почти так же отчетливо, как если бы перенес ее сам. Но Грег никогда не знал Шона и может только видеть обрывки, маленькие фрагменты воспоминаний, которые просачиваются от Майка. В них он слышит что-то вроде «здоровяк» и «налить тебе чашечку кофе?». Он видит улыбку, подобную солнечному свету, что сжигает Грега изнутри. Он всегда считал себя бисексуалом, хоть его и влекло больше к женщинам, чем к мужчинам. Но он чувствует вкус Шона на языке, и помнит тяжесть его тела, прижимающегося к Майку. Эти маленькие проблески печали, как полусгоревшие фотографии после пожара, – все, о чем думает Майк.

После он больше не пытается перехватить контроль.

Грег не знает, легче ему от этого или нет.

Доктор Кинг и доктор Хестер поспешили прочь из комнаты, когда Майк рванулся вперед, и, впервые с тех пор, как они очнулись, так высоко подняв руки. Грег был настроен позволить ему напасть, если бы тот смог. Их пальцы скрючены, как когти, и он чувствовал глухое эхо ярости Майка. Оно смешалось с его собственной яростью на то, что нечто подобное могло произойти. Странно, что он злится не за себя.

Он был зол за Майка. И за все, что тот потерял.

Даже если он ненастоящий.

— Я тоже, — говорит Майк безучастным и ровным голосом. — Я настоящий. Все во мне настоящее. Все, что я когда-либо чувствовал, настоящее.

Грег хочет ему верить. Правда хочет. Но не знает как. Он все еще не совсем уверен, что понял, что на самом деле произошло. В каком оказался положении. Он задается вопросом, не придется ли ему вернуться в тюрьму, раз уж он очнулся? Сможет ли он когда-нибудь выйти на свободу? Или в принципе пойти. Пока Майк отвлечен…

Я настоящий Шон настоящий все настоящее все все это сон сон сон

… он смотрит вниз на ноги, и колени похожи на набалдашники, а сами ноги – на палки от метлы. Отвратительное зрелище. Он всегда гордился тем, что был большим, крепким и мускулистым, но теперь он превратился в искаженную версию самого себя.

И еще, Грег не удивлен тому, что ему рассказал доктор Хестер. О том, как он здесь оказался. В отличие от Майка, он ему верит. По крайней мере, насчет Дженни. Как она его подставила. Видео, что бы в нем ни говорилось, было просто постановкой, а значит, она все спланировала. Дерьмовая вышла ситуация. Абсурдно, но он благодарен, что не может вспомнить, что произошло в тот день. Ему и так хватает, над чем подумать. И не нужно предательство жены в придачу ко всему прочему.

Да и лучше не вспоминать, как ему размозжили череп об пол тюремной душевой.

Пока Майк что-то бормочет на заднем плане, входит медсестра. Она спрашивает, как он себя чувствует, и Грег смеется в ответ.

— А Вы как думаете? Знаете, что вы, люди, со мной сделали? Во что меня превратили?

После этого она почти ничего не говорит.

На самом деле, никто с ним не говорит.

***

Он засыпает как Грег, и ему снятся сны Майка.

Ему снится красивый парень.

Я не очень хорош в этом.

В чем?

В общении с тобой.

Ты очень хорош в общении со мной. Возможно, лучше всех.

Как же болит сердце.

***

Грег становится сильнее, а Майк слабеет.

На самом деле, удивительно, как быстро он начинает наращивать мышцы. Ему объяснили, что используемые ими криогенные технологии аналогичны тем, которые НАСА использовали для запланированных космических полетов. Майк немного оживляется при мысли о полетах в космос, но это мимолетное чувство, которое почти сразу исчезает.

— В стазисе, — говорит ему один из физиотерапевтов, когда Грег кряхтит при каждом болезненном шаге, опираясь на брусья. — Почти полностью заморожен. Как гигантское мороженое. Вот, чем Вы были. Процесс неидеальный, и это не точная наука, вот почему некоторое время Вам будет трудно ходить. Еще четыре шага, Грег, Вы сможете. Еще четыре шага. Вы сможете. Не падайте духом!

Каждую ночь, когда свет наконец гаснет, он чувствует себя изможденным. Его подавляют эти чувства, тяжестью оседая на груди. Большую часть времени он слышит Майка, чувствует, как сжимается от боли его сердце, но на этом все. Майк с ним не разговаривает. А он не пытается заговорить с Майком.

Поначалу это происходит потому, что мысль кажется ему нелепой, и настолько выходит за рамки его понимания, что кажется безопаснее (и разумнее) этого не делать. Ему не стоит вести разговоры с воображаемыми голосами в голове, независимо от того, насколько реально они звучат и насколько реальны, они по мнению окружающих («С кем я сегодня разговариваю? Вы мистер Хьюз или мистер Фрейзер?» Всегда мистер Хьюз. Всегда).

Он видится с доктором Кинг чаще, чем с доктором Хестер. Она выступает в роли психотерапевта. Она просит подумать о таких вещах, как «восстановительная терапия памяти» и «винит ли он мать в том, как вел себя отец». Он хочет посмеяться над ней, сказать, что уже очень давно ни в чем не винит мать, но это может оказаться неправдой. Он все еще испытывает этот старый, привычный гнев на нее за то, что не схватила его за руку и не увела из того дома, как только появилась возможность. Что не сумела позаботиться о них обоих. Что осталась с человеком, который ее избивал. Как она могла? Как она могла остать…

— Вы злитесь? — однажды спрашивает его доктор Кинг.

— Раньше злился, — отвечает Грег, и это, пожалуй, самое правдивое, что он сказал за долгое время. — Но я мог это контролировать.

— Вам приходилось себя контролировать?

— А разве нам всем не приходится?

Майк где-то смеется.

***

Проходит около трех недель, когда Майк снова с ним заговаривает.

Грег читает, потому что в комнате нет телевизора. В любом случае, у него никогда не хватало времени, чтобы смотреть телевизор. Книга… странная. Он не знает, откуда она взялась. Просто однажды обнаружил ее на столе рядом с больничной кроватью. Называется «Повелитель мух». Что-то из списка классической литературы, который он должен был прочитать в какой-то момент жизни. Вроде «Дивного нового мира» Хаксли или «1984» Оруэлла. Просто у него не дошли руки. В прошлой жизни у него не было времени. Он был слишком занят тем, что терпел неудачи практически по всем фронтам.

Майк произносит:

— Мы все на острове, тебе так не кажется?

Грег останавливается. Слова слетели с его губ, но говорил не он. Странное чувство. Диссонанс, к которому он вряд ли сможет когда-нибудь привыкнуть. Он чувствовал скрывающегося на заднем плане Майка, но с каждым днем все слабее. При этой мысли у него (у них) защемило в груди, но они же не могут оставаться так вечно, правда? Он Грег Хьюз. Всегда был Грегом Хьюзом.

— Кроме тех случаев, когда ты был Майком Фрейзером, — бормочет он.

— Когда дверь – не дверь? — спрашивает Майк. — Когда она приоткрыта.

— Когда Грег — не Грег? — спрашивает Грег. — Когда он Майк.

— Мы читали эту книгу, — говорит Майк. — В нашем книжном клубе.

— Знаю, — отвечает Грег. — Я помню.

— Помнишь?

— Кое-что, — признает он. — Не все. Это как смотреть старое домашнее кино. Как смутное воспоминание о прошлом, без подробностей.

— Я помню, — говорит Майк. — Помню все.

— Это было не реально.

Майк горько смеется.

— Это было более реально, чем все, что у тебя когда-либо было.

— Ты ни черта обо мне не знаешь.

— Не знаю? В конце-концов, я – это ты.

— Бледная версия.

— Ты когда-нибудь был влюблен? — спрашивает Майк.

— Нет.

— А я был.

— Знаю.

— Да ну?

— Да. Я чувствую. Ты в это веришь.

— Это по-настоящему.

— Ты так думаешь.

— Я знаю, что по-настоящему, — припечатывает Майк. — Мне все равно, что они тебе говорят по этому поводу. Где мы. Что они сделали. Я знаю, что это было по-настоящему.

— Ты исчезаешь.

— Нет.

— Ты молчал.

— Думал.

— О чем?

— Не важно.

От этих слов по телу Грега пробегают мурашки.

***

— Давайте, мистер Хьюз! Поднажмите. Вы можете лучше. Вы сильнее! Давайте, еще семь шагов, и Вы на месте!

***

— Вы думаете, что это я ее убил?

Доктор Кинг поднимает взгляд от планшета.

— Разве имеет значение, что я думаю?

Грег пожимает плечами.

— У Вас есть свое мнение. У всех есть. Например, некоторые медсестры меня боятся.

— Не думаю, что это правда.

— Конечно, правда, — легко отвечает Грег. — Они видят меня таким, каким я выгляжу сейчас, покрытым шрамами и бледным как смерть. Я не говорил Вам, что вчера видел свое отражение?

Доктор Кинг выглядит изумленной.

— Кто-то…

Грег качает головой.

— Нет. Просто заметил поднос. Металлический поднос. Я подождал, пока уйдет медсестра, и взял его. Хотел посмотреть на повреждения. — Он проводит пальцами по длинному шраму, который начинается на затылке и огибает бритый череп сбоку, пока не истончается над правым глазом. Конечно, есть и другие шрамы, но этот самый заметный. — Я изуродован.

Доктор Кинг колеблется. Потом спрашивает:

— Вас это беспокоит?

— Я выглядел по-другому. В Амории. Как раньше.

Она кивает.

— Так было нужно, чтобы у Вас было полностью осознанное представление о себе.

— И у остальных было также?

— Да.

— Они все до сих пор там находятся?

Она не отвечает.

— Я вспоминаю, — говорит он. — Все больше и больше. О том, что было… до этого. Я не убивал жену. Вернее, убил, но только потому что она первая на меня напала.

— Вы так и говорили вначале.

— Мне не позволили дать показания. Мои адвокаты. Сказали, что я выгляжу холодным. Пугающим. Даже злым. Они полагались на показания свидетелей. На цепочку улик. Очевидно, это не сработало.

— Мистер Хьюз…

— Я был в душевой. Вы знали, что в тюрьме душ можно принимать только раз в несколько дней? Нормирование расхода воды, или тому подобный бред. Обычно об этом никто не задумывается. Какая это роскошь, возможность принимать душ каждый день. Мы воспринимаем это как должное. Проснуться, принять душ. Пойти на работу. Вернуться домой. Снова принять душ, если захочется. Лечь спать. В тюрьме все по-другому.