— Ты в порядке?

— Только… гордость задета… да, — выдавил он и смущенно улыбнулся мне.

— Тогда тебе повезло, Джолало-сан, — я не сказала, что другие женщины могли его убить. — Зачем ты это сделал? Ты напугал меня.

— Прости, да, — он попытался встать еще раз. В этот раз ему удалось. — Хотел поговорить с Рисуко-сан, да.

— Зачем тебе со мной говорить? — я не понимала, почему ему этого хотелось.

— Где ты научилась использовать меч и… — он изобразил удар локтем, которым я его повалила. — От отца, да?

— О, — я не могла рассказать ему о цели Полной луны. И я не хотела обсуждать то, что Ото-сан был мертв. — Немного от отца, да. И… от многих учителей.

Он кивнул, потирая живот.

— Ты мог поговорить со мной за едой, Джолало-сан.

— Рисуко-сан не было… — он охнул, согнувшись. — Не было за едой, да.

— О, прости, Джолало-сан. Я играла на похоронах.

— Знаю, да.

Я хотела сказать, что не нужно заканчивать каждое предложение «да», это не звучало вежливее, а путало, когда Шино прошла мимо, растрёпанная, ворчащая:

— «Следи за ночью». Да. «Помолись за души мертвых». Конечно. Бака, — она фыркнула с презрением и пропала в лагере, шагая в сторону Полной Луны.

Я вдруг стала переживать за монаха. Она напала на него?

— Прости, Джолало-сан, — сказала я как можно спокойнее. — Я должна идти и… принести еще церемониальных вещей монаху.

Он кивнул, явно хотел попроситься пойти со мной.

Я пошла прочь.

— Спокойной ночи, Джолало-сан!

Он помахал рукой.

— Спокойной ночи, Рисуко-сан.

Когда я дошла до костров, белый силуэт монаха лежал на примятой траве. Я испугалась, что Шино навредила ему, но шагнула ближе и услышала его храп. Я окинула его взглядом, не увидела раны.

Я обрадовалась, вернулась к задним вратам Полной Луны.

Миэко стояла внутри, снова спокойная.

Я рассказала ей о том, что видела, хотя не упомянула Джолало.

Она кинула, сказав, что проверила Маи, которая была пьяна и рассказала Миэко, что у них с Шино была встреча — я кивнула, понимая, что они, конечно, поссорились. Миэко убедилась, что Маи выпила воды и легла спать, а потом покинула Убежище и видела, как Шино прошла в задние врата и ушла к спальням. Все сложилось хорошо.

Она проводила меня до спальни учениц.

Радуясь, что день, начавшийся с трагедии, закончился комедией ошибок, я пожелала Миэко хорошей ночи.

День был тяжелым и долгим.

Следующий день будет еще дольше, но я засыпала в радостном неведении.

21 — Медведь

Когда я пришла в Убежище на следующее утро, чтобы принести Маи завтрак из бобовой каши и риса — она была на той же диете инь, что и Тоуми — она все еще спала, сжавшись на матраце, как поросенок, разделенный с матерью. Большой палец был во рту Маи, и ее выражение лица было мягким и умиротворенным, я ее не видела такой.

Рядом с ней валялись три пустые бутылки вина — она явно залезла в кладовую и добыла больше, допив ту, что я принесла. Конечно, Миэко сказала, что она была пьяна. Конечно, она крепко спала.

Я знала, что Ки Сан будет в ярости, но не винила ее.

Я подумала о Торае, низком поваре Такеды, он рявкал монаху, что тот не получит сакэ. Странно. У нас было много сакэ.

Я оставила простую еду там, где Маи найдет ее, когда проснется, убрала пустые бутылки и вернулась на кухню. Там госпожа Чийомэ и Миэко стояли с Эми. Миэко держала колчан с четырьмя длинными стрелами с белым древком и белыми перьями.

— Ах, моя белочка, — сказала госпожа, — вот и ты. Капитан Хара попросил очистить это для похорон сегодня. Я бы хотела, чтобы вы отнесли это на горячие источники, — она склонилась. — И выглядывайте дезертира Матсудаиры, Кобаяши, ладно?

— Да, Чийомэ-сама, — сказали мы. Эми взяла колчан, и мы пошли по тропе, по которой ходили день назад.

Когда я спросила, для чего нужны стрелы, Эми пожала плечами.

— Наверное, ими подожгут погребальные костры.

— Ох.

* * *

Мы шли вдоль ручья, воняющего гнилыми яйцами, к горячему источнику. От запаха я подумала о нашем разговоре день назад — о наших отцах. Эми, наверное, думала о том же, потому что выглядела задумчиво, может, печальнее обычного (хотя с ней всегда было сложно понять).

Она оглянулась, увидела мой взгляд и вяло пожала плечами.

— О чем ты думаешь? — спросила я.

— Ото-сан, — она вздохнула. — Мой. Тоуми. Твой.

— И я.

Мы шли в тишине, а потом она добавила:

— О похоронах. У… твоего отца были похороны?

— Нет.

— Ох. Это точно было тяжело.

Теперь я пожала плечами.

— Наверное. Мы не знали, точно ли он умер, хотя он явно мертв. Мы просто знаем, что он ушел в замок… и не вернулся.

Эми опечалилась. Она закинула руку на мои плечи.

— Это точно сложно. Не знать.

— Это было ужасно для моей матери. Она все еще ждет, что Ото-сан войдет в дверь, наверное, — у меня было много воспоминаний о том, как мама плакала, глядя на вишню в нашем дворе. — Мы с Усако грустили, пожалуй. Но мы не понимали.

Эми кивнула.

— Думаю, похороны помогли мне и маме принять, что его нет. Но было и страшно. Огонь. Запах… — она поежилась. — Я была юной, не понимала всего, что происходило, как ты и твоя сестра. Но я знала, что он ушел.

Я обвила рукой ее плечи, и мы шли в тишине до пруда.

* * *

Обезьяны мрачно смотрели, как мы с Эми подходили к водопаду. Я снова разулась, сняла накидку и прошла в теплый пруд. Очистив себя ритуалом, я повернулась к Эми за первой стрелой.

Она была белой, что было необычно, как и то, что стальной наконечник был пустым, почти как маленькая клетка. Я приподняла бровь, а Эми крикнула поверх шума воды:

— Чтобы содержать огонь.

— Ох, — я начала очищение, окунула кончик в падающую воду, чтобы очистить его.

— Это молитва благодарения? — спросила Эми.

Я вручила ей стрелу и кивнула.

— Отец делал так с мечами каждый Новый год.

Она надула губы и вытерла стрелу тканью, которую принесла, так что моя накидка будет в этот раз сухой.

— Я… — она вручила мне другую стрелу. — Я завидую твоим воспоминаниям.

Я кивнула. Я не могла ничего сказать, не могла винить ее в зависти. Продолжая молитву, я вымыла эту стрелу, потом третью.

Когда она передавала мне последнюю, я сказала:

— Я знаю, что Тоуми не помнит своего отца ясно, только его смерть. А ты?

Слезы блестели на ресницах Эми — или это были брызги от водопада, ведь ее лицо не стало печальнее, чем обычно.

— Толком не помню. Мама все время рассказывала мне о нем, и я помню ее истории, конечно. И его лицо. Он всегда улыбался, — она почти улыбнулась печально.

Я ответила на это улыбкой.

— Конечно, — глядя на нее, думая, как тяжело было одному человеку переносить столько потери, я стала бормотать молитву, направила стрелу в поток.

Я ожидала давление воды, но не была готова к тому, что что-то утянет стрелу в водопад.

— Что… — охнула я, а потом поняла, что обезьяна за водопадом, наверное, схватила стрелу. Я разозлилась. Не думая, я нырнула в поток, в пространство за ним, рыча, — хотя звук воды заглушал меня полностью.

Жутко скаля зубы, одна из обезьянок — наверное, та же, за которой я гналась вчера — потрясла украденной стрелой.

Три или четыре других смотрели на другой стороне бурлящего пруда.

— Маленькая бака! — заорала я и пошла сквозь воду к зверьку.

Как и в прошлый раз, она забралась к щели на вершине наклоненного камня, щелкая зубами.

«Думаешь, я не умею лазать?» — я забралась по влажному камню, обеими руками подтянулась к вооружённой обезьяне, сжимающей стрелу и рычащей на меня.

Я оглянулась, проверяя, что другие не нападут сзади. Они ухаживали друг за другом.

Я увидела, как Эми прошла сквозь водопад за мной, стала осторожно подниматься по камню.

Обезьяна со стрелой смотрела с опаской на нас, пока мы лезли к ее убежищу. Зверек стал нервничать — я знала достаточно о диких зверях, они были опаснее всего, пока боялись, и я попыталась улыбнуться, протягивая руку.

Не работало. Обезьянка выла на меня, показывая зубы, острые, как у кота.

Моя попытка успокоить провалилась, и я рявкнула на нее, как старый черный пес Нару, который вызывал у Усако слезы все время.

Обезьяна потрясенно отступила, ее глаза расширились. Зверек повернулся, бросил стрелу в темную щель, где потолок встречался с каменной стеной, и убежал к воде и своим друзьям.

Я выругалась, забралась на стену и нащупала щель.

Она была шире, чем выглядела, скрытая в тенях стены. Я не нашла стрелу — я ощущала только гладкий камень. Брешь тянулась, сколько я могла просунуть руку.

Я встала, поняла, что могла пролезть в ту щель. Я заглянула туда, но видела только тень.

Но я ощутила сухой ветерок.

Эми поднялась ко мне и крикнула:

— Ты видишь стрелу?

Я покачала головой.

— Нужно спуститься!

— Думаешь, там они?

Я забыла, что госпожа Чийомэ говорила о входе в логово огра за водопадом. Я смотрела во тьму.

— Лишь один способ узнать!

Ругая обезьянку, а потом извиняясь перед ками источника, я скользнула в щель.

Я все еще не ощущала стрелу, что было странно, пока не поняла, что пещера в щели изгибалась, ведя вниз. Не отвесный склон, а горка. Когда обезьяна бросила стрелу, она могла уехать так, что я не доставала.

Я чуть не сдалась, что она была потеряна.

Но я знала, что лучники ждали четыре стрелы, не три, и потерянная не могла быть далеко. Сухой воздух, проносящийся мимо меня, пах… чем-то. Птицами. Чем-то странно знакомым, и мне нужно было проверить.

Я пролезла в трещину. Край был гладким, словно стертым за годы. Внутри царил полумрак, и я потянулась вниз, мои пальцы искали тонкое древко стрелы. Я ничего не ощущала, и я потянулась дальше…

И я скользнула на животе во тьму.

Я попыталась остановиться на четвереньках, но это толкнуло меня в другую сторону. Я кричала, пока не выехала на песочный пол лицом вперед.

Стрела лежала перед моим носом.

Свет был — вертикальная полоска света, которую прерывал большой ком.

Я сплюнула песок, схватила стрелу и встала, моргая.

К моему шоку, я поняла, что была в пещере над Полной Луной.

Огр сидел на корточках между мной и входом в пещеру.

Но я видела сквозь монстра, видела ребра света среди ребер тени.