Тряхнув головой, я попыталась сосредоточиться на игре.

Монах, покачиваясь в мятом белом одеянии с широкими рукавами, продолжал читать молитву — я не могла различить его слова из-за своей игры. Потом он притих, и я заметила, что он смотрел на бумажные подношения. Улыбка расцвела на его круглом лице, он прошел вперед, схватил рисунок Шино и стал молиться энергичнее.

Четыре лучника Такеды не сидели. Они разделились, каждый нес по факелу, длинному луку и белой стреле, которые мы с Эми очистили у водопада. Открытая клетка наконечников была набита тканью, пропитанной маслом. Они встали за нами. Я ощущала запах дыма от их факелов.

Как только все встали на места, Сачи привела нас через последний припев к тишине.

Монах произнес почти ту же проповедь, что и прошлой ночью: эта жизнь, этот мир временные, только душа вечная, и наш выбор повлияет на душу, переходящую из одной жизни в следующую, из одного тела в следующее. Прошлой ночью его сухой акцент придавал ему скучающий тон, пока он произносил проповедь, но сегодня он был странно взволнован.

Мы серьезно слушали. Кроме его голоса, был только шум ветра в зеленой траве и треск факелов за нами.

Наконец, он закончил молитву и отвернулся от тел. Он кивнул лучникам.

Пропитанные маслом тряпки шипели, загораясь, за нами.

Сачи поднесла флейту к губам, сигнал, что нам нужно будет играть снова.

Я подняла сямисэн, но сосредоточилась не на ней или следующей мелодии — мы играли «Вишневые цветы» или «Пустое небо»?

Я замечала только страницу в руке монаха. Рисунки Шино все еще были заметны, может, потому он спас страницу от огня?

В одном из пятен жира я смогла прочитать два кандзи — 武 и 田. Война и рисовое поле.

Такеда.

Я не успела сказать — да и кому? — свист раздался над головой, четыре горящие стрелы полетели к двум кострам, а потом с тихим шелестом хворост вспыхнул.

Дым поднимался от пропитанного маслом дерева, и ветер дул на нас. Я закашлялась, ослепленная, и даже Сачи перестала играть.

Это были «Вишневые цветы», и я пропустила начало.

Огонь быстро разгорелся, два костра взревели, пламя поднялось. Жар поднимал дым, и мои глаза прояснились.

Монах сунул свиток в объемный рукав.

Сачи, Шино и я смогли заиграть, хотя треск и рев огня заглушали нашу музыку для всех, кроме нас.

Нас и монаха, конечно. Который забрал свиток, который Торимаса-сан спрятал в кладовой. Свиток, который все искали. Но… почему? И как?

Шино получила его от Маи. Где Маи его взяла?

Из кладовой. Когда ходила за постельным бельем после того, как Аимару нашел его там.

Бака! Бака яро! Я была дурой. Конечно, Маи его нашла! Она знала, что это было? Вряд ли, иначе она не рисовала бы на другой стороне.

Но почему монах забрал свиток? Что ему нужно было…

Если подумать, зачем деве храма расположение отрядов или движений? Они ей не требовались, если она была просто мико. Если она не была куноичи.

Два костра пускали жар нам в лица. Мы играли, хотя это была не лучшая наша игра, даже у Сачи-сэнсей.

Эми говорила, что похороны ее отца были страшными. Запах. Я не знала, о чем она говорила, хотя была на паре похорон в деревне.

Сидя близко к двум погребальным кострам, я поняла ее слова. Там был запах горящего дерева, горящей плоти — оба запаха я знала. Но это было как-то по-другому. Жутко.

Двое мужчин ходили, говорили и смеялись два дня назад. Теперь их тела становились пеплом, а души улетали в следующую жизнь.

Я как-то не могла поверить, что они были рады, уходя из этого раунда печали. Они вернутся как люди? Как муравьи?

Я подумала о соломенном амулете, который мы сунули в рукав Сато-сана. Я надеялась, что это защитит его, куда бы он ни попал.

Печальные мысли мелькали в моем разуме, пока я следила за монахом, который снова читал молитву, едва слышный из-за рева огня, хотя стоял в паре шагов от нас.

Он был шпионом, я была уверена. Аимару сказал, что не видел его и его помощников в долине. И Сачи сказала, что он говорил с акцентом Устья. Он не был местным.

Для кого он шпионил? Для лорда Оды? Для Уэсуги?

Он сказал, что Устья был в провинции Арсенал — это было на севере.

Я вспомнила, как Баба-сан кричал, что если Такеда уберет все отряды от северной границы, территории будут открыты…

Для Ходжо.

Разноцветная карта госпожи Чийомэ сверкнула перед моими глазами, пока я играла на сямисэне, пытаясь совпадать с ритмом Шино.

Главный остров, Хонсю, как толстое тело форели. На востоке, у живота рыбы, массы красных и синих меток, Такеда и Матсудаира. С запада их окружали белые метки лорда Ода и желтые — Уэсуги. И север был оранжевым от Ходжо.

Да. Конечно, лорд Ходжо хотел знать, сколько у Такеды отрядов.

Я хотела обсудить это с Эми и Тоуми. Они понимали это лучше меня.

Но я была уверена, что монах собирался добыть список армий Такеды. Свиток Торимасы был для него?

Может, нет, ведь монах не прибыл до смерти лейтенанта.

Значит, был кто-то еще. Наверное, кто-то с именем на Т, это было на всех записках в палатке Торимасы.

Как звали монаха?

Мог он убить Торимасу? Или его помощники?

Если он был шпионом и монахом, может, он был и убийцей. Но он был не таким умелым, как Миэко-сан. Хотя редкие были такими.

Огонь горел, два мертвеца уже не были узнаваемыми в огне, и солдаты стали вставать и уходить.

«Сколько они таких видели?» — размышляла я. Со всех сторон было много мертвых, так что многих. От этого становилось проще?

Судя по слезам в глазах многих Такеда, это порой не помогало.

Матсудаира не плакали, но были серьезными и задумчивыми. Может, всех задела мысль «Однажды это буду я», даже тех, кто не знал двух солдат Такеда.

Я не могла найти лицо лейтенанта Сакаи в толпе. Все офицеры Матсудаира были там, включая лорда Матсудаиру и его племянника. Лейтенант был со шрамом на щеке, но того, с кем заигрывала Маи в первую ночь, того, кто бился за нее с мертвецом, не было видно. Может, он держался подальше, как лейтенант Такеды, Итагаки, сказал ему делать прошлой ночью. Может, не хотел устраивать сцену.

Сакаи не начинался на Т.

Если монах не был убийцей, то кто был?

Кто заставил Торимасу-сана нарушить долг? Может, это был человек, которому он был должен кучу денег. Т.

Лорд Матсудаира ушел вместе с его последователями и многими Такеда. Лорд Такеда и его офицеры еще сидели, смотрели, как горели их товарищи.

Сачи подала нам сигнал, и мы опустили инструменты.

— Молодцы, как всегда, девы, — сказал монах, смеясь.

— Спасибо, — Сачи облизнула губы, которые пересохли от дыма и долгой игры на флейте.

— Прошу, — спросила я, — может скромная слуга узнать имя Уважаемого?

Он изумленно посмотрел на меня.

— Мое священное имя — Джункейшо. Почему ты спрашиваешь, дитя?

— О, просто любопытство, Джункейшо-сан, — он стал поворачиваться, и я спросила. — А зачем вы спрятали тот свиток в рукаве?

Он повернул голову, но не атаковал меня, как я переживала, что он сделает, а побежал в другую сторону.

К четырем лучникам, еще стоящим за нами.

Сачи закричала:

— Остановите его!

Лучники — одним из них был Итагаки-сан — тут же ответили. Один луком сбил бегущего монаха. Еще трое прижали ноги к его рукам, лейтенант Итагаки наступил ему на шею.

— Не убивай его, Итагаки, — сказал лорд Такеда, который вдруг оказался рядом с Шино. Она удивлённо отпрянула. — Сачи, этот мужчина тебя ущипнул?

Другие Такеда окружили нас. Я видела госпожу Чийомэ и куноичи, худые красно-белые березы в роще воинов-кедров.

— Нет, мой лорд, — сказала Сачи, — иначе он был бы без руки. Нет. Он забрал что-то из погребальных костров до того, как их подожгли. Бумагу, — она посмотрела на меня и приподняла бровь.

Во рту пересохло, я смотрела на монаха, который перестал извиваться под весом солдат. Я надеялась, что он еще мог дышать.

— Думаю, у него… в его левом рукаве список. Список, который мертвец оставлял в нашей кладовой.

Итагаки склонился, держа ногу у шеи шпиона, и вытащил свиток из испачканного травой рукава. Он поднес его генералу, тот мрачно взглянул на бумагу и кивнул на костер.

— Как это попало туда?

Шино охнула, и на миг я подумала, что-то наступил ей на горло. Нет, она глазела на рисунки в руке Такеды-сама.

Миэко сказала:

— Думаю, наша старшая ученица, Маи, нарисовала фигуры сзади, не зная важность бумаги.

Лорд Такеда перевернул список, посмотрел на рисунки Шино, танцующей Шестьдесят четыре Перемены. Брови его капитанов приподнялась, но лицо Такеды-сама осталось каменным.

— Очень мило, — сказал он.

Шино глядела на землю, лицо было красным, как солнце на закате.

Миэко опустила ладонь на плечо Шино.

— Шино ходила к Маи прошлой ночью. Чтобы поддержать ее в изоляции. Когда Маи показала Шино рисунок, Шино, как она мне сказала прошлой ночью, смутилась. Их… немного занесло, да, Шино-чан?

— Да, — простонала Шино.

Занесло. Можно было и так назвать то, что они поссорились, как две собаки из-за кости.

— Рисуко-чан и я видели, как Шино покинула лагерь со свитком в руке, да, Рисуко?

— Да, Миэко-сэнсей, — когда вес взглядов не пропал, я сглотнула. — Эм, Миэко-сэнсей послала меня проверить, что Шино-сэнпай была в порядке, пока она проверяла Маи. Я прошла за ней сюда. Когда я дошла до костров, она уже уходила. Монах был на земле, как сейчас, спал.

— Молился за души мертвых, — буркнула Шино.

— И он не видел, как она оставила там свиток.

Лорд Такеда хмыкнул, потом огляделся.

— Как эта Маи получила свиток?

Мой рот открылся, я не успела подумать.

— Она, наверное, нашла его в кладовой, пока брала постельное белье, когда госпож Чийомэ отправила ее в Убежище.

Госпожа Чийомэ кисло рассмеялась.

— Да? Я не знаю, что хуже — умные девушки или глупые. Рисуко, приведи Маи из Убежища. У нас есть к ней вопросы. Снова.

— Госпожа! — охнула Шино, вдруг заступившись за Маи, как за день до этого. Я не понимала их двоих.

Госпожа Чийомэ подняла руку.

— Вряд ли она в беде. Но нам нужно с ней поговорить. И нам нужно поговорить со злодеем в одежде монаха. Рисуко, иди. Сейчас.