Галина заметила этот взгляд. И поняла его. Сдерживая себя и избегая встречаться с Анохиным глазами, спросила:

— А вы почему молчите, Василий Митрофанович? Вам неинтересно?

— Я слушаю, — ответил Анохин коротко, а глаза его засмеялись так, что Галина даже вздрогнула.

«И за что он меня не любит? — думала она. — Не может примириться с утерянной партией долот? Ну, подожди, товарищ Анохин, я заставлю тебя смотреть на вещи по-другому!»

— Давайте пройдем в будку, Василий Митрофанович, — проговорила она, настраиваясь воинственно. — У меня есть одна мысль… Хочется посоветоваться. Попрошу и вас, бурильщик…

Фамилию бурильщика она забыла. Мудреная фамилия… не то Курнаевский, не то Курнаковский… Да это было в настоящую минуту и не так важно. Важнее было другое. Нужно было видеть лицо Анохина, когда оно вытянулось у него от того, что у «барышни» есть еще какая-то мысль и ей хочется посоветоваться… Он выплюнул окурок и сквозь зубы процедил:

— Что ж… пройдем. — И тихо, видимо для себя, добавил. — Это… становится интересным.

Галина слышала последние слова, но промолчала.

— Мысль, думается мне, стоит внимания, — начала она, когда они втроем уселись вокруг стола. — Вот я и хочу выслушать ваше мнение…

Галина рассказала о том, о чем они с Вачнадзе и Сельдиным говорили вчера так долго и подробно, разбирая детали нового способа бурения.

— Ваши возражения? — кончив разъяснения, обратилась она к мастеру и запнулась: глаза Анохина смеялись, смеялись безудержно, торжествующе. «Ага! А что я говорил?!» — кричали они.

— Почему вы молчите, Василий Митрофанович? — спросила Галина, вглядываясь в веселые глаза мастера. Анохин отвернулся, сцепил длинные худые пальцы, и хрустнув ими, проговорил:

— Видите ли, Галина Александровна, я считал вас, простите за откровенность, умным человеком и не ожидал, что вы предложите такой способ бурения… Но, к сожалению, это не новинка. Многие бурильщики понесли суровое наказание за этот же самый способ… Нет! — Анохин пристукнул ладонью по столу. — И еще раз нет! Пока я хозяин на буровой, этого я не допущу.

— Почему? Вы иронизируете, но дельного ничего не предлагаете.

— Почему? Да потому, что мне не хочется очутиться перед прокурором, уважаемая Галина Александровна. Мне больше нравится гулять на свободе.

— Ну, а вы, бурильщик? — спросила она у молчавшего до сих пор Курнаевского-Курнаковского. — Что скажете?

Галина напряженно всматривалась в некрасивое лицо бурильщика и ждала ответа. Много человеческих лиц видела она, но такое ей пришлось встретить впервые. И почему-то сейчас, ожидая ответа, она неожиданно подумала: «Это лицо запомнится мне на всю жизнь». Низкий лоб, нависшие клочковатые брови над маленькими глазами, круглый красный нос, напоминающий молодую картофелину, широкий рот, через всю правую щеку тянется сизый рваный шрам. И все-таки в этом некрасивом, изувеченном лице было что-то привлекательное. Что же? Ну, конечно, глаза! Прозрачные, как родниковая вода, и смотрят на все так спокойно, пытливо и умно…

— Я согласен с предложением, — неожиданно проговорил глуховатым голосом Курнаевский-Курнаковский. — Дельное предложение. Его необходимо внедрить. Я первый возьмусь за это. Ребята тоже поддержат, если объяснить им… А вы неправы, Василий Митрофанович. Верно говорит Галина Александровна, вы упражняетесь в иронизировании, но дельного ничего не сказали. Мы топчемся на месте, а вы не замечаете этого.

Обычная выдержка изменила Анохину. Поглядывая злыми глазами то на Галину, то на бурильщика, он, заикаясь, заговорил:

— П-пока я х-хозяин на буровой, я не допущу никаких сомнительных опытов… Эт-то прямой п-путь к ав-аварии… А вы, Курниковский, будете делать то, что я прикажу!… — Анохин шумно отодвинул скамью и направился к выходу.

— Нет, не все! — крикнула ему Галина и так же, как Анохин, прихлопнула ладонью по столу. — Будет так, как прикажу я, начальник участка!

Анохин круто повернулся к ней:

— Вот как? Хорошо. Делайте все, что вашей душе угодно, а я умываю руки… Будьте здоровы!

— Привет, товарищ Анохин! Можете отправляться в контору и доложить Вачнадзе, что я временно освободила вас от работы…

Растерявшийся Анохин потоптался у порога, потом зло выругался и, хлопнув дверью, вышел.

— Зря вы погорячились, Галина Александровна, — проговорил спокойно наблюдавший за этой сценой Курниковский. — Вздорный человек… Он на все способен, ни перед чем не остановится…

— Вернется, — махнула рукой Галина и уже спокойнее добавила: — Без этого нельзя… Вас как звать?

— Михаил Григорьевич.

— Без этого нельзя, Михаил Григорьевич. Давайте поговорим о деле. Идите пригласите ребят.

Бурильщик вышел. Галина прошлась по будке. Остановилась и упрямо повторила:

— Нет, без этого нельзя!..

Вачнадзе просматривал радиограммы. Удивился: из Соленой Балки было пять радиограмм и все об одном и том же — с просьбой ускорить отправку продуктов. И под каждой подпись: Кедрин.

«В чем дело? Я же приказал Куцыну еще несколько дней назад поспешить с этим, — раздражаясь все больше и больше, думал Вачнадзе, перечитывая радиограммы. — Неужели Куцын забыл?»

Не глядя, поднял трубку внутреннего телефона. Ответил Куцын.

— Слушает Куцын, кто просит?

Голос был веселый, видимо, Андрей Гаврилович только что смеялся, с кем-то разговаривая. И Вачнадзе закипел.

— Вачнадзе говорит, — буркнул он в трубку. — Зайдите ко мне.

Куцын вошел бочком, робко.

— Садитесь, — кивнул на стул Вачнадзе и, когда Андрей Гаврилович пристроился на краешке стула, положив маленькие ладошки на колени, протянул телеграммы из Соленой Балки. — Читайте. В ваш адрес.

Перебирал Куцын эти клочки бумаг, и голова его, украшенная копной соломенных волос, все больше втягивалась в плечи.

— Что скажете? — сдерживая себя, спросил Вачнадзе.

— Виноват, Лазарь Ильич. Завертелся, закрутился, забыл… Виноват, Лазарь Ильич…

— «Виноват, забыл»… Вам не надоело петь одну и ту же песню? Почему же вы не забыли прихватить из областного центра несколько ящиков апельсинов и яблок, хотя вас об этом никто не просил? К новому году готовитесь, для друзей-товарищей стараетесь, а разведчики в степи чем встретят новый год — куском хлеба с водой?

Вачнадзе уже не мог сдерживаться, чем больше говорил, тем больше горячился.

У Куцына пылали большие уши, хотя лицо было бледным.

— Вы помните мой приказ?

— Помню.

— А почему же не выполнили?.. Согласовали вопрос о продуктах с начальником ОРСа?

— Нет.

— А с начальником автохозяйства?

— Нет.

— Так чем же вы занимались?

— Буровой Гущина. Пока обеспечил всем необходимым…

Вачнадзе перебил:

— Не хочу слышать ваших оправданий. У вас целый отряд экспедиторов, и с обеспечением хозяйства Гущина они отлично справились бы и без вас… — Тяжело посмотрел на маленького, съежившегося Андрея Гавриловича. — Плохо работаете, Куцын. Я уже предупреждал вас. Предупреждаю последний раз. Идите и чтобы машины с продуктами были отправлены в Соленую Балку самое позднее через три дня. Проверю сам. Вопросы есть?

— Нет.

— Можете идти.

Куцын поднялся и, согнувшись, маленький, направился к двери.

— А радиограммы надо бы захватить, — остановил его Вачнадзе. — Для памяти…

Андрей Гаврилович машинально, словно заведенный, вернулся, подошел к столу и, не глядя на Вачнадзе, собрал разноцветные листочки.

Галина шла с производственного совещания, собранного Вачнадзе. Присутствовали все начальники участков. Об итогах года говорил Гурьев. Обрисовав положение с выполнением годового плана, он неожиданно сказал в заключение:

— А вот еще новость: мастер Кедрин сообщил, что в скважине открылось поглощение. И это перед самым новым годом! Сколько времени уйдет на борьбу с ним — неизвестно. Но одно ясно: мы теряем на этом десятки метров проходки.

Кто-то из инженеров возразил:

— Насколько нам известно, Кедрин идет с опережением графика.

— Это не имеет значения! — резко оборвал Гурьев и добавил, глядя с непонятным торжеством на Сельдина: — Я отправил ему приказ ликвидировать поглощение в ближайшие два — три дня и об исполнении доложить мне лично. Кроме того, я приказал ему отложить до лучших времен все сомнительные эксперименты с водой, которую он применяет при бурении вместо глинистого раствора…

По кабинету пробежал глухой ропот: инженеры уже знали о новом методе бурения, предложенном Кедриным, и многие находили, что Кедрин на верном пути. И вдруг такой приказ.

Галина посмотрела на Вачнадзе: «Выступить?» Лазарь понял и, незаметно, одними глазами, улыбнувшись, покачал головой. И она согласилась: да, говорить о том, как идут дела на четыреста двадцать второй, еще рано, хотя и можно было бы сказать: скорость проходки намного увеличилась, буровики поверили в новый метод… Но говорить рано. Ведь был уговор: закончим проходку, проанализируем технико-экономические показатели, тогда и обнародуем данные… И Галина промолчала, хотя и была возмущена выступлением Никиты.

«Демагог!» — думала она, опустив голову, чтобы никто не видел ее пылающего лица.

Перед совещанием они встретились в приемной Вачнадзе. Никита с бумагами в руке вышел из кабинета.

— Галина… — немного растерянно, как ей показалось, произнес он. — Здравствуй.

— Здравствуй, Никита.

Он снял очки, повертел их за дужку.

— На совещание?

— Да. — Галина с удивлением посмотрела на него: спрашивает так, будто не знает.

— Будешь выступать? Не советую.

Никита нахмурился и надел очки — спрятав глаза.

— Не понимаю, — почему-то смешавшись, ответила она и поняла: Алексей! Открыто, с вызовом глянула прямо в лицо Никиты. Тот, отвернувшись, мешковато затоптался на месте и шагнул к выходу, буркнув еще раз:

— Не советую.

— Послушай, Никита, — окликнула она его. — Будь же наконец человеком.