Вачнадзе с затаенной улыбкой на губах деловито пошелестел бумагами на столе и сказал:

— Естественный шламовый раствор…

— Слышали, что при этом получается, Гурьев, когда вода соединяется с глиной?

Гурьев поморщился.

— Я попросил бы вас, Роман Иванович, избавить меня от ученических задач… Все-таки я не мальчик.

— Прошу извинить меня, Никита Петрович, если я обидел вас, но речь идет о материи гораздо более серьезной, нежели наше самолюбие.

— Я понимаю, что вопрос чрезвычайно важный, и поэтому сразу — вот так, как мы его решаем, — решить его нельзя. Мне кажется, Роман Иванович, нас никто не подгоняет и поэтому мы можем подумать об этом день-другой.

— Согласен с вами, Никита Петрович, — кивнул своей большой головой Сельдин и хитро посмотрел на Вачнадзе крупными, на выкате глазами. — А каково ваше мнение, Лазарь Ильич?

— В принципе я согласен, — медленно ответил Вачнадзе, так же хитро глянув на Сельдина. — Скажу больше: я достаточно хорошо продумал предложение мастера Кедрина и, — он быстро и зорко глянул на Гурьева, — поддерживаю его: новый метод нужно двигать в практику. Есть у меня и свое предложение… Поручить одному из наших инженеров на вновь забурившейся скважине проверить этот метод… Разумеется, при нашем строжайшем контроле за ведением работ.

— Клянусь душой!.. — воскликнул Сельдин и стукнул кулаком по мягкому валику кресла. — Я согласен жить на этой буровой!..

— Ну, зачем вы так, Роман Иванович, — укоризненно покачал головой Вачнадзе. — Не будем мешать бригаде делать свое дело… Впрочем, о контроле поговорим особо. А вы как смотрите на предложение, Никита Петрович?

— Что ж, — нехотя согласился Гурьев, — можно попробовать. Попытка, как говорят, не пытка. Буду рад, если метод Кедрина оправдает себя. И тем не менее, ответственность за последствия эксперимента я с себя снимаю и об этом сообщу главному инженеру треста…

— Хех, — утробно выдохнул Роман Сельдин и вылез из кресла. На коротких ножках быстро подбежал к Гурьеву, уставился выпуклыми глазами, выпятил нижнюю губу и большой живот. Стоит гоголем, руки в брюки — смотрит, пыжится. Постоял и быстро, напористо, прямо в лицо: — А не стыдно будет вам, инженеру, писать? Мое почтение. — Сказал и вышел, быстро переставляя короткие сильные ноги и склонив к плечу кудрявую голову.

Вачнадзе барабанил пальцем по столу, не смотрел на Гурьева.

— Невежа, — сказал Гурьев. — Ляпнет прямо в глаза — хоть стой, хоть падай…

— А, может, он прав?

— Ну, откуда же прав, Лазарь? — горячо заговорил Никита. — Подумай, вспомни, чему учили нас в институтах! Глинистый раствор — это святая святых! На бурение определенной породы — раствор определенной вязкости. Об этом во всех учебниках написано, об этом пишут во всех статьях, касающихся проводки скважин. Для этой цели на каждой буровой мы держим специальных людей, коллекторов, которые обязаны денно и нощно следить за состоянием раствора! И вдруг… такое… чистая вода… Это ли не насмешка над всем, что мы знаем, над авторитетами, у которых мы учились и учимся? И ты тоже… Не пойму, чего нашел хорошего в кедринской затее…

Вачнадзе вздохнул, глянул на раскрасневшегося Никиту.

— Все это верно… и книжки, и авторитеты… Но не в этом суть. Кедрин и не предлагает предать забвению глинистый раствор — ты же слышал его записку.

— Неважно, Лазарь, — упрямо настаивал Никита. — Разницы нет. Во всяком случае, я свое мнение высказал и сегодня же напишу докладную Чернышу. Пусть он нас рассудит.

— Хорошо, — холодно согласился Вачнадзе и поднялся. — Скажи мне только одно — скажи честно: не личное ли в тебе бунтует против Кедрина?

Никита опустил голову, пожал плечами.

— Прости, если обижаю, но ясность в этом вопросе должна быть. — Вачнадзе заходил по кабинету, сунув руки за спину. — Писать или не писать Чернышу — твое дело… Не берусь судить: прав ты, нет ли, но, — он круто остановился, прямо взглянул в ждущие глаза Гурьева, — Кедрина тебе на съедение я не отдам, Никита!

Это был первый случай, когда Вачнадзе испытывал острое недовольство своим другом — Никитой Гурьевым.

Галина недоумевала: зачем она понадобилась Вачнадзе в такое время? Время было горячее — масса дел ожидала ее внимания. На участке заканчивался монтаж еще одного станка. Молодой мастер Гущин не давал покоя — не хватало этого, нужно где-то достать другое. И вдруг этот неожиданный вызов.

До города она добралась на трубовозе. Кудрявая, словно пудель, секретарша директора встретила ее с милой улыбкой на густо накрашенных губах.

— Здравствуйте, товарищ Гурьева, — как-то особенно вкусно растягивая слова, заговорила она. — Присядьте, пожалуйста, я сейчас доложу. — Она достала круглое зеркальце и пуховку из сумочки, подпудрила носик и добавила: — Я через минутку… прошу извинить…

— Наконец-то ты пришла! — встретил Галину Вачнадзе громким восклицанием. — Вспомнила, что существует Вачнадзе! Здравствуй. Присаживайся поближе.

— Я пришла по вашему вызову.

— Ах, так… Значит, если бы не вызвал, то не явилась бы?.. Скоро же ты забываешь старых друзей.

— Дела, Лазарь Ильич, — развела руками Галина и вздохнула. — Не мудрено и забыть.

— Ну, ну, рассказывай. Слушаю.

— Сора много, вычищаю.

— Фьюить, — присвистнул Вачнадзе и засмеялся.

— Ничего смешного не вижу, — нахмурилась Галина. — Я говорю совершенно серьезно — много сора оставил мне мой предшественник.

— Не понимаю.

— Тут нет ничего непонятного. Жил хозяин на одной квартире, просил другую — ему дали ее. Он собрал свое барахло и уехал, не потрудившись вымести после себя сор. Забыл, что в квартиру придут новые жильцы и помянут его недобрым словом. Так и у меня. Орудую на свой страх и риск…

— Неплохо орудуешь, — тихо и серьезно сказал Вачнадзе.

Галина смутилась и, покраснев, спросила:

— Правда?

— Плохой я был бы руководитель, если бы не знал, что делают мои подчиненные, — Вачнадзе встал и привычно заходил по просторному кабинету. — Я наблюдал за твоими действиями. Ты неплохо начала. У тебя есть эта… эта хватка, что ли… умение работать с коллективом. Правда, немного ты резковата, но это ничего для начала. Это даже нужно. Буровики народ грубоватый и любят порисоваться перед женщиной… А тут начальник женщина, да еще молодая и красивая…

— Лазарь Ильич…

— Не буду, не буду… Ух ты, уже и глаза потемнели! Так вот… Думаю, что ты правильно поступаешь. Но этого еще мало, быть строгой и справедливой. Коллектив нужно вести и вести вперед. Об этом не забывай никогда.

— Не забываю, но трудно, тяжело мне, Лазарь Ильич. Странно у меня все как-то получается. Прежде чем с кем-то подружиться, я обязательно с ним сначала поссорюсь. Почему это?

Вачнадзе пожал плечами.

— Ты же сама только что говорила о наследии. Чтобы преодолеть инертность, нужен толчок…

— Но не ссора же!

— Это тоже своего рода толчок. Думаю, надобность в таких ссорах скоро отпадет. Люди тебя уже знают, знают твой характер. Теперь нужно добиться, чтобы твое слово стало законом для каждого мастера, бурильщика, рабочего.

Галина улыбнулась:

— Слишком уж громко сказано, Лазарь Ильич.

— Ничего! Громко, но зато верно… А для закрепления завоеванных позиций тебе нужно будет предложить мастерам вот это… — Вачнадзе взял со стола лист бумаги и протянул Галине. — Прочитай. Внимательно, пожалуйста, прочитай.

— Что это?

— Записка Кедрина.

Галина, опустив голову, стала читать. Прочитав, задумалась.

— Что скажешь? — опять заходил по кабинету Вачнадзе. — Интересно?

— Очень. Но боюсь.

— Вот и плохо, что боишься. Заела нас эта боязнь, дальше инструкций и прыгнуть не смеем. Кедрин смелее нас оказался.

— Это верно, — согласилась Галина. — И все-таки боюсь.

— Ну, а мысли-то у тебя какие? Как думаешь, можно и нам на нашей площади по примеру Кедрина перейти на воду?

— Думаю, можно.

— Вот и мы с главным геологом Сельдиным так думаем, — обрадовался Вачнадзе и быстро, горячо заговорил: — Черт знает, и как мы раньше до этого не додумались! Даже наоборот, наказывали бурильщика, если он вдруг вместо раствора начнет гнать в скважину воду. А ведь для того чтобы вести бурение, заменив глинистый раствор водой, у нас есть все условия: и породы надежные и вода рядом — целая река! — крути, сколько хочешь! Но… боимся! Лучше будем за тысячи километров из Баку возить нужную глину для раствора, чем рисковать! Ну и косность… — Вачнадзе щелкнул портсигаром, закурил и повернулся к Галине. — Вот что… Мы решили поручить тебе освоение нового способа на четыреста двадцать второй. Она забурилась недавно и развернуться там есть где. Даем месячный срок. Потом соберем всех мастеров и инженеров — поделишься своим опытом. Согласна?

Галина поднялась.

— Страшновато, Лазарь Ильич, но я согласна.

— Тогда давай к столу. Будем думать, как лучше быка за рога брать. Сейчас Сельдина приглашу, — и Вачнадзе решительно поднял трубку внутреннего телефона.

Рано утром другого дня, когда на улице было еще темно, Галина вошла в буровую № 422. Ночная вахта сдавала смену. Тут же был и мастер Анохин.

— Здравствуйте, товарищи, — поздоровалась Галина. — Ну, как дела?

— Плохо, Галина Александровна. Тянем еле-еле. Свое обязательство к новому году впритирку подгоним… А хотелось бы метров на сто побольше дать… — Заговорили на разные голоса окружившие ее буровики. — Стараемся, а не получается. На мягких породах еще так-сяк, а вот на крепких — беда…

Молчал один Анохин. Он насмешливо посматривал из-под густых кустистых бровей на Галину и неторопливо курил папиросу. Даже то, как он перекатывал папиросу из одного угла рта в другой, говорило о полном его пренебрежении к «барышне», затянутой в меховой комбинезончик. «И что ты из себя начальника корчишь? — говорил его насмешливый взгляд. — Понимаешь ли ты, что такое проводка скважины? Я, можно сказать, собаку съел на этом деле, и то не понимаю всего до конца…»