Светофор сменил цвет, и машина позади меня засигналила. Я отъехал, но мои глаза были прикованы к зеркалу заднего вида до тех пор, пока Риордан не исчез из поля зрения. Без шуток, у парня была личная жизнь, а не только работа полицейским. Вот и финал для сценария Клода «Риордан-человек в коже».

Верно?

Если только цыпочка не брила бороду.

Какое, черт возьми, мне дело? Если только в теории Клода не было доли правды о том, что Риордан знал Роберта. О том, что Риордан как-то причастен к смерти Роберта.

В противном случае, у меня не было никакого интереса.

Риордан даже отдаленно не был в моем вкусе. Даже без хлыстов, палок и анальных пробок. Я не понимаю желания — не говоря уже о необходимости — быть подчиненным, контролируемым. Не берусь судить, просто это не то, чего я хотел для себя.

И все же.

И все же было что-то в его силе, его высокомерии, его огромных размерах, что действовало мне на нервы. Он, наверное, даже не мог написать «ваниль» по буквам. Вероятно, он был эгоистом в постели. Вероятно, жесткий, жадный и... бесхитростный. И дышал как лошадь.

Когда я вернулся домой, на моем автоответчике светилось сообщение.

«Эдриан? Это Брюс. Я надеялся получить от тебя весточку. — Тишина. Видимо давал мне шанс снять трубку. — Позвони мне как-нибудь».

Я нажал перемотку, снова прослушал сообщение. У Брюса был приятный голос. Наверное, он пел в душе. Окажется ли это плюсом или минусом? Жаворонок он или сова? Были ли у меня предпочтения?

Я разделся, лег на диван в одних белых трусах-боксерах, балансируя телефоном на животе, и позвонил Брюсу.

—Ну, здравствуй, незнакомец, — с удовольствием поприветствовал он меня. На сердце сразу потеплело. Приятно, когда тебя ценят.

Брюс только что вошел домой, но хотел поговорить. Все прошло довольно гладко. Никаких неловких пауз. Мы договорились об ужине на следующий вечер.

Утро четверга я провел, скользя пальцами по списку фамилии «Чин» в телефонном справочнике. Моя дурацкая идея якобы о рассылке новостей для выпускников пользовалась успехом, но Энди Чина все еще не удавалось найти. Я даже не знал, живет ли он все еще в этом штате.

Так обычно и бывает, когда игнорируешь все приглашения на встречи выпускников средней школы.

— Дорогой, за тобой охотится полиция? — спросила мама, когда я ответил на ее звонок.

— Не больше, чем обычно. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что вчера у меня на обеде были два полицейских детектива...

— Обед? Ты накормила их обедом?

— Ну, дорогой, был полдень. Я не могла есть одна в их присутствии.

— Что ты им подала? Неважно. О чем они спрашивали?

— Жареный лосось, дикий рис и спаржа с сочным сливочным соусом, который готовит Мария, — весело затараторила Лиза. — Они были вполне цивилизованны. По большей части. Они спрашивали о твоих друзьях. О Роберте. Когда Роберт стал геем, Эдриан?

Сквозь пересохшие губы я спросил:

— О чем еще они спрашивали?

— Про твое наследство.

— Мое что?

— Твои финансы. О твоем наследстве. Я рассказала им об Анне и о безумном завещании. Оставить деньги таким странным образом. Мне все равно, что говорит милый маленький мистер Грейсен. Эта женщина была глупой. Оставлять мальчику твоего возраста столько денег.

Я сделал паузу, а затем спросил:

— Лиза, что именно ты им сказала?

Она жалобно ответила:

— Дорогой, я только что озвучила тебе. Объяснила, что ты получил половину своих денег, когда тебе исполнился двадцать один год, и вскоре после этого ты спустил их на свой захудалый маленький магазинчик.

Я почувствовал, как у меня на лбу выступил пот.

— Лиза, я зарабатываю на вполне приличную жизнь.

Моя мать издала звук, который у более слабой женщины сошел бы за фырканье.

— Что еще ты им сказала такого, что их точно не касается, черт побери?

— Не ругайся, Эдриан. Они были довольно милыми. Очень вежливыми. Совсем не то, чего я ожидала.

Держу пари, это сработало в обоих направлениях.

— И я предупредила их, дорогой, что ты просто не готов к тому, чтобы тебя донимали. Я передала им, что сказал специалист — первый, а не тот ужасный шарлатан из кардиологического центра Кливлендской клиники. Я думаю, что дала ясно понять, что, если тебя будут преследовать и дальше, я натравлю на них мистера Грейсена.

— Мистер Грейсен... — У меня не было сил закончить предложение. Выпустить на волю псов войны в виде «дорогого маленького мистера Грейсена», которому было семьдесят, и он едва мог передвигаться по полю для гольфа?

— Лиза, никто не пристает ко мне. Это обычная практика.

— Говори что хочешь, Эдриан, но ты выглядел очень бледным и напряженным, когда был у меня в последний раз. Я считаю, что тебе стоит подумать о том, чтобы на некоторое время вернуться домой.

Старая песня.

— Лиза, у меня уже есть дом. Помнишь? Я большой мальчик. Не суетись.

— Я никогда не суечусь. Знаешь ли, что инспектор Чан тоже хочет писать детективы? Он спрашивал, откуда ты берешь все свои идеи. И ты знаешь, Эдриан, я просто не знала, что ответить. Мне довольно обидно, что ты никогда не позволял мне читать твою книгу.

— Она еще не опубликована, — быстро сообразил я. — Лиза...

— В любом случае, не волнуйся, — успокоила она. — Я сказала, что у тебя не могло быть возможного мотива для убийства бедного Роберта Херси.

— Ты упомянула им, когда я получу остаток своих денег?

— Когда тебе исполнится сорок? Это не их дело.

Я вздохнул.

— Ну, по крайней мере, они предоставляют медицинскую помощь в тюрьме.

— Это не смешно, — резко осадила меня Лиза. — Дурная шутка.

— Знаю. Извини.

Она повесила трубку, что являлось ее забавным способом оставить за собой последнее слово.

* * * * *

Разговор с Лизой убедил меня в том, что если я не найду подходящую альтернативу, то мне уготован Сан-Квентин и оранжевый комбинезон. Оранжевый — не мой цвет, и я никогда не хотел находиться в отношениях с парнем с волосами на спине.

Динамичному дуэту Чан–Риордан не потребовалось много времени, чтобы установить, что я не испытывал дискомфорт в финансовом отношении. Ничего слишком серьезного, если учесть, что среднего американца отделяет от улицы четыре зарплаты, и наследование «значительного» полиса страхования жизни несомненно облегчило ситуацию. Я знал, что Чан и Риордан предположили, что я считал себя бенефициаром Роберта. Это дало мне мотив. Сильный мотив.

В тайнах Лесли Форда мотивом почти всегда являлись деньги. Но это не единственный мотив. Не в реальной жизни. Я мог бы придумать и другие. Может быть, они не имели для меня смысла, но в новостях полно людей, убивающих друг друга по причинам, которые кажутся бессмысленными. Бессмысленное насилие? Я полагаю, что это должно иметь смысл для преступника.

Именно в таком настроении я отправился навестить Макса.

Он жил в маленьком домике на противоположной стороне бульвара Вентура. На крыльце висели колокольчики из морских раковин, а немецкая овчарка с белой мордой лаяла на меня через деревянные ворота.

Я поднялся по ступенькам, позвонил в колокольчик. Дверь мне открыла Грания Джойс.

Думаю, что мы, должно быть, выглядели взаимно удивленными. Она пришла в себя первой, открыла для меня дверь-сетку и пригласила войти.

— Макс! — крикнула она в глубину дома.

— Извините, что прерываю.

— Ты ничему не помешал. — На ней была толстовка большого размера с надписью «Городской колледж Пасадены» и пара бабушкиных очков на носу. Если под старой толстовкой Макса и были шорты или что-то еще, я их не увидел. — У нас тут мозговой штурм, — сказала Грания, затем подмигнула мне и направилась прочь, а после исчезла в ванной.

Гостиная была оформлена в минималистском стиле холостяцкой квартиры. На дубовых книжных полках стояла пара старинных пишущих машинок; на полу пара широких удобных кресел и диван; старинный плакат Варги над имитацией камина.

Мгновение спустя появился Макс, заправляя фланелевую рубашку в выцветшие джинсы.

— Привет Эдриан. Как дела?

— Есть пара моментов, — сказал я. — Во-первых, ты, Грания и Финчи подписались делать информационный бюллетень магазина. Я готов профинансировать, но это предел моего участия. У меня нет времени на другой проект. Финчи собираются внести свой вклад с помощью обзоров, но не хотят управлять этим делом. Либо тебе, либо Грании придется играть роль редактора.

Макс задумчиво почесал грудь.

— Грания, да?

— Ты всегда можешь переубедить ее.

Макс рассмеялся, как будто я сказал что-то остроумное.

— Говоря о Грании, — сказал он, — мы работаем вместе. Я помогаю ей с ее романом от имени мужчины.

Я не мог удержаться и спросить.

— Правда? А в чем же тебе помогает она?

— Структурировать предложения. — Он усмехнулся кривой усмешкой и переступил с ноги на ногу. — Конечно. Черт возьми, я отредактирую эту рассылку. Почему бы и нет?

— Есть кое-что еще. — Мысленно я закрыл глаза, зажал нос и прыгнул. — За день или два до своей смерти Роб говорил со мной о том, что произошло между вами двумя, он очень сожалел.

Макс не пошевелился. Его прищуренные глаза внимательно наблюдали за мной.

— Да?

— Я подумал, что тебе следует это знать.

Мгновение Макс не двигался. Затем он фыркнул.

— Чушь собачья. Я не знаю, что он тебе сказал, приятель, но этот засранец ни о чем не жалел. Он был болен.

— Потому что он был геем?

— Нет, потому что он был болен. Ясно? Я уверен, что он не рассказал тебе обо всем. Я имею в виду педиков, я просто этого не понимаю. Что с вами не так, ребята?

— Ничего такого.

— Да, ну, тут есть разница во мнениях, без обид. Вот Херси — этот маленький засранец однажды вечером последовал за мной в паб и предъявил, что хочет заняться этим в туалете. Он не принял «нет» в качестве ответа. — Макс сердито рассмеялся. — Я имею в виду, что это было чертовски смешно! Отвратительно. И чем грубее я становился, тем больше ему это нравилось! Он упоминал об этом?

— Нет.

Макс тряхнул своими лохматыми кудрями.