Эргашева не пыталась ей помешать, только наблюдала, прищурившись. Потому Анита решилась продолжить. Отстегнула перчатки, провела по шву, заставляя комбинезон распасться на две половинки, выбралась из штанин.

— Да, смело, ничего не скажешь, — констатировала Эргашева. — Уважаю учёных, готовых поставить эксперимент на себе самом. Однако насколько я помню, наука любит устойчивые результаты. Вдруг вы аномально невосприимчивы к этой пресловутой активации? Для контроля нужен второй доброволец.

— Я не…

Договорить Анита не успела. Эргашева поднялась с кушетки и лихо сбросила скаф.

— Вот теперь мы сможем проверить вашу гипотезу. Я отошлю людей на фрегат, а мы с вами ещё недельку поживём не станции.

— Ага.

Анита поёжилась. В каюте было не холодно, но за девять дней кожа успела привыкнуть к ежеминутному климат-контролю, к ощущение защищенности. А фиброткань трико ни от чего не защищала. Наоборот, она и рассчитана была на то, чтобы облегчить доступу систем жизнеобеспечения скафандра к телу.

— В скафе хорошо, а без скафа лучше, — улыбнулась Эргашева. И выгнувшись, попробовала почесать себя под лопаткой.

На Аниту тотчас навалилось ощущение грязности. Разумеется, скафандр обеспечивал гигиенические процедуры, металлоткань не сковывала движений, в нём можно было есть, пить, спать, отправлять физиологические потребности. Он обеспечивал диагностику и первую медицинскую помощь. Чудо техники, в котором можно было жить при необходимости до полугода.

Аните вполне хватило девяти дней. Уже не стесняясь Эргашевой, она начала ожесточенно чесать под мышками.

— Эх, помыться бы… — командир думала о том же. — Доктор, а давайте сходим в баню?

— Что? — Анита подумала, что ослышалась.

— В баню. Э, да вы не знаете! На этой станции есть баня. Жнецам она служила не столько для гигиенических, сколько для ритуальных целей. Нам их ритуалы ни к чему, мы просто помоемся. А мужчины пусть завидуют — на фрегате такого нет. Так как, идём? Надеюсь, вы не будете меня стесняться?

И уставилась на уши Аниты. Как тут не покраснеешь?

— Нет, не стесняюсь! В баню, так в баню.

— Отлично! Ой, доктор, а у вас есть, во что переодеться?

Это действительно был промах.

— Нет, я не брала. Всё на фрегате.

— У меня тоже… Ладно, если карантин снимаем, то распоряжусь доставить. А пока посмотрим, что имеется у нашей Жанны… — и отодвинула дверцу встроенного шкафа.

Одежды у геодезистки оказалось немало. Эргашева порылась, перебирая, сняла с вешалки блузку и юбку, примерила к фигуре Аниты.

— Нда-а… Мне то подойдёт, разве что в плечах узковата. Но для вашей миниатюрной комплекции что-то подобрать… Хотя, в предбаннике я видела чистые ритуальные рубахи для жнецов. Можно использовать в качестве халата. У вас нет предубеждения к предметам культа?

— Нет. Я даже не знаю, что это.

— Тогда пошли!

Эргашева сунула под мышку блузу и юбку и шагнула к двери.

В бане было и в самом деле замечательно. Полки пахли деревом, — а может, они и были из настоящего дерева?! — пар приятно обжигал тело, выдавливая из него пот, грязь, усталость и тревоги последних дней. Эргашева печалилась, что для настоящего блаженства недостаёт берёзового веника, замоченного в кипятке. Анита не понимала — зачем в бане веник? И без него здорово. Оказывается баня — это совсем не то, что душевая кабинка или ванна. Здесь мысли становились медленными, тягучими. А потом и вовсе исчезали. Лежишь, отдавшись ощущениям, и кажется, что ты то ли летишь, то ли плывёшь, то ли падаешь в пропасть. Бездонную, но не страшную…

Она бы заснула прямо в парилке, если бы Эргашева не хлопнула бесцеремонно по заднице:

— Хватит париться, доктор! Хорошего не должно быть слишком много! — тут же обдала холодной водой, аж сердце удар пропустило. Анита завизжала, вскочила. И была немедленно вытолкана в предбанник: — Новичкам сушиться и отдыхать! А я поддам жару, а то мне, опытному жнецу, холодно!

Минута понадобилась, чтобы отдышаться. Анита вынула из шкафчика длинную махровую простынь, замоталась в неё до самых пят — всё-таки есть преимущество в том, что ты маленькая! Ощущать прикосновение к коже мягкой, а главное, чистой и свежей ткани было приятно.

Всплеск бодрости, подаренный ушатом холодной воды, проходил. Анита зевнула, подумала, что топать вниз через четыре палубы — неимоверный труд. Примоститься бы где-нибудь в уголке и уснуть…

И едва не подпрыгнула от резкого писка! Верещал лежащий поверх юбки и блузы коммуникатор. Анита потянулась было к нему, опомнилась — это же не её! Заорала в закрытую дверь парилки:

— Лейла, тебя вызывают! Что-то срочное! — и прикусила язык, сообразив, что назвала командира по имени, да вдобавок на «ты». Видимо, баня и впрямь мозги расплавила.

Эргашева её оплошности не заметила:

— Слышу!

Вылетела в предбанник, как была голая и мокрая подскочила к столу, схватила комм:

— Я слушаю, Валентин Михайлович. Что увидел? Где?! Я поняла…

И опустилась в кресло.

Анита постояла перед ней. Спросила нерешительно:

— Что-то случилось?

— Бортинженер выходил на связь с «Неоспоримым». Он возвращается с маяка и сейчас видит станцию с противоположной стороны. — Эргашева посмотрела на потолок. — Где-то здесь, прямо над нами, к внешней обшивке принайтован контейнер.

Анита тоже подняла глаза вверх.

— И что в нём?

— Не знаю, сканера у бортинженера с собой нет. Но не глюонная бомба, это точно. Её мы бы давно засекли.

— А если там…

— …активатор нейритов? Тогда мы с тобой попали, подруга. Кстати, можешь меня и впредь называть Лейлой. По обычаю жнецов мы с тобой теперь всё равно, что сёстры. Даже без веника.