Глава 14. Бивис, Баттхед и к-зеркала.
Глава 14.
Бивис, Баттхед и к-зеркала.
Туманы там клубились разноцветные, и он пробирался сквозь них какими-то бесконечными переходами. Цель у этого блуждания отсутствовала, во всяком случае, она была ему не известна, но существовала вероятность, не такая уж и малая, что цель проявится в конце пути, и эта надежда на избавление от неизвестности продолжала гнать его вперед. Потом пришло понимание, что он в лабиринте, выхода из которого ему не найти. Хотя, быть может, в центре, в самой тютельке и средоточии, находится нечто, с помощью чего удастся выбраться наружу. Какая же это глупость, забраться в лабиринт только лишь для того, чтобы найти способ из него выбраться. Ведь если бы он остался на месте, не полез никуда, то и выкарабкиваться ему не пришлось бы. А где-то за туманами, за пределами сна шумел дождь, и Серж был рад этому обстоятельству, потому что, и находясь во сне, понимал, что дождь часть реальности, значит она близка, и выход из лабиринта где-то рядом. Тут сознание осветила, как вспышка молнии, мысль: ключ? Чтобы выскользнуть из ловушки, ему нужен ключ. Но ведь, у него уже есть один. Причем, универсальный. Снова полыхнула вспышка, осветив и сон, и сознание, после чего лабиринт рассеялся, – заклятый формулой, звуком и образом вспомненного слова он исчез. Только тогда Серж, наконец, вынырнул на поверхность явности под раскаты близкого грома. Гроза, пробормотал он, улыбнулся, повернулся на постели, которую ощущал как идеальное место обитания, натянул одеяло на голову и снова погрузился в сон. Забыв предыдущее, в тепле, покое и безопасности, что-то бормоча, улыбаясь и шевеля усами, он проспал уже до самого утра.
Проснулся за минуту до будильника. Продолжая улыбаться, радуясь льющейся из открытого окна прохладе, он дождался, когда встрепенется будильник, и дал допеть ему его арию до конца. Тем более что, всегда легко просыпаясь, заводил звонок всего на пол оборота. Только тогда он отряхнулся от сна окончательно и встал. Шлепая босыми ногами по крашеным доскам пола, вышел на балкон.
Дождь давно перестал, но застигнутый им врасплох мир, казалось, только-только приходил в себя. Сыпали пробными трелями птицы, других звуков не раздавалось никаких. Поднявшись из-за дома, невидимое Солнце закинуло луч в окно напротив, и оно тотчас вспыхнуло желто-алым факелом. На этот огонь можно было смотреть бесконечно.
Позже, расхаживая по комнате, он все поглядывал на выложенные рядышком на чистом столе добытые в ночных вылазках трофеи. Коллекция материальных артефактов постепенно прирастала, что не позволяло отмахнуться от них, как от явлений случайных и несущественных, и требовала осмысления. Ключ и шильдик. Вот один, а вот другой.
Шильдик надо было проверить, на предмет причастности. До сих пор не удавалось, не вызывая подозрений, подобраться к Книге учета. Не хотелось погореть, идя напролом, а вероятность такого развития событий была велика. Хотя он, возможно, и без того знал, предугадывал, каким будет итог проверки. Но именно поэтому тянул и тянул до последнего, желая убедиться во всем на сто процентов и отдалить момент истины.
Но вот, кстати, убедится, и что? Что тогда ему делать? Вопрос. Ответа на него Серж не знал, но понадеялся, что решить можно будет и потом. Когда и если.
А вот ключ... Ключ и сам по себе был интересен, и то, как и откуда он у него появился, тоже заслуживало внимания. Если до него Дом можно было считать галлюцинацией, психическим феноменом, требующим терапевтического реагирования, ну, такого, врачебного, то после, теперь, он выступал уже как объект реальности. Ключ к которой – вот он. Кстати, тут возникало множество дополнительных вопросов, и можно было провести некоторые параллели. Например. У подполковника Дукшта-Дкушицы был такой же, это факт общеизвестный – в узком кругу посвященных, так скажем. Но он к нему – по его же словам – попал из Литорали. Не значит ли это, что Дом тоже каким-то образом относится к Литорали и связан как-то с тем миром? Это ужасно, если подумать, мы воюем с ними там, а они преспокойненько обживаются здесь, у нас под носом. Пролазят изнутри, неведомыми дорожками, подкрадываются сзади. Плохо, что в этом им помогает Геша. А ведь он помогает. Во всяком случае, он с ними точно связан. Вне зависимости от того, он ли забирался на КП по веревке, или кто-то другой. Мог и он, вполне. Несмотря на алиби.
Серж и сам не понял, как это его мысль так вывернулась: несмотря на алиби. Алиби все-таки вещь серьезная, оно либо есть, либо его нет. А так, чтобы «несмотря на» – не бывает.
Или все же бывает?
Омытое ночной грозой утро было прекрасно. Подкрашенные теплыми солнечными лучами стволы сосен светились янтарем и пробуждали в душе ощущение изначальной радости. Других следов дождя уже не оставалось, только чистота и свежесть воздуха, и удовольствие от его вдыхания. Вся влага ушла в песок. «Как вода в песок» – это отсюда и о здесь. Вот, еще песок был поначалу влажным, однако когда после завтрака в столовой Серж отправился-таки в школу, намереваясь встретиться с тамошними физиками, и этот отпечаток дождя стараниями небесного трудоголика был уничтожен.
Памятуя предыдущую свою встречу с Виолеттой Павловной, Серж опасался повторения чего-то подобного, однако был настроен решительно добиться в этот раз положительного результата. Но, как говорится, Бог миловал. С Виви он не встретился. Поначалу вообще ни с кем не встретился. Минут десять он простоял, озираясь, в пустом вестибюле, наблюдая повсюду печальные следы радости по поводу окончания предыдущего учебного года, пока проплывавший сквозь безлюдье странными дергающимися движениями человек с мокрыми волосами и в черном, заляпанном краской рабочем халате, не указал ему, где находится кабинет информатики. Оба физика были там.
– Слушайте, как вы нас нашли? – спросил Дмитрий Михайлович. – Мы тут печалимся, что класс на отшибе, и никто не знает, где он.
– Пока не знает, – вставил Олег Станиславович.
– Ну, пусть пока, – согласился Дмитрий Михайлович. – Но это проблема, слушай. Пока все узнают, полгода пройдет.
– Адам Ильич! – озарился пониманием Олег Станиславович, выслушав рассказ Сержа о человеке в рабочем халате. – Наш наставник по трудовому воспитанию.
– Трудовик, – уточнил Дмитрий Михайлович. – Вот, кстати, и решение проблемы! Мы можем запускать Адама по школе с рейдами оповещения.
– В свободное от уроков труда время.
– Не вижу принципиальной разницы.
– Пока не отпадет необходимость…
– Не отпадет сама собой.
Учителя посмеялись между собой. Видимо, это была какая-то долгоиграющая внутришкольная тема, поэтому причина смеха осталась Сержу неведома. Дмитрий Михайлович сделал короткий резкий жест раскрытой правой ладонью, подводя черту под веселой частью беседы.
– Чудненько! А что, вы не заметили, не были ли волосы у Адама Ильича влажными?
– Заметил. Мокрые у него волосы.
– Та-а-ак...
Учителя вновь переглянулись.
– Видимо, Адам Ильич попал под ночной дождь, – высказал предположение Олег Станиславович. – Встает рано...
– Засветло...
– Засветло, да. Идет пешком...
– Тяга к знаниям неодолима.
– И к работе. А мы в лесу находимся, идти ему приходится козьими тропами.
– Какими еще козьими? Тогда уже кабаньими. Слушай, ты сейчас запугаешь человека напрочь. Давай-ка, прекращай расписывать ужасы работы в гарнизонной школе. Все равно у тебя подходящих слов не хватит. Мы просто потом вместе с тобой сходим и поддержим соратника словом.
– И делом.
– Главное – делом. Ты только смотри, не съешь бутерброды раньше времени.
– Как можно! Обязуюсь удержаться.
– Сам погибай, но товарища выручай.
– Да уж.
Учителя снова посмеялись.
– Это называется: физики о лирике, – пояснил Дмитрий Михайлович.
Серж с интересом наблюдал за веселой пикировкой педагогов. Их стиль общения ему импонировал. В смысле, нравился. Из-за этого стиля их, в общем-то, и прозывали Бивисом и Баттхедом, внешнего сходства с персонажами у физиков было немного. Но оно находилось – при заинтересованном взгляде, да и в манере поведения педагогов сквозили кое-какие намеки.
Дмитрий Михайлович, в школьном фольклоре просто Дема, учитель физики в старших классах, Вот он со своим персонажем кое-какое внешнее сходство-таки имел. Прежде всего, это касалось прически. Копна мелко завитых седых волос на его голове росла кверху как и у персонажа-прототипа. На крупном прямом носу он носил большие очки в костяной оправе, за которыми когда весело, а когда и язвительно поблескивали серо-голубые глаза. Кожа на лице его была неровной и того красноватого бронзового оттенка, который придает ей только долгое пребывание на свежем воздухе. Что есть, то есть, Дема любил туризм и часто ходил походами. Натренированное ношением тяжелых рюкзаков тело двигалось резко, импульсивно. Руки, выглядывавшие из коротких рукавов летней рубашки, имели тот же оттенок кожи, что и лицо, и демонстрировали знакомство с различными отягощениями и мужской работой. Руки он имел привычку держать на поясе, откуда периодически посылал их совершать жесты, либо короткие рубящие, либо загребающие, ладонью-лопатой с растопыренными пальцами. Плюс манера говорить, залипая взглядом в одной точке, короткими, лаконичными фразами, временами заговариваясь так, что невозможно было понять, смеется он или только иронизирует.
Олег Станиславович во многом был его противоположностью.
Среди школьного люда был известен под ником Олежка, и кроме физики, еще преподавал информатику и астрономию. Вид имел чисто интеллигентский, бледный, субтильный, отдых предпочитал проводить на диване с книгой в руках или, в крайнем случае, выгуливая собачку породы чау-чау и собирая грибы в зоне прямой видимости своего дома. Волосы светлые, прямые, косой челкой ниспадающие на выпуклый лоб, глаза немного навыкате, губы пухлые, голос тихий, речь плавная, певучая. В общем, в своих серых костюмах на Баттхеда не похож совершенно. Тем не менее, был известен и под этим ником тоже.