Ромэн сглотнул.

— Это было не из-за этого. Все говорили мне, что так будет лучше.

— Для тебя, может быть, и к лучшему. Но оставить меня там? В доме, под одной гребаной крышей с ним, без единого человека на моей стороне? — выпалил я, сжимая кулаки. — Ты нарушил все обещания, которые давал мне, послушав всех, а не свою интуицию.

— Что изменится, если я скажу, что это был приказ? — кричит он, вскидывая руки. — Что всем нам пятерым приказали прекратить общение с кем-либо из нашего прошлого, прежде чем мы начнем обучение?

Ни капельки, черт возьми.

— Нет, не изменится. Потому что ты слепо повиновался им, вместо того, чтобы иметь хоть малую толику порядочности, чтобы хотя бы сказать мне.

— Ты хочешь поговорить о порядочности? — Он снова криво усмехается. — Мне с пеленок внушали, что я должен служить своей стране, а только потом своей семье. Это наш кодекс. И это гораздо важнее, чем порядочность, Рейн. Все, что я сделал, это гребаный выбор, соблюдать его.

— И все же ты много лет говорил, что я твоя семья, — парировал я.

— И ты был. Боже, ты был. И ты все еще можешь быть. — Мольба возвращается в его голос, маленькая крупица надежды, но Ромэн ее подавляет. — Мы поговорим с моим отцом и найдем способ.

Я прикусил губу.

— Нет, Ромэн. У нас с тобой ничего не получится.

Надежда мгновенно исчезает.

— Это из-за него? — усмехается Ромэн, его взгляд метнулся через мое плечо к двери. Я сразу понимаю, что он имеет в виду Ривера.

— Дело не только в нем. Это связано с тобой, со мной и с кодексом, которому, как ты только что сказал, тебя учили всю жизнь. Который, по твоим словам, передавался веками. Почему ты думаешь, что сейчас, спустя столько времени, они позволят одному из пяти остаться без наследника?

Ромэн качает головой, снова заглядывая мне через плечо.

— Я могу произвести наследника.

Я бросаю на него взгляд.

— Насколько я знаю, я не могу иметь детей, Ро.

Он снова качает головой, подходит ко мне, в его глазах дикий взгляд.

— Я могу найти девушку, жениться на ней, произвести на свет наследника, а потом...

Я потираю виски, отчаянно желая, чтобы этот разговор закончился.

— Ты думаешь, я буду сидеть в стороне и смотреть? Да ни за что на свете. Я не собираюсь делиться человеком, которого люблю. Даже ради какой-то херни, связанной с традициями твоего тайного общества. И если ты думаешь, что я бы так поступил, то ты меня просто не знаешь...

Слова оборвались, когда Ромэн яростно прижался своим ртом к моему. В движении его губ по моим — гнев и в то же время мольба. Как будто это его последняя надежда, и, возможно, если я смогу почувствовать, что он делает, я соглашусь.

Но я не хочу его. Я не хочу больше прятаться в тени, как чья-то любовница. Хоть раз я хочу быть верным себе, своему разуму и своему сердцу.

Все это ведет меня прямо к Риверу.

Спина рефлекторно напрягается, когда Ромэн обхватывает мое лицо руками, и ищет вход языком, чтобы сплестись с моим.

И я разрываюсь.

Не потому что нужно сделать выбор, а потому, что знаю, что этот последний отказ вполне может стать гвоздем в крышку гроба для всего, что осталось от наших отношений. Никому не нравится любить того, кто не любит его в ответ. Человек может выдержать многое, прежде чем решит, что усилия больше не стоят того. Я бы не стал винить Ромэна за то, что после этого он больше никогда со мной не заговорит.

Поэтому, как бы я ни чувствовал себя дерьмово, глупо и по-идиотски, я позволил чувству вины поглотить меня. Я расслабился в его хватке. Отпускаю свои руки, которые мертвой хваткой вцепились в его рубашку.

И целую его в ответ.

Достаточно, чтобы дать Ромэну возможность пережить этот чертов момент, прежде чем я приду с отбойным молотком, чтобы разрушить нашу дружбу. Но мой ответный поцелуй — это все, что нужно, чтобы он пришел в себя.

Ромэн слегка отступает назад, задыхаясь, прежде чем заговорить. И когда он говорит, меня пробирает мороз до костей. В его голосе достаточно враждебности, он может быть торнадо, нацеленным на разрушение, и мне страшно представить, какое разрушение он оставляет после себя.

— Удачи в объяснениях, — бормочет Ромэн, все еще касаясь своими губами моих, прежде чем толкнуть меня в грудь. Это заставляет меня отступить назад и убраться с его пути, но он не уходит. Просто садится на край стола и смотрит за мое плечо в сторону двери.

То, как меня охватывает тревога, и огонь, который я чувствую в своем сердце, говорит мне, что происходит, еще до того, как я оглянулся. Но это не мешает подкатить к горлу желчи, когда я оборачиваюсь и вижу Ривера, прислонившегося к открытому дверному проему. Руки скрещены на груди. Его лицо не выражает ничего.

Черт.