Я поднимаю бровь.

— Старый ключ или подземелье, которое он открывает?

Он фыркает.

— И то, и другое, я полагаю. Но ключ, который есть у каждого из нас, открывает любое из них.

Вместе мы проходим через дверной проем книжного шкафа и возвращаемся в кабинет, где Ромэн ловит меня за руку как раз в тот момент, когда я собираюсь уйти и пойти по коридору обратно в свою комнату, чтобы собрать свои вещи. Потому что если они все уезжают, то и нам нет смысла оставаться здесь. Ашер, скорее всего, тоже уйдет, даже если ему не обязательно уходить.

— У тебя есть минутка? — спрашивает Ромэн, в его голосе слышится разочарование.

Быстро взглянув на дверь, я понимаю, что все уже ушли по своим делам. В том числе и Ривер.

— Да, — вздыхаю я, поворачиваясь спиной к выходу и поворачиваясь к нему лицом, не имея ни малейшего представления о том, что ему может быть нужно. — Как ты, чувак?

Ро прислонился спиной к столу в комнате, схватившись руками за край деревянной поверхности, глядя на меня. Не говоря ни слова.

Температура в комнате слегка повышается, когда он продолжает смотреть на меня, словно слепой, видящий впервые. И мне это чертовски не нравится.

— Мне чертовски жаль, Рейн. Я думал... — простонал он, проводя рукой по волосам. — Наверное, я думал, что смогу заставить это дерьмо работать. Я смогу помочь тебе, и тогда между нами снова все будет нормально, и...

Я поднимаю руку, останавливая его, поскольку в замешательстве.

— Ты думал, что должен прийти сюда, чтобы между нами все стало нормально?

— Не такими словами.

Это значит «да».

— Правда? Значит, ты не думал, что тебе нужно выкупить нашу дружбу, сделав мне одолжение? Вместо того чтобы просто поговорить со мной и объяснить, почему ты от меня ушел? — Я усмехаюсь и качаю головой. — Господи, все, что тебе нужно было сделать, это сказать, что тебе жаль. Вот и все. Что ты и сделал, и я, блядь, простил тебя. И все это легко можно было сделать по телефону. Четыре года назад.

Прикусив губу, он рассеянно кивает.

— В этом-то и проблема. Мне не жаль. Не совсем. — Он смотрит на меня своими темно-ореховыми глазами, наполненными жаром. — Я все еще не сожалею о том, что случилось в бассейне.

Оттолкнувшись от стола, Ромэнн встает передо мной, изучая мое лицо. На его лице заметно много эмоций, от гнева до печали. Как будто его разрывает на части изнутри.

— Я бы хотел извиниться, но это не так. Я так чертовски сильно хотел тебя. До сих пор хочу, Рейн. И теперь я снова должен уйти. Но на этот раз? Я не собираюсь быть глупым и уходить, хотя бы не попросив тебя пойти со мной. — Ромэн резко сглатывает, прикасаясь к моему лицу рукой. — Давай уедем отсюда. Поедем куда угодно. Будем тренироваться и работать, чтобы найти Теда и...

Я начинаю трясти головой, прежде чем осознаю это, и отдергиваю его руку. Мои глаза расширяются, и я делаю шаг назад.

— Я не могу уйти. Не сейчас, Ро. Не тогда, когда Тед знает о Ри...

Ромэн закатывает глаза.

— Ривер, конечно. Мы не можем забыть о том, что драгоценный гребаный Ривер - центр этой чертовой вселенной. — Ромэн начинает вышагивать вдоль стола. — Я просто не понимаю. Ты скрываешь от него большие секреты до тех пор, пока он практически не заставляет тебя их раскрыть, и ты все еще его защищаешь?

— Он не виноват в этом, Ромэн. Ты должен это понять. Ты должен увидеть сквозь свой гнев и понять, что он именно тот человек, которого ты якобы поклялся защищать от таких людей, как Тед. Чем он отличается от меня?

— Он не мой лучший друг. Я не знаю его больше половины своей жизни. Я его ни хрена не люблю. Достаточно ли этих причин?

Я до боли прикусил внутреннюю сторону щеки, когда он произнес слово «люблю». Потому что я люблю его, просто не так, как раньше. И никогда не будет так, как раньше.

— Ты не знаешь девяносто девять процентов людей в этой стране, но ты живешь, чтобы служить им, — заметил я.

Ромэн качает головой, его челюсть сжимается.

— Дело не в этом.

— Тогда в чем же? Потому что я не понимаю, какого черта ты хочешь этим добиться. Кроме того, что ты просишь меня бросить человека, которого я втянул в этот бардак. Оставив его практически беззащитным.

Он молча смотрит на меня глазами, наполненными гневом, и мы так и стоим, сцепившись в мысленной битве воли. Но я не отступлю. Я не посмею поставить Ривера под угрозу. Ни в коем случае. Больше никогда.

Поэтому неудивительно, что Ромэн срывается первым.

Его голос сиплый, слова выходят придушенными, когда он гримасничает.

— Почему ты не хочешь дать мне ни малейшего шанса?

— Ты мой лучший друг, парень. Это всегда будет правдой. Но мы не... — Я запнулся, не зная, как сказать ему, что он не то. Он не тот, кто мне нужен. И даже если бы он был, разве это сработало бы?

— Мы не что? — огрызается он. — По-моему, мы гораздо больше, чем ты и Ривер. Мы - история, дружба, воспоминания и люди, которые поддерживали друг друга в худшие моменты нашей жизни. И я отказываюсь верить, что ты не видишь этого и не чувствуешь ко мне что-то.

Ромэн снова начинает шагать, в неверии качая головой, а я смотрю на него, беспомощный. Что я могу сказать сейчас, кроме того, что мне жаль?

— Я не понимаю, — рычит он, пригвоздив меня к месту взглядом через некоторое время. — У нас невероятная дружба. Неразрывная связь. На протяжении долбаных лет. Она выдержала все. А потом она оборвалась из-за одного гребаного поцелуя?

Я смотрю на него, не веря, он что, серьезно?

— Мы оба знаем, что это не поцелуй разрушил нашу дружбу, Ромэн. Ты заблуждаешься, если убедил себя в этом.

Он вздрагивает, гримаса проступает на его лице.

— Ты бы предпочел, чтобы я не говорил тебе правду?

Прикусив губу, я стараюсь не взорваться. Сейчас, когда мы не можем изменить ход истории, это того не стоит.

Но что-то внутри меня позволяет словам вырваться наружу, давая ему возможность быть честным.

— Я бы предпочел, чтобы ты вообще не делал этого гребаного шага. Зная, что это будет не более чем одна ночь, лучше бы ты промолчал. — Я усмехаюсь и качаю головой. — Блядь, я был бы для тебя не более чем чертовым развлечением на одну ночь, если бы ты ничего не сказал. Так что нет, я рад, что ты мне рассказал и в итоге уберег меня от еще большей боли.

Глубокий лесной ореховый взгляд Ромэна выражают всю ту боль, которой он не хочет поделиться, и умоляет меня понять.

— Правила Анклава чертовски ясны, Рейн. Пять семей находят себе подходящую спутницу, женятся, заводят детей, воспитывают их как братьев, а когда следующее поколение достигает совершеннолетия, их готовят к власти. Вот и все. Мыть, полоскать, повторять. Так что, пожалуйста, объясни мне, как моя связь с мужчиной гарантирует наследника, который продолжит наследие, существующее уже почти тысячелетие.

Его слова воскрешают в памяти ночь в бассейне, его тело напротив моего, его рука, обвитая вокруг моего члена и его язык в моем рту.

Ромэн прижимает меня спиной к краю бассейна, плитка вгрызается в кожу моей спины, пока он продолжает дрочить мой член.

— Я должен получить единственный раз с тобой, даже если это единственный раз, когда я могу.

Я отстраняюсь и тяжело дышу, глядя в его наполненный похотью взгляд.

— О чем ты говоришь, единственный раз, когда ты можешь?

Ромэн тяжело сглатывает, прикасается к моей щеке, а рука вокруг моего члена начинает медленные, неторопливые движения.

— Анклав запрещает мне иметь... — он прерывается, прижимаясь лбом к моему. — Я должен следовать их правилам. Их правилам. Тому, как все делалось с самого начала.

Я отстраняюсь и прижимаюсь к его груди. Он выпускает мой член, и я быстро заправляю его обратно в шорты, с болью осознавая, насколько я сейчас чертовски тверд.

Для него. Моего лучшего друга.

Парня, который, возможно, в этот самый момент топчется по моему сердцу.

— И какие у них правила? — спрашиваю я, хотя боль в груди уже говорит мне все, что мне нужно знать.

Ромэн проводит языком по своим губам, смотря на воду, прежде чем снова встретиться с моими глазами.

— Часть моего долга — произвести на свет наследника. Следующее поколение после меня. И чтобы сделать это... однажды мне придется найти жену.

Я пытаюсь понять смысл этих слов. Но это же... бессмыслица, верно? Сейчас двадцать первый век. Людей больше не принуждают к браку.

Верно?

— Но, Рейн, — шепчет он, снова потянувшись ко мне. Его ладонь ложится на мою руку, ее тепло согревает мою кожу, которая уже давно стала ледяной. — Мы можем все уладить. Заставить это работать. И, по крайней мере, у нас есть эта ночь.

Его глаза умоляют меня. О понимании. Прощения.

За что угодно, за правду.

Но все, что я могу сделать, это смотреть на Ромэна, болезненная правда скользит по моей душе и обвивается вокруг меня, как колючая проволока, врезаясь с каждым словом и их значением.

Он и я... у нас с ним нет будущего.

Тряся головой, я возвращаю себя в настоящее и встречаю взгляд Ромэна из другого конца комнаты.

— У нас никогда ничего не получится. Это была гребаная несбыточная мечта, в ту последнюю ночь в бассейне.

Он облизывает губы и принимается поправлять запонки на своем пиджаке, понимая, что, видимо, снял его перед конференц-звонком с отцом. Его тревожное пощелкивание, не похожее на непрекращающееся постукивание Ривера, и одно из единственных, которое я когда-либо улавливал от него.

— Это была не мечта, Рейн. Я был готов разобраться в этом. Найти способ заставить это работать, так же, как и сейчас. — Ромэн сглатывает и качает головой, устремляя взгляд в окно на горный горизонт, светящийся в лучах заката. — Если бы у меня был выбор, я бы перевез тебя к себе, как только ты окончил Фокскрофт.

Если судить по ноткам в его голосе, у меня нет другого выбора, кроме как поверить ему. Ромэн может быть кем угодно, но сила его слова может быть тем, что он чтит так же сильно, как долг перед семьей и страной.

То самое, что вбито в него с детства.

— Но вместо этого ты прекратил всякое общение, потому что я отказал тебе?