Животное принялось разворачиваться, снова тихо хрюкнув.

— Прекрасное решение, сэр, — сказало оно. — Отличный выбор. Ну, я пойду, разделаюсь.

И животное неторопливо двинулось в сторону кухни, но по пути обернулось к Артуру и подмигнуло ему:

— Не беспокойтесь, сэр! Все будет сделано очень гум-манно.

Спустя сколько-то минут официант принес четыре огромных дымящихся бифштекса. За-фод и Форд набросились на них, как волки, не теряя ни секунды. Триллиан поглядела на свой бифштекс, потом пожала плечами и присоединилась к ужину.

Артур смотрел в свою тарелку, чувствуя себя не в ней.

— Да брось ты, землянин, — сказал Зафод со злодейской улыбкой на том лице, которое не было занято мясом. — Что тебя заедает?

По всему ресторану веселились и разговаривали люди и нелюди. В воздухе стоял гул разговоров обо всякой всячине и смесь ароматов экзотических цветов, причудливых блюд и коварных вин. Вселенский катаклизм, бушующий на бесконечное количество миль во всех направлениях, подбирался к своим завершающим аккордам. Поглядев на часы, Макс вернулся на сцену:

— Итак, дамы и господа, — спросил он, — Мы прекрасно провожаем в последний путь нашу старушку Вселенную, не так ли?

— Так! — закричали посетители из породы тех людей, которые всегда отвечают на вопросы со сцены.

— Замечательно! — воскликнул Макс. — Восхитительно! Чудесно! И пока фотонные бури собираются вокруг нас, готовясь разорвать на части последние багровые звезды, я уверен, мы все постараемся как можно полнее насладиться моментом, который, поверьте мне, уже ничто не сможет превзойти!

Макс помолчал, обведя публику прищуренным глазом.

— Да, дамы и господа, — сказал он. — Это будет поистине неповторимо!

Макс снова умолк. Сегодня он безукоризненно выдерживал график. Это шоу он работал уже не первый год — вечер за вечером. Впрочем, здесь, на краю времени, годы и вечера имели мало значения. Всего лишь бесконечные репетиции конца, когда Ресторан подъезжает к самому обрыву времени, а потом отъезжает обратно. Хотя сегодняшний, если можно так выразиться, вечер, удался особенно: публика целиком лежала на его подагрической ладони. Макс заговорил тихо, так что публике пришлось притихнуть и прислушаться:

— Наступает конец, — сказал он, — конец всего, конец всему, окончательная гибель, тотальное исчезновение всего величественного мироздания. Это, да простят мне дамы и господа невольный каламбур, будет полный конец.

Он заговорил еще тише. В наступившей тишине не решилась бы прокашляться муха.

— Дальнейшее, — продолжал Макс, — ничто. Пустота. Молчание. Забвение. Полное ничто.

Глаза его блеснули:

— Полное ничто… не считая, разумеется, десерта и отличного выбора альдебаранских ликеров!

За его спиной оркестр сыграл туш. Макс мысленно поморщился. Ему, артисту такого высокого ранга, не нужен был этот туш. Он сам мог играть на публике, как на музыкальном инструменте. Вот сейчас они все дружно вздохнули с облегчением. Макс продолжил:

— Что еще замечательно, так это то, — весело воскликнул он, — что сегодня вы можете не думать о завтрашних последствиях! Завтра — не будет!

Он ослепительно улыбнулся своей счастливой хохочущей публике. Затем он бросил взгляд на небо, где из вечера в вечер совершалась одна и та же гибель. Взгляд его был длиною лишь в долю секунды: он полагался на то, что Вселенная справится со своей задачей, как один профессионал полагается на работу другого.

— А теперь, — сказал он, пройдясь по сцене, — рискуя разрушить восхитительное чувство скорби и тщеты всего сущего, овладевшее нами в этот чудесный вечер, я хотел бы поприветствовать наших гостей.

Он вынул из кармана записку:

— Поприветствуем, — ему пришлось поднять руку, чтобы унять шум, — поприветствуем гостей с солнечного Мухосранкса — членов Бридж-клуба имени Бертольда Шворца! Где вы?

Из глубины зала послышались приветственные возгласы, но Макс не подал вида. Он продолжал вглядываться в зал, ища их.

— Где же вы? — спросил он, вызвав еще более громкие возгласы.

Это всегда работало безотказно.

— А! Вот они, вот они. Итак, коллеги — делаем последние ставки! И чур не мухлевать — хотя бы в конце-то концов!

Жестом он заставил смех стихнуть.

— Поприветствуем также группу богов и героев из чертогов Вальгаллы!

По правую сторону от него раздался удар грома. Молния сверкнула через сцену. Небольшая компания весьма довольных собой очень волосатых здоровяков в рогатых шлемах подняла бокалы, как бы чокаясь с Максом.

Вот отморозки, подумал Макс про себя.

— Сэр, прошу вас, осторожнее с этим молотом[8]!

Снова грянул гром и сверкнула молния. Макс улыбнулся компании тонкими ядовитыми губами.

— Далее. Присутствует ли здесь — зачитал он, — делегация от молодежной организации Прогрессивных консерваторов с Сириуса-Б?

Свора изысканно разодетых молодых псов перестала перекидываться хлебными шариками и принялась кидаться ими в сцену. Они нечленораздельно лаяли и тявкали.

— Думаю, вы знаете, — сказал Макс, — кто во всем этом виноват.

— И наконец, — Макс встал в торжественную позу, и публика притихла, — и наконец, мы приветствуем находящихся среди нас истинно правоверных, глубоко и искренне верующих членов Церкви второго пришествия великого пророка Заркона!

Этих было десятка два. Они сидели прямо перед сценой, одетые крайне строго, и не участвовали во всеобщем веселье, потягивая минеральную воду из принесенных с собой бутылок. Попав в луч света, они стали жмуриться и отворачиваться.

— Вот они! — объявил Макс. — Они полны терпения и надежды. Он обещал вернуться, но это было уже довольно давно, поэтому давайте верить, что он поспешит, друзья мои, потому что у него осталось всего восемь минут!

Поклонники Заркона сидели, словно аршин проглотив, и не обращали внимания на немилосердный хохот, бушевавший вокруг них.

Макс остановил смех.

— Нет-нет, друзья мои, серьезно! Я никого не хотел бы обидеть! Смеяться над глубокими и искренними чувствами грешно, поэтому — наши аплодисменты великому пророку Заркону…

Публика послушно зааплодировала.

— …где бы его ни носило!

Макс послал сидящим с каменными лицами фанатикам воздушный поцелуй и вернулся на середину сцены.

Там он пододвинул к себе стул и сел на него верхом.

— Забавно, — заговорил он. — Забавно видеть здесь сегодня так много зрителей. Разве не забавно? Ведь я знаю, что многие из вас бывают здесь по многу раз. Это, по-моему, уж совсем удивительно: приходить сюда и видеть финал и конец всего, а потом возвращаться домой, в свои времена… и воспитывать детей, бороться за лучшую жизнь, вести кровопролитные войны во имя того, что представляется вам священным… Нет, правда! Это просто-таки заставляет поверить в будущее разума! Если, конечно, не брать в расчет того, что нам доподлинно известно, — Макс указал на водоворот кошмара над залом и вокруг него, — что никакого будущего у него нет.

Артур повернулся к Форду — это место он как-то не вполне осознал.

— Послушай, — сказал он. — Но если Вселенная скоро погибнет… то, получается, и мы тоже?

Форд посмотрел на него трехпангалактик-горлодерным — то есть довольно мутным — взглядом.

— Да нет, — ответил он. — фигня. Смотри. Как только ты попал в эту хрень, ты вошел в такое типа мощное временное искривление силовых полей. Я так думаю.

— А, — сказал Артур и вернулся к тарелке супа, которую он выпросил у официанта взамен своего бифштекса.

— Сейчас, — сказал Форд. — Сейчас все объясню.

Он взял со стола салфетку и некоторое время беспомощно вертел ее в руках.

— Вот смотри, — начал он снова. — Представь себе, что вот эта салфетка — наша временная Вселенная. Представил? А вот эта ложка — трансдукционная модель искривления материи…

Последняя фраза не получилась у него с первого раза, но Артур не решился перебить:

— Это моя ложка, — сказал он, наконец дождавшись.

— Ну так вот, — продолжал Форд, — представь себе теперь, что вот эта ложка… — он нашел на блюде с остатками салата маленькую деревянную ложечку, — вот эта ложка… — но мысль ускользнула от него, — не, лучше вот эта вилка…

— Положь мою вилку взад! — возмущенно взвыл Зафод.

— Ну ладно, — повернулся к нему Форд, — ладно, ладно, чего ты. Попробуем так. Скажем, вот этот бокал — это время Вселенной…

— Какой бокал? Тот, который ты только что сшиб на пол локтем?

— Кто, я?

— Ну да, ты.

— Да ну, — махнул рукой Форд, — фиг с ним. Что я рассказывал-то… А! Вот знаешь ли ты… знаешь ли ты, как вообще вся эта Вселенная завертелась?

— Думаю, что нет, — ответил Артур, давно уже жалея, что затронул эту тему.

— Так вот, — начал Форд, — представь себе такую штуку. Представь себе ванну. Представил? Большую круглую ванну. Джакузи. Из черного дерева.

— Где это ты видел такие ванны? — поинтересовался Артур. — Хэрродские бани уничтожили вогоны.

— Какая, на фиг, разница?!

— Кому как. Ну, давай дальше.

— Слушай!

— Слушаю.

— И вот эта ванна, так? Представь себе, что у тебя есть такая ванна. И она из черного дерева. И она в форме конуса.

— Конуса? — переспросил Артур. — Это кому же…

— Тс-с-с! — сказал Форд. — Она в форме конуса. И ты — представляй себе! — ты сыплешь в нее тонкий белый песок, так? Или сахар. Или… нет, просто тонкий белый сахарный песок. Или песок с сахаром… Или… Неважно. Пусть будет сахар. А когда она заполняется, ты вынимаешь пробку… ты следишь?

— Я слежу.

— Ты вынимаешь пробку, и вся байда высыпается оттуда, из дырки, такой тонкой струйкой…

— Понятно.

— Да ничего тебе не понятно! Что тебе понятно? Главный прикол я тебе еще не рассказал. Рассказать, в чем главный прикол?

— Ну расскажи, в чем главный прикол.

— Вот я тебе и расскажу, в чем главный прикол.

Форд задумался, пытаясь вспомнить, в чем же заключался этот главный прикол.

— Главный прикол вот в чем, — сказал он. — Прикол в том, что ты все это снимаешь на пленку.