— Я ничего не помню, — настаивал Матиас.

— Главный подозреваемый — ваша невеста, — неустрашимо продолжил комиссар.

— Я уже сказал… я ничего не помню об этом вечере, и не думаю, что Оксана вовлечена. Разве не она позвала на помощь? А теперь я очень устал, извините.

Притворяться в частичной амнезии продолжало оставаться единственным способом защитить себя, потому что в данный момент Матиас был слепым и обездвиженным на больничной койке, и врагом мог быть любой. Он не доверял даже человеку в форме, который так настаивал на знании правды. Насколько он знал Оксану, Лейтон мог оказаться коррумпированным полицейским, которого она подослала проверить ситуацию и решить, что делать дальше. Но он знал и то, что сказанное агентом — правда. Его жестоко пытали и избивали часами. Врачи сообщили, что в больницу он поступил в тяжелом состоянии, особенную опасность вызывала распространяющаяся в затылочной области гематома, которая, вероятно, и вызвала временную слепоту. Матиас перенес операцию по снижению кровяного давления и для ограничения возможных осложнений. Остальные раны были ужасны, но не так опасны, как травма головы. Сломаны левое запястье и правая нога, а также четыре ребра справа. На теле Матиаса было несколько рваных ран. Его поместили в фармакологическую кому на неделю, и последние исследования показали, что он стабильно поправляется. Врачи рассчитывали его выписать, как только предотвратят возможные осложнения, связанные с перенесённой сложной операцией. Они предполагали оставить Матиаса в больнице где-то на месяц.

«Месяц», — подумал он. У него был месяц, чтобы придумать, как выйти из сложившейся ситуации. Он должен сохранять спокойствие, продолжать покрывать Оксану, и должен найти способ переместить свою дочь в безопасное место. И он должен как-то предупредить свою семью. На данном этапе в опасности были все. Он должен связаться со Скарлетт — предупредить её о рисках, которым она подвергается, и сообщить о происходящем. А потом он хотел поговорить с ней, дать правдоподобные объяснения всего, что ей наговорил и сделал за последние два месяца. И признаться в своих чувствах. Матиас ещё ясно не осознал, каким образом Скарлетт смогла проникнуть в него так глубоко и за такое короткое время — во все мысли, в каждую мечту, в каждое желание. Всё же это случилось.

Это называется вина, — заявил его разум.

Это любовь, — ответило его сердце.

* * *

Через несколько дней рутина больницы стала для Матиаса обнадеживающей и приятной компанией. Его глаза были обработаны и перевязаны, чтобы улучшить лечение инфекции, которая появилась после нескольких дней госпитализации. Он перестал интересоваться, вернется к нему зрение или нет. Об этом он узнает по окончании лечения антибиотиками и только тогда начнёт беспокоиться. Каждое утро его будили в семь: мыли, обрабатывали раны, давали лекарства и кормили. Медсестры всегда работали одни и те же, вероятно, по соображениям безопасности. Врачи делали обход незадолго до обеда. Они проверяли раны и глаза. После обеда день тянулся бесконечно.

Сегодня вечером ему разрешили позвонить Глории и дочке. Женщина рассказала Матиасу, что за ними присматривает полиция и они в безопасности. Он вздохнул с облегчением, потому что это было единственное, что серьёзно его беспокоило. Он узнал, что Элизабет и Глория вместе с людьми, которые заботились о них, и что девочка очень радовалась их компании. Когда спросил, кто они, Глория ответила лаконично:

— Два федеральных агента и адвокат. Не волнуйся, Мати, они защищают и любят Элизабет. Ты думай о выздоровлении и тогда скоро к нам присоединишься.

После вечернего звонка пришла Мария — медсестра из ночной смены, чтобы помочь ему помыться и подготовиться перед сном. Это была очень разговорчивая молодая женщина итальянского происхождения. С ней единственной он мог обмениваться репликами, не связанными с нападением или состоянием здоровья. Матиасу нравились те нормальные моменты, те минуты, пока она заботилась о нём, рассказывая о своей безумной и большой семье, словно они друзья. Прошло почти четыре недели, как Матиас находился на стационарном лечении, и этим вечером он привычно услышал, как открылась дверь палаты.

— Добрый вечер, Мария, — сказал он, как всегда, когда слышал, что женщина входила. Но вместо обычного ответного приветствия Матиас услышал наполненный болью тихий всхлип, который обеспокоил его.

— Мария? Что происходит? Тебе плохо?

— Нет. Всё в порядке. Ничего страшного, — ответила женщина таким тихим голосом, что едва было слышно. Казалось, она сдерживает слёзы.

«Почему она такая грустная сегодня вечером? Почему такая молчаливая? Куда делась её ирония?» — подумал Матиас.

Он вспомнил, как накануне девушка рассказывала ему о встрече с молодым человеком, который ей очень нравился, и подумал: она грустит из-за того, что что-то пошло не так. Поэтому Матиас попытался её подбодрить.

— Твой друг плохо повёл себя? Я не могу поверить. В таком случае он идиот! Ты слишком забавная девушка, чтобы разочаровать ожидания кавалера. И сама говорила, когда я тебя увижу, то сразу влюблюсь, потому что ты выглядишь как эта шикарная актриса... как её зовут...? Помоги мне…

Но ответа не последовало, Матиас только слышал, как она хлюпает носом, словно плачет.

— Мария, прошу тебя. Ты меня пугаешь, что происходит?

Женщина ответила шепотом.

— Я не Мария. Мне жаль…

Матиас напрягся. Этот голос... Возможно, он спал? Или бредил? Он снова находился по эффектом психотропных препаратов?

Продолжая размышлять о своём психическом равновесии, он услышал, как медсестра направилась в ванную, чтобы приготовить миску с тёплой водой. Вернувшись в палату, она подошла к нему и села рядом, сохраняя молчание. Затем Матиас услышал легкий звук от погружения в теплую воду мягкой губки и ощутил облегчение от медленных, нежных, деликатных движений по коже.

— Как тебя зовут? — спросил он, но она не ответила. Просто высушила ему лицо мягкой тканью.

— Почему ты не говоришь? Я что-то сказал или сделал, что тебя расстроило? Извини, я думал, что говорю с девушкой, которая заботилась обо мне в течение трёх недель. Она единственная, с кем в этом месте могу поболтать... Я не хотел тебя раздражать.

— Ничего, всё хорошо… — пробормотала она, расстёгивая пуговицы на пижамной рубашке, чего Мария никогда не делала. И звук её голоса вновь душераздирающе напомнил Скарлетт.

Он так долго мечтал увидеть её, что, возможно, ему снилось, даже наяву. Матиас хотел разговорить медсестру, заставить её что-нибудь сказать, чтобы понять, что в этой женщине, так сильно напоминает ему ту, которая всегда занимала его мысли. А затем она прикоснулась к нему руками и разряд удовольствия, которое он испытал, пока девушка заботилась о его теле, дестабилизировал его хрупкое равновесие. Матиас почти собрался остановить её, чтобы выяснить что происходит, когда почувствовал нежное прикосновение к груди. Интимные, приятные, чувственные движения. Он не смог подавить тихий стон удовольствия.

Девушка тоже дышала странно, прерывисто, словно была вовлечена с ним в молчаливый и неподобающий диалог.

Матиас ощутил очень близко у лица тепло её лёгкого дыхания, и среагировал. Инстинктивно схватил её лицо одной рукой и обездвижил. Она от удивления вскрикнула. Крик, который на этот раз он немедленно узнал без каких-либо сомнений.

Матиас отпустил, словно её кожа обжигала, и наконец ему удалось произнести имя.

— Я не схожу с ума! Это ты! Это и правда ты? Скарлетт...

Он услышал царапающий звук ножек стула по линолеуму, затем глухой звук чего-то упавшего на пол.

Матиас протянул правую руку к источнику этих шумов, вызванных паникой, боясь, что напуганная его поведением она хочет сбежать.

— Не уходи, прошу тебя! Боже... умоляю тебя.

Последовала долгая молчаливая пауза, а затем приближающиеся к кровати шаги; девушка плакала не таясь. Он почувствовал нежное прикосновение к лицу, а затем к его мокрой груди прижалась щека, и наконец, он услышал шепотом своё имя.

— Матиас... Матиас...

— На самом деле ты...

— Да, я.

Он почувствовал, как Скарлетт провела щекой вверх вдоль груди и приблизилась к лицу.

— Ох, Мати...

Это была она. Скарлетт. Ей удалось найти его и войти к нему в палату. Матиас понял: ему было всё равно, как она это сделала или по какой причине. Единственное, что имело значение — Скарлетт была там с ним. И впервые за многие месяцы он почувствовал облегчение, снова целостный, наконец, дома.

Он с трудом обнял её лицо ладонями, так как левая была в гипсе до первой фаланги, и погладил Скарлетт по волосам. Они были короткие и толстые, странные и искусственные, совсем не похожие на прежние. Матиас понял — на ней парик. Он не сомневался, потому что в прошлом при встречах с ним многие клиентки использовали подобную маскировку, скрывая свою внешность.

Тогда Матиас снова сосредоточился на её губах. Он бы узнал их среди тысячи. Губы из розы, вишни и шёлка.

Он осторожно пробрался языком между ними, чтобы исследовать, снова захватить эту территорию, вернуть себе то, что хотел бы считать своим. И Скарлетт позволила ему сделать это, позволила ему снова проникнуть внутрь — под кожу, смешаться с её кровью, плотью, вплоть до костей.

Через несколько минут, Скарлетт отстранилась, но только для того, чтобы поцеловать его раны, видимые на лице, на руках, на груди, целомудренным и нежным прикосновением, продолжая шептать слова любви и боли.

— Мати... Мати... Мати... Что она с тобой сделала? Почему, ангел?

Она ласкала его, оставляя следы из огня и меда на чувствительной коже там где прикасалась, возвращая к жизни желания, которые Матиас так долго подавлял, и наводить его на неуместные для этого момента и места мысли.