Скарлетт продолжила.

— Я ничего не прошу у тебя. Однако я решила сохранить его оставаясь свободной. Я не хочу заставлять тебя...

— Это чудо. Какое чудесное чудо, — прервал её Матиас.

Затем, наконец, с его уст безудержно сорвались слова. Какими бы запоздалыми и немыслимыми они не были, он реально их чувствовал, и чувствовал уже давно, возможно сразу, потому что Скарлетт мгновенно вошла в его душу, как заклинание:

— Боже, как сильно я тебя люблю.

Матиас прошептал их тихо, взволнованный и с разрывающимся от радости сердцем. Скарлетт наклонилась над ним, обняла и поцеловала, как она делала каждый вечер, но на этот раз ничего не пряча.

— Почему ты не сказала мне о ребёнке раньше?

— Я не знала, что делать... Ты собирался жениться на другой женщине, и я на самом деле поверила, что ты влюблён в неё. Но я бы сказала тебе, клянусь.

— Какой я был мудак!

Матиас обнял её, отчаянно поцеловал и продолжил ласкать живот, ошеломленный огромной радостью, которую доставили ему новости.

— Прости меня, Скарлетт. Прости меня, прошу тебя.

— Хватит. Тебе не за что просить прощения. Ты не мог знать, это на самом деле неожиданное и невероятное событие. Я сама узнала спустя несколько недель.

— Но как такое случилось? Ты говорила, что предохраняешься, и мы ничем не рискуем...

— Той ночью и на следующий день у меня вывернуло на изнанку душу, и я не подумала о том, что тошнота повлияет на эффективность таблеток и вот…

— Чёрт возьми… я не верю в это, — рассмеялся он. Матиас смеялся громко, воодушевлённый потоком надежды и адреналина от этого неожиданного открытия, которое проникло в его вены. — Я хочу видеть тебя, я хочу прикоснуться к тебе ... Боже, я безумно хочу тебя, — он вновь прижал её к себе.

Скарлетт не могла поверить. Она слишком привыкла к их отношениям, полных невысказанных слов, скрытых чувств и желаний, замаскированных страхов, проекций и фантазий. Но это объятие было правдиво, наивное и взрывное счастье Матиаса было подлинным, как и его желание быть с ней.

— Когда я смогу увидеть тебя? — спросил он, теперь более любопытный, чем когда-либо.

— Разве врачи не сказали тебе? Они планируют снять бинты завтра утром.

— Я напуган. Боюсь остаться слепым. Больше не увидеть твоего лица и Элизабет, и этого ребенка.

— Всё будет отлично. — Они продолжали ласкать друг друга. — Врачи весьма оптимистичны. Гематома полностью реабсорбируется, кроме того, роговица прекрасно реагирует на антибиотики. Завтра я увижу глаза, околдовавшие меня навсегда, — заверила Скарлетт.

— А я завтра увижу женщину, которая вернула мне сердце, — ответил Матиас, наконец, искренне.

— Не могу поверить, что ты так хорошо это принял. Если вспомню все мои сомнения, страхи... — Скарлетт рассмеялась с облегчением.

— И я не могу поверить, что такое чудо могло произойти в тот адский период. Я этого не заслуживаю, но на этот раз не буду повторять ошибку, отрицая свои чувства. Никогда больше. Никогда.

Три удара в дверь предупредили, что их совместное на сегодня время закончилось, но расставание стало слаще, чем когда-либо. Тучи, которые с первого дня окутывали их странную историю, казалось, внезапно рассеялись, и испытываемое взаимное доверие облегчило их обычное прощание. Опьяненная счастьем и перед тем, как уйти (она уже держала руку на дверной ручке), Скарлетт обернулась:

— Мати?

— Да?

— Я тоже тебя люблю... а твой ребёнок — мальчик!

Сказав это, она ушла, оставив Матиаса в одиночестве с самой широкой и самой настоящей улыбкой, которую когда-либо видела на его лице.