— Встаньте рядом, прислонитесь спиной к скале, возьмитесь за руки, — монотонно произнес монах. — Чтобы вы не поранились, мне придется приковать вас этими цепями.

Отец Иосиф надел на наши запястья наручники, что на концах цепей. Мы с Ириной переглянулись, у нее мелко дрожал подбородок, но глаза светились решимостью. От камня, иссеченного пулями, пропитанного кровью мучеников, исходил холод подземелья. Позванивая ржавыми цепями, прижались спиной к камню, пальцы внешних рук легли в углубления, оставленные пулями, внутренние руки сцепились в замок. Мне представилось, будто мы распяты, прикованы к скале наподобие гадаринского бесноватого, который разрывал цепи и с рёвом убегал в пустыню. Надеюсь, наша сцепка выдержит любые разрывные силы.

Пространство подземного храма наполнил лимонный аромат ладана. Сначала почти шепотом, чтобы мы старались вслушаться в каждое слово, потом всё громче, прозвучала молитва. Страх улетучился, по рукам растеклось тепло, голова слегка закружилась — и в тот миг густой воздух подземелья взорвал крик Ирины, больше похожий на волчий вой.

Не предать своего ангела

И пока я удивлялся,

Пал туман и оказался

в гиблом месте я

В.Высоцкий. Две судьбы

Оказался в гиблом месте я, прозвучал надрывный голос Высоцкого, я оглянулся. В двух метрах от меня каталась по черной земле волчица, облепленная черными существами, и протяжно выла, будто рыдала. Брысь отсюда, поступила команда — из свалки черных существ, показалась рука, я дернул за нее — и вот передо мной испуганная Ирина, в обычном человеческом виде. Мы озирались окрест, пытаясь осознать, что это вокруг. Вроде бы знакомые улицы, дома, вдалеке брели пешеходы, по проспекту тащились автомобили, которым давно пора на свалку, редкие деревья и кустарник в серых листьях. От темной земли к серому небу поднимались хлопья гари — вроде дождя, только наоборот.

— Где мы? — спросила Ира, испуганно прижимаясь ко мне плечом.

— Да, именно, где мы? — спросил я неизвестно кого, наверное, по привычке. — Может, объявишься наконец?

— Как прикажете, мой генерал, — сначала сказал, а потом появился пред наши очи мужчина с ироничным прищуром на знакомом лице, со старой фотографии из Дневника.

— Офицер! Как тебя — Георгий, что ли? — обрадовался я. Повернулся к Ирине: — Не узнала? Это он писал Дневник. Мы его с тобой сто раз читали!

— Он же мёртвый, — прошептала Ира, тесней прижимаясь ко мне плечом, кажется ее бил озноб.

— Я бы поостерегся в вашем положении утверждать подобное, — с той же иронией произнес Георгий. — Не чли ли в Писании, что у Бога нет мертвецов. Чтобы сейчас вот так запросто разговаривать с вами, пришлось мне, убогому, пройти через огонь искушений. Да я в вашей компании только потому, что вы читали мои записи. Правда, не все из вас прониклись, — добавил он, взглянув на потупившуюся Иру. — Но Платону удалось не предать меня, он все годы был со мной, ну а я — с ним.

— Слушай, Георгий, — вырвался из меня обидный смешок, — а почему ты позволяешь себе со мной шутить и даже ёрничать? Тебе ли не знать, насколько я духовно тупой человек. Обыдно, да…

— Это чтобы не испугать тебя, — объяснил офицер, стряхивая с потрепанной формы вездесущий пепел.

— И сейчас ты в этом старом прожженном кителе, а не в белой тунике мученика с нимбом над челом — по той же причине?

— Ага… — весело кивнул он. — Я вижу, вы не узнаете свой район проживания? Это потому, что сейчас видите окружающее духовными очами. Ты же, Платон, хотел видеть всё как есть? Ну так, смотри, любуйся.

— Да это… это же преддверие ада!

— Ну не совсем… — офицер показал за угол моего дома, откуда блеснуло ярким светом, пахнуло приятным ароматом лимонного ладана. — Там храм, и это уже преддверие Царства небесного. А там, чуть дальше, — он показал за крыши домов, как бы раздвигая пространство, — то самое место, откуда я вас взял на… экскурсию, — снова улыбнулся он.

Мрачные темно-серые дома «разъехались», открыв просторный вид на лесной монастырь, сиявший подобно тысячекаратному бриллианту. В тот миг я почувствовал огромную благодарность Георгию. Если бы не его привычная ирония, если бы он говорил со мной как суровый аскет, зилот, я бы точно умом тронулся. А этот веселый мужик… радостный святой мученик — он как-то весьма бережно приучал меня к духовному миру, к таинственной мистике, от которой, увы, никуда не деться. Ну конечно, если неподготовленному вчерашнему атеисту вот так сразу распахнуть занавес и показать окружающее пространство, где между живыми людьми существуют не только ангелы Божии, но и мрачные существа из ада, беспощадные, злобные и… мощные, способные, по слову Серафима Саровского, одним коготком сжечь всю вселенную — если откроется вот это всё!.. То «с ума свихнуться» — было бы просто за праздник. И если бы не победивший всё зло ада, направленное на него, если бы не наш «веселый мужик», святой наш проводник, буднично и властно разогнавший легион темных существ, напавших на Ирину — не знаю, были бы мы с Ириной живы сейчас.

— Я очень благодарен тебе, Георгий, — сказал я неожиданно для самого себя.

— Мог бы и не говорить, — с привычной иронией заметил офицер. — У тебя на физиономии, итак, все написано. Ты очень искренний человек, Платон, иногда слишком. Ирина, держись этого парня, он не предаст. А то у вас по этому вопросу сплошной провал — все предают всех.

— Да я и так уж, вцепилась в него, — смущенно улыбнулась она, — боюсь руку сломать.

— А ты не бойся! Вообще ничего не бойся. Помните апостольское: «если с нами Бог, кто против нас!» Ну, ладно, ребятки, давайте немного прогуляемся.

— Далеко? — настороженно спросила Ира, опять вцепившись в мое плечо.

— Да нет, здесь всё близко. Пройдемте, граждане.

Благодарность к этому парню опять сверкнула во мне. Мне было известно, в какую-такую местность мы сейчас направляемся. Ирина, похоже, так же подозревала, что ведут нас отнюдь не в парк культуры и отдыха, а чтобы предостеречь от дальнейших падений, от столь привычных греховных злодеяний. А где лучше всего вразумлять таких как мы разгильдяев? Правильно… именно там.

По грязной бетонной лестнице спустились мы в подземный переход. Но вместо пустого гулкого коридора со старушкой, продающей кофточки с носками, вместо череды светильников по кафельным стенам — мы оказались в скалистой местности. Мрачные утесы поднимались от серого пустынного песка под ногами вверх, к закопченным сводам высоко над головой. Испуганно озираясь, прошли шагов десять, завернули за рваный угол скалы — и вот мы в абсолютной черноте. На миг мы ослепли, в голове пронеслось: «если свет, который в тебе тьма, то какова тьма!» Офицер тронул меня за плечо, будто зажег невидимый фонарь, и мы увидели тысячи — может, миллионы — глаз, устремленных на нас из тьмы. Кто-то в отдалении сидел на камнях, тупо уставившись под босые ноги; кто-то извивался, оплетенный огромными червями размером с удава. «Эти просто не дошли до храма, отказались от церковных таинств, червь неусыпаемый мучит тех, кто пренебрегал постами, средой и пятницей».

Я оглянулся на офицера — он молчал, спокойно наблюдая за нами, грешниками, молясь об их прощении. Мне в голову пришла мысль, что сейчас нам ничего не надо объяснять — все эти предупреждения, все знания о том, что есть в аду — заложены в наш разум с детства, с момента крещения — они-то и всплывают из памяти, они-то и объясняют то, что творится вокруг. Не без опаски взглянул на Ирину — конечно, вряд ли ее можно было назвать бесстрастной, но все же и паники на лице не наблюдалось. Впрочем, руки моей она так и не отпустила, непрестанно бросая взгляды то на Георгия, то на меня, как бы подпитываясь нашей верой.

— А сейчас, дорогие мои, — прервал молчание Георгий, — прошу ни на миг не прерывать молитвы. Может быть страшно. Вы увидите место, в которое «прописал» вас персональный нечистый дух, приданный вам врагом спасения. Не желаете увидеть его?

— Нет! Не надо! — завопили мы.

— И все-таки гляньте, всего на секундочку — так надо. Должны же узнать, кто вас соблазняет.

Мы зажмурились, прижались друг к другу, напал парализующий страх. Полсекунды, секунда и еще полсекунды — мы увидели черное существо с перепончатыми крыльями, из глаз сочился яд невероятной злобы, готовый сжечь нас дотла, на уродливой бугристой образине появилась улыбка садиста, от него несло серной вонью, обжигающей носоглотку. Как голодный свирепый лев за решеткой зоопарка, он утробно рычал, порывался напасть, но его удерживала на дистанции невидимая преграда. Всё! Исчез. Мы даже не заметили, как наши руки сами собой творили крестное знамение, а в гортани бурно пульсировала Иисусова молитва.

— Что, познакомились? — ухмыльнулся офицер. — А ведь, когда соблазняет, может казаться таким лапочкой! Ладно, пошли дальше. Не волнуйтесь, это быстро.

Мы свернули за угол черной скалы и замерли на крошечном уступе, настолько крошечном, что казалось, одно неверное движение, и мы рухнем вниз. Но стояли твердо как вкопанные, наверное, все та же невидимая преграда удерживала нас на краю пропасти. Преграда, вылитая из бронированного стекла нашей молитвы. Мы с Ириной трусливо отворачивались от того, что там, внизу, только слышали режущие ухо вопли.

— Ничего, ничего, — тронул нас за плечи Георгий, — только на секундочку — и обратно.

И мы, вцепившись друг в друга, до боли сжав руки, зубы, с трудом преодолевая парализующий страх — мы «взглянули в лицо бездны». Почему-то вспомнился старый фильм про сталеваров. Там героические труженики тыла разливали жидкую горящую сталь из мартеновской печи по тележкам. Примерно такие же реки горящей магмы увидели мы под собой — и тысячи, миллионы людей, выныривающих наружу и вновь погружаемых в огонь ударами длинных пик, которыми играючи били черные подручные здешнего «сталевара». Несчастные существа, отдаленно напоминающие людей, с выпученными глазами, распахнутыми ртами на обугленных лицах, истошно вопили. Среди лавины звуков мне удалось разобрать слова страшных проклятий — эти несчастные проклинали каждый день, каждый миг своей жизни, проведенный без Бога, в плену разврата и наслаждений, пьянства и насилия.