Мечты о тишине

Больше всего мечтал о тишине.

Я унес бы, сколько смог, наслаждался вкусом.

Я бы ее праздновал.

Майкл Финкель. Я ем тишину ложками

В раздумьях и молитве, самобичеваниях и оптимизации, я неуклонно приближался к месту жительства. Квартиру в этом доме посоветовал купить Юра. Мне жилье понравилось тем, что дом старый, но качественно отреставрирован; однокомнатная квартира здесь просто огромна и называется не абы как, а «студия» — как услышал это слово, так и подписал купчую. Всё бы хорошо, но соседи мне достались… Так, никакого осуждения!.. В конце концов, если меня поместили в такие условия пребывания, значит они для меня оптимальны, спасительны.

Не дойдя до места постоянной регистрации ста двадцати метров, вспомнил, что дома есть нечего, а голод потихоньку сдавливает костлявой рукой горло, желудок и все остальные органы пищеварения, во рту обнаружилась горькая сушь. Идем в магаз, как говорят нынешние юзеры. Несмотря на неурочное время, в продуктовом отделе толпился народ. Может, опять объявили кризис, а может я опять чего-то не узнал в новостях, но делать нечего, стал обходить полки со съестными припасами, по привычке цокая сухим языком, зачитывая ценники.

Наполнив тележку доверху, встал в очередь в кассу. Передо мной стояло существо неопределенного пола, растрепанное, мятое, пахнущее потом и перегаром. В легкой сетке на локте перекатывался батон колбасы в обнимку с бутылкой пива. Видимо, движение продуктов по дну сетки вызвало раздражение, из рукава синей куртки выдвинулась рука с колечком на пальце и придавила беглецов к сетчатому бортику. По загорелой руке с длинными пальцами делаю вывод — передо мной девушка, видимо в состоянии депрессивного кризиса. И я принялся её жалеть. Чтобы чувство сделалось максимально чувствительным, девушка решила оглянуться и по ходу кругового движения, двинула меня локтем в живот и окатила презрительным взором хоть и заплывших, но необычно крупных глаз. Я задвинул свою тележку между нашими корпусами, во избежание…

Уже подойдя к самой кассе, девушка обнаружила, что забыла хлеб, увидела у меня два батона и буханку ржаного, схватила батон нарезного, пробурчала: «надеюсь, не против» и шмякнула перед кассиром. Дальше было перетряхивание карманов в поисках денег, нетерпеливое сопение кассира и просьба «добавить стольник, если не в лом», обращенная ко мне. Я кивнул. Потом долго и тщательно перекладывал покупки из тележки в хрустящие пакеты, потом выходил из магазина наружу, где на меня набросилась давешняя воровка:

— Ты не думай, я деньги верну, — тараторила она, обдавая меня кислым перегаром.

— Да ладно вам, — пытался успокоить даму, максимально отодвигаясь от дурно пахнущей струи, направленной в мои ноздри. — Не стоит благодарности.

— А с чего ты взял, что я благодарю?

— Как-то надеялся, по привычке… Послушайте, милая барышня, вы не могли бы пожалеть моё обоняние и слух, направив крик в другую сторону.

— И не подумаю! — обдав меня очередной порцией перегара, подбоченилась дева.

— Тогда, очень вас прошу, — вежливо произнес я, скрипя зубами. Потом набрал воздуха и выдал: — Чтобы меня не вырвало на ваше вечернее платье от вашего зловонного перегара — пошла вон, дура!

— Вот это другой разговор, — смягчилась дама. — Это я понимаю, это я сейчас. — Виртуозно открыв бутылку с пивом, использовав в качестве открывашки кольцо из нержавейки на пальчике, она залпом выпила содержимое, протяжно рыгнула и улыбнулась. — Ну вот, можно жить дальше. Что встал как пень, проводи даму до двери. Не видишь, насколько опасна криминогенная обстановка в нашем районе.

— Извините, у меня руки заняты килограммами еды, я очень устал, хочу есть и даже при желании, которое отсутствует, не готов провожать кого-либо куда-нибудь. Простите.

— Давай помогу, — смилостивилась она, схватив сразу три пакета. — Двигай кони! Да ты не парься, нам по пути.

— Откуда вы знаете?

— Да видела тебя как-то, из моего подъезда выходил.

И мы пошли. К своему удовольствию обнаружил, что токсичность струи воздуха из коралловых уст попутчицы снизилась до вполне терпимых показателей, рукам явно полегчало, а воздух на районе показался просто ароматом амброзии.

— Вам на какой этаж? — спросил я, войдя в лифт.

— На твой.

— Надеюсь, номер квартиры отличается от моего?

— Ага, на единицу.

— Так мы соседи?

— А ты еще не понял?

— Куда же делась та семейная пара, что жила рядом?

— На родину предков, вестимо. — Она ехидно улыбнулась. — Зацени, здесь были докторами наук, а там разнорабочие на стройке. Бригадир у них араб, сам почти не работает, только кофе пьет каждые полчаса, а их гоняет, как собачонок. Прислали письмо, что хотят вернуться, чтобы я готовилась освободить квартиру. Догадайся с двух раз, как я им ответила?

— Вероятно, обнадежила? Мол, сочувствую и готова по первому требованию освободить жилье и всё такое.

— Конечно, ага, — кивнула она. — Намазала руку кетчупом, свернула смачный такой кукиш, сфотала и послала на ихнее мыло.

— Да-а-а, милая барышня, — протянул я, открывая дверь, искоса глядя, как соседка нехотя вставляет ключ в замок своей двери, с надеждой ожидая приглашения на пир ко мне домой. — Работы здесь непочатый край. Но шанс есть… — Проскользнул в скупо открытую входную щель, энергично захлопнул дверь перед ее носом и ринулся на кухню — очень хотелось есть.

Ночью спал как младенец, с удовольствием погружаясь в светлые волны снов о главном. А утром, очень ранним утром, раздался звонок в дверь. Прежде, чем открыть, глянул в панорамный глазок — мне в упор улыбался Сергей, которому никогда не мог отказать. И я открыл. Следом за Сережей, толкая его в спину, ввалился Палыч, сходу завывая поэтическим шедевром, сочиненным скорей всего на ходу:

— Мы будем пить и смеяться как дети, Хоть помелом седая борода, Ведь мы такими родились на свете, Что не трезвеем нигде и никогда, тра-да-да.

— Прости, Платон, — принялся сокрушаться Сергей. — Этот бандит меня чуть не прибил: вези к Платону и всё тут. Люблю, говорит, сил нет как люблю его сиятельство!

— Не Серега, так Джек или кто-нибудь другой дал бы мне твой адрес, — хрипел Палыч, рыская глазами по студии. — Короче, наливай, твоё сиятельство, а то прибью, но с большой любовью, чисто из воспитательных целей. Ты меня знаешь.

— Ладно, хорошо, — смалодушничал я, похлопывая по костлявому плечу поэта-экстремиста. — Давай так: Сергея отпускаем домой, освобождая из плена. Ему ведь завтра на работу. Мне, согласно распорядку дня, надлежит спать еще час сорок. А тебе наливаем стакан, режем последний огурец и укладываем за ширму, в покои для гостей. Идет?

— Норма-а-ально!

Под рычащий храп с «пристани загулявшего поэта» я досыпал свои час сорок, но снились мне отнюдь не светлые дали, а испытание танка на военном полигоне, на предельном форсаже тысячесильного газотурбинного двигателя. Вдруг танк остановился, кокетливо покачался вперёд-назад и замер, а на смену ему заверещал дверной звонок, настойчиво и противно. Покачиваясь от недосыпа, натягивая сползающие на колени тренировочные штаны с растянутой резинкой, я по синусоиде, сдерживая рвущиеся из недр возмущенной души ругательства, распахнул дверь, размахнувшись на всякий случай правым кулаком. На пороге стояла, покачиваясь, соседка из квартиры, что с номером меньше на единицу и, увидев мой свирепый вид и занесенный кулак, отступила.

— Ой, что-то сегодня ты такой неласковый, — пропищала она, — как обычно. Что с тобой?

— Где ты успела назюзюкаться? У тебя несколько часов назад ни денег не было, ни перспектив.

— А, это!.. — Она махнула рукой. — Я тут одну халтурку срубила, а заказчик растоптал нашу любовь, меня бросил, гад такой, и расплатился не деньгами, а пятью литрами самогона. Сегодня ночью допила последние граммы зелья, так что можно сказать, торжественный запой, посвященный окончанию любви до гроба — завершен. Дня через два-три, я верну себе человеческий облик, и ты увидишь, какая я хорошая и красивая девушка. Так что готовься к нашей свадьбе, копи деньги и заказывай костюм с рестораном. Кстати, а тебя как зовут?

— Платон.

— Ничего себе нагрузочка! А давай, я буду звать тебя Батон, ну в честь того батона нарезного, который я увела с твоей телеги и уже съела.

— Не давай! — огрызнулся я, по-прежнему загораживая телом вход в студию. — Называть меня можно только Платон. А тебя кстати, как зовут?

— Официально — Маришка, в честь солистки «Шокин блю». Мои предки фанатели от «Шизгары». Но зовут меня то Марина, то Рина, то Инна, а еще — Пиявка, но мне так не нравится.

— А в тебе на самом деле есть что-то от Маришки Вереш — пробубнил я, вызывая из памяти фотографию симпатичного личика солистки «Шокин блю», облетевшую в свое время все газеты и журналы мира. — Только знаешь, она ведь не пила и не курила, наркотиками не баловалась, а когда брутальные парни из группы ее ругали, девушка плакала и жаловалась маме с папой по телефону. Словом, она была очень хорошая девушка. Очень.

— Подумаешь, и я такой стану, — размашисто кивнула Рина-Инна-Пиявка. — Самогон-то кончился, а с тобой тусу не сваришь, как я понимаю. Ты у нас этот… трезвенник, прости Господи. Ой, — она прикрыла рот ладошкой, — я, кажется, поминаю всуе… Прости, Батон, то есть Протон.

— Платон! — рявкнул я. — Последнее предупреждение! У тебя всё?

— А у меня дверь захлопнулась, а ключа с собой нет. Можно у тебя слесаря подождать?

— Я видел твой замок, он без ключа не закрывается. Опять врешь?

— Вру, — легко согласилась она. — А можно так просто, в гости к тебе? Ого, ты крутишь хэви-металл или трэш? Как только вы это старьё слушаете! А можно и мне? Может проникнусь?

— Нельзя! Нет у меня никакой музыки. Теперь-то у тебя всё?

— А вот и не-е-ет! — проблеяла она, оттолкнув меня от двери, просочившись внутрь ужом. — Зачем же ты обманываешь доверчивую девушку! Да у тебя тут крутейшая тусня, судя по храпу и перегару. — Она подошла к покоям для гостей, сдвинула мягкую перегородку и с нежностью уставилась на рычащего во храпе бородатого мужика. — Ой, какая прелесть! Я тоже так хочу!