— Ты моя, цветочек. И твоё место здесь.

Он жёстко целует меня, я стону, сопротивляясь. Пусть он перестанет. Пусть оставит меня. Пусть уйдёт.

Его рука на моей ноге заставляет развести бёдра.

Нет.

Нет. Чувствую боль, когда он толкается в меня. Сжимаю зубы, пока он продолжает вбиваться, снова ломая меня.

Я уже потеряла счёт тому, сколько раз проходила через это.

Больше не могу.

Я позволяю ему поверить, что нахожусь в его власти. Пусть думает, что он может снова меня трахнуть. Что я останусь с ним. Даже издаю несколько стонов. Даже прошу прощения. Даже обхватываю его рукой.

Пока другая скользит по матрасу. Ищет под подушкой.

Нашла. Я вонзаю кинжал ему в спину, не колеблясь. Изо всех сил. В отчаянии. С уверенностью, что это единственное, что я могу сделать, если хочу сбежать и не бояться потом до конца жизни преследования.

Первый потрясённый стон звучит прямо напротив моих губ, но это меня не останавливает. Я прижимаю его к себе, обхватывая рукой, чтобы не пытался отстраниться. Второй удар. Третий. Силы покидают его, и я пользуюсь моментом, чтобы быстро вырваться, позволяя ему упасть мёртвый грузом на мою кровать. Хотя он пока ещё жив и смотрит на меня с распахнутыми глазами.

Я не остаюсь наблюдать за тем, как он умирает.

Торопливо хватаю с пола нижнее бельё и платье, одеваюсь так быстро, как только могу. Даже не пытаюсь завязать шнуровку на спине, чтобы не тратить время. Кенан стонет за моей спиной, пытаясь позвать на помощь, делая всё, чтобы выжить, но не способен даже закричать. Тем не менее, кто-то может услышать странные звуки и зайти проверить.

Подхватываю небольшую сумку, в которую побросала всё необходимое, и оглядываюсь на умирающего Кенана на белых простынях в багровых пятнах. Его лицо искорёжено от боли, он отчаянно хватается за постельное бельё, выдавливая мольбы.

— Я же сказала, что уйду, — шепчу ему.

Открываю окно. Больше не оглядываюсь на Кенана. Меня даже не волнует, как долго он ещё будет мучиться, пока окончательно не сдохнет.

Набравшись смелости, я прыгаю навстречу свободе.

АРТМАЭЛЬ Дуан, может, и не лучшее место в мире, но я всё равно буду по нему скучать. Поэтому я позволяю себе, перед тем как покинуть город, остановиться в таверне и выпить за процветание столицы Сильфоса и её жителей. Изначально я планировал заказать только один кувшин, но затем пораскинул мозгами (ведь в пути меня может одолеть жажда!) и в итоге выпил три.

Когда я покидаю таверну, на улице уже смеркается. Мне известно, что городские ворота закрываются на ночь, поэтому я решаю воспользоваться проходом, о котором мне рассказывал отец много лет назад. Конечно, я знаю эти улицы, как свои пять пальцев, да и много раз держал в руках карты столицы со времён основания. Гигантские, надёжные стены, были возведены вокруг неё. Тогда ещё не было домов за ними, но численность населения с тех пор увеличилась, и некоторые лачуги скрываются в тени этих стен, из соображений безопасности, хотя согласно хроникам, Сильфос уже много веков ни с кем не воевал. Последнее масштабное бедствие, известное как Хлебный бунт, случилось больше пятидесяти лет назад, когда городские пекари «убедили» короля снизить налоги на муку. Для этого они добавили в тесто одну травку, от которой у дворян потом всю неделю был понос. Достойный поступок? Не очень. Но пекари добились своего. С тех пор при дворе всегда высокий спрос на дегустаторов.

Решаю отложить размышления о том бунте (а то ещё есть захочется) и напеваю себе под нос гимн страны, как бы отправляясь в путь во славу родины, и уже чувствую себя немного… героически. А может, это алкоголь ударил в голову.

Может быть, поэтому я не слышу шагов, пока не сворачиваю за угол.

И может быть, поэтому в меня врезаются, вышибая весь воздух из лёгких, и сбивают с ног на полной скорости. Пытаясь удержаться, хватаюсь за того, кто в меня влетел. Мы оба падаем на землю, и моя голова начинает кружиться от удара об камень.

Отличное начало героической истории, Артмаэль. Я потираю шею и со стоном открываю глаза. В свете луны, а также ламп из окон нескольких ближайших домов, в том числе и из шумной таверны с открытой дверью, мне удаётся разглядеть, как надо мной нависает чья-то фигура, и кончики волос щекочут мне лицо. Не могу сдержать улыбку. Моя рука пристроилась на спине девушки, которая сейчас лежит на мне со сбившимся дыханием. Обычно они это делают после того, как я задираю им юбки… Но не подумайте, что я жалуюсь. Я замечаю, что её платье застёгнуто не до конца, и мои пальцы касаются обнажённой кожи. Опустив взгляд, я наслаждаюсь невольно открывшимся видом на её грудь в вырезе платья.

— Привет-привет, — слова сами вырываются из меня, и я не знаю, к кому они обращены: к девушке или двум её подружкам, прямо-таки напрашивающимся на знакомство.

Незнакомка краснеет. Моя ладонь слегка соскальзывает с её спины. Она разглядывает меня и в полумраке ночи прищуривает глаза.

— Принц? — бормочет недоверчиво.

Говорю же, Жак — идиот. Все меня знают. Даже девушки, которых я совершенно точно никогда не встречал. Я бы запомнил.

— Вижу, моя слава бежит впереди меня, — посылаю ей улыбку, слегка приоткрывая губы. — И хотя я обычно не прошу леди вставать в моём присутствии, мне кажется, это не самое подходящее место для такой позиции.

Хотя, при желании, есть здесь рядом один переулок, достаточно тёмный, чтобы продолжить более близкое знакомство.

Она послушно поднимается, не говоря ни слова. Торопливо поправляет платье, завязывает шнуровку, и я даже ощущаю укол разочарования. Уверен, мы могли бы воспользоваться неловкой ситуацией так, чтобы понравилось обоим. Неплохое было бы прощание с городом.

Я бы даже сказал, очень хорошее. Встаю, стряхивая пыль с одежды. Она пристально за мной наблюдает. Очевидно, разглядев меня, она теперь не может оторвать глаз.

— Не откажете ли вы бедной, несчастной девушке в одной маленькой просьбе, о мой великодушный принц?

Хм, это можно считать за официальную просьбу о помощи.

Моя первая девица в беде. Как трогательно.

— Конечно! — восклицаю я и изящно кланяюсь. — Пусть все знают, что Артмаэль Сильфосский добрый и благородный господин, который заботится о своём народе! — оглядываюсь по сторонам и понимаю, что мы здесь одни. Впрочем, никогда не знаешь, кто может проходить мимо. Многие слухи начинаются с того, что кто-то что-то услышал. — Скажи мне, что я могу сделать для такой очаровательной девушки? Проводить домой? Неужели какой-то злоумышленник угрожал вашей чести, красавица?

Она приподнимает бровь. Надеюсь, этот скептицизм связан с давно уже утраченной невинностью, а не с моей торжественной речью. В моей голове её реакция была немножко иной.

— Плащ, — требует она, протягивая руку. С соседней улицы доносятся крики и торопливые шаги, похоже, заставляя мою новую знакомую нервничать. — Дай его мне!

Хотел бы я думать, что она просто замёрзла, но даже такой порядочный человек, как я, не может быть настолько незамутнённым. Это подозрительно. И уж точно никто не входил в историю, подарив плащ. Кроме того случая, когда из-за накидки началась крапивница, которая потом привела к войне.

Колеблюсь. Мне нравится мой плащ.

Артмаэль Тёплый плащ. Звучит не так плохо, когда я начинаю мысленно повторять возможное прозвище, и даже тихонько шепчу. Такое могли бы дать доброму королю, который защищает своих подданных под своим надёжным крылом. Или который всегда носит настолько тёплый плащ, что ему никакой другой одежды не надо.

Артмаэль Тёплый плащ звучит всяко лучше, чем Артмаэль Некоронованный.

Решив, что хуже не будет, я снимаю плащ, чтобы отдать его ей, хоть она и не проявила должного уважения к человеку моего статуса. Но я великодушен к невежественным беднякам.

Она даже не благодарит, тут же накидывает на себя и скрывает лицо в тени капюшона. Снова раздаются звуки шагов и беготни, огни факелов мелькают в переулках. Немного удивившись, я продолжаю стоять на месте и наблюдать за происходящим.

— Вы идите туда! — выкрикивает голос, вызывая у меня тревогу. Они разыскивают кого-то.

Прежде чем я успеваю прийти к выводу, что им нужна моя собеседница, она грубо толкает меня в тёмный переулок. Моя спина ударяется о стену какого-то дома, а девушка обнимает меня. Я не могу разглядеть её выражение лица, но чувствую, как она напрягается всем телом, словно готовясь к прыжку. В ней определённо есть нечто кошачье. Я бы не отказался, чтобы она вцепилась своими ноготками в мою спину, довольно мурлыча подо мной.

Есть у меня слабость к плотским желаниям.

— Слушай, красавица… Она накрывает мой рот ладонью, затыкая.

— Принц, безгранично заботящийся о своём народе, говоришь? Хотел проводить меня до дома? Что ж, может, тогда расскажешь самый быстрый и простой способ незаметно ускользнуть из этого проклятого города? Можешь начинать прямо сейчас.

Моргаю, потому что не могу говорить из-за её руки, и она меня отпускает. Как мило, пытается строить из себя плохую девочку. Интересно, что такого она могла натворить. Украла что-то? Соблазнила женатого? Женщины бывают жуткими собственницами, когда дело касается их мужей. А злобная жена опасна, как дракон, который неделю ничего не ел. Если не хуже. Они знают, куда нужно бить коленом, чтобы было больнее.

— Давай кое-что проясним: во-первых, я не подчиняюсь ничьим приказам, и уж тем более от плебейки; во-вторых, я не идиот: очевидно, ты сделала что-то плохое, и помощь тебе не пойдёт на пользу той репутации, которую я пытаюсь создать. Что-то мне подсказывает, что я должен схватить тебя и передать стражникам, а потом готовиться получать поздравления за свершение подвига, — скрещиваю руки. — Поэтому, если только тебе не нужна защита от ложных обвинений, настоятельно советую не тратить моё время. А, и верни плащ: это мой любимый.