– Боже, что я натворила! Как я могла! Я же тебя голодным оставила… Извини, Коля! Давай еще рыбки наглушим и снова сварим!

– Пожалуй, я не голоден. Насытился, глядя как ты уплетаешь. Это было, конечно, не столь впечатляюще, как первые полбутерброда, но тоже весьма эффектно. Я уж подумал, что ты дня три ничего не ела…

– Не три, Коля, а пять…

Галкина история

– А что за посторонние у тебя на борту? Давай сюда нарушителя!

– Дядь Слава! Пока она на моем борту, она под моей защитой. Ты же моряк, и морские законы знаешь.

– То-то смотрю, на ней твой свитер… Тогда хвалю! Настоящий мужик!

– Пять? – изумился Николай. – Как же ты умудрилась? Ты что, от бабы Ганны сбежала? Так она вроде бы тетка добрая, не могла тебя так достать. Да, в конце концов, и в город вернуться не проблема… Автобус шесть раз за день ходит…

– При чем тут бабушка Аня! Она действительно хорошая. Это я, пожалуй, по отношению к ней свинья неблагодарная… Как только мы вернемся, я пойду у нее прощения просить.

– Так в чем проблема?

– Слушай. И пожалуйста – не перебивай…

Тома обстоятельно, с подробностями рассказала, как она попала с Галиной на браконьерскую рыбалку, о ссоре, о том, как была высажена на необитаемый остров, как чуть было не умерла с голоду. Галина в ее рассказе выглядела чуть ли не людоедкой, а ее личная борьба за собственную жизнь с помощью шелковицы, щавеля и макухи – подвиг, сравнимый с подвигом Алексея Маресьева.

Николай ее действительно ни разу не перебил. Он сидел между веслами, смотрел на воду и грыз какую-то травинку.

Тамара закончила свою повесть, а парень все так же молча сидел с травинкой в зубах.

– Ты знаешь, Коля, я считаю, что Галина совершила преступление, и не одно. Это у нее в крови. Лезет без спроса в заповедник, а это, между прочим, всенародное достояние. Рыбу ловит незаконными способами. Может, здесь, в заповеднике, остались какие-нибудь ценные породы, а она их уничтожает. Наверняка потом продает втридорога. Откуда у нее и мебель суперсовременная, и холодильник, и стиральная машина, и даже телевизор? А еще ребенок без мужа. Согласись, что это уже определенная характеристика. А со мною как она поступила?

Парень продолжал молчать.

– Почему ты молчишь? Ты что-то из моего рассказа не понял?

– Нет, почему же! Ты все очень внятно изложила. Прямо как в конкурсном сочинении по литературе.

– По твоему тону я понимаю, что ты или не веришь мне, или считаешь мои суждения неправильными… Мне казалось, что я не настолько не образована, чтобы не суметь дать правильную оценку поступкам особы, по которой тюрьма давно плачет.

– Ты отличница, да. Но не судья. Не берись не за свое дело. Гальку я понимаю, тебя – нет.

– Но из-за нее я чуть не умерла!

– Не из-за нее, а из-за себя. Здесь может умереть только самоубийца. И то если очень постарается.

– Но почему ты защищаешь Гальку? Она что, твоя возлюбленная?

– Ну что ты, конечно нет. Я ее просто люблю…

– Ты?.. Вот эту старуху? Да ей же двадцать пять, не меньше!

– Меньше. Она всего на год старше меня. А люблю я ее, потому что она мне сестрой доводится. Двоюродной. Ее отец Федор – брат моего отца.

– Извини, я не знала. Но даже это не оправдывает ее в моих глазах.

Вдруг Томкины глаза округлились.

– Ты хочешь сказать, что ей восемнадцать? Так, а ребенку…

– Правильно вычисляешь. С арифметикой у тебя всегда лады были. Родила она в пятнадцать. А забеременела – в четырнадцать.

– Но это же!.. – задохнулась Тамара.

– Теперь ты помолчи. И слушай, судья всенародный…

Николай выплюнул травинку.

– Я начну с второстепенных деталей, а потом перейду к главному. Если доберусь.

– Вот ты говоришь: «Заповедник! Всенародное достояние!». Ты не очень-то щиты читай. Этот лес, в котором мы находимся – не заповедник и никогда заповедником не был. Не внесен этот лес во Всесоюзный реестр заповедников. Но охраняется почище Аскании-Нова. Потому что это заказник. Место охоты нынешних панов. Приезжают сюда высокие областные чины расслабиться, косуль да кабанчиков, уток да зайчиков пострелять, в баньке попариться, водочки похлебать. Это простым смертным здесь запрещено даже грибы собирать, а высокому начальству все позволено… Я знаю это наверняка, потому что один мой дядька здесь егерем был, а другой и сейчас лесником служит.

– А знаешь, как высокое начальство развлекается? То-то. Построен там домик, на гостиницу похожий. Номеров в той гостинице немного. Но обставлены – ого-го как! Ковры, полировка везде и сияние. Посуда фарфоровая старинная, как из музея. Порасспроси свою бабу Ганну, она там полжизни в горничных прослужила… Перед приездом высокого начальства приезжают туда машины с продуктами, шеф-повара из моднейших ресторанов, начинают стряпать-готовить. Да не рыбный суп с гречневой кашей, как мы с тобой сегодня, а что получше. Часто тебя омарами потчевали?

Тамара отрицательно покачала головой.

– А мне не раз приходилось пробовать. Галкин отец с барского стола приносил, чтобы нас, малышей, побаловать. И ананасы, и бананы, и другие деликатесы. Мясные котлеты-отбивные-шницели такие, что мы их и названий не слышали. Икрой красной и черной паны даже друг в друга швыряются, когда крепко за воротник заложат.

– Отдохнут – и за ружьишка, на охоту. Лицензии, охотничьи билеты и прочие формальности – это не про них. Егеря на них зверя гонят, а паны знай себе постреливают. Помню, Галкин батя вот такими слезами плакал, рассказывая, как один из бывших секретарей обкома партии – сейчас он в Киеве на высокой должности – напоролся на кабаниху с выводком. А выводок – сосунки еще, к самостоятельной жизни не приспособленных поросят шесть душ. Он мамку сходу убил, а потом всех шестерых, в упор… Так в раж вошел, что потом малых, уже убитых, прикладом добивал – ему по пьяни казалось, что они еще шевелятся… Кстати, когда поголовье уменьшается, зверье откуда-то с Южного Урала да с Белоруссии нам завозят. Да не все приживаются…

– Хочешь спросить, почему поголовье уменьшается? Причина только одна – панская охота. Никто из местных охотой не занимается. Во всех близлежащих селах все охотничьи ружья уже давно изъяты… Летом, конечно, рыбалка… Только не в Днепре – большие начальники слишком нетерпеливы, чтобы часами на бережку с удочками сидеть. Есть там, подальше, несколько заток перекрытых. Там рыбы – видимо-невидимо. Чтобы не реже одного раза в две минуты клев шел… Специально разводят или откуда-то завозят – не знаю. Туда вообще никто, кроме двух-трех ихтиологов-биологов, доступа не имеет. Вот эта рыбка, что мы съели, – обычная, из Днепра. Рыбка плакатов не читает, плавает, где ей заблагорассудится. Ей все равно, куда она заплыла – в заповедник или в залив, что против села. Не может быть здесь тех пород рыб, которых нет в остальных местах Днепра...

– Все знают, что мужикам скучно без мадамочек. Поэтому большие начальники с барышнями приезжают. Не с женами, конечно. Они молоденьких обожают. То артисточки, то так называемые комсомольские активисточки. Немало из них таким способом себе потом карьеру делают, в номенклатуру попадают. Нравятся им омары в ананасном соусе… Банька там, рядом с гостиницей, знатная. Идут паны в баньку попариться, а им туда – активисточек голеньких…

– Врешь ты все! – Не выдержала Тамара.

– А ты у Гальки расспроси, она это все собственными глазами видела. С бабой Ганной пообщайся… Тоже кое-что рассказать может. И не перебивай меня, я же тебя не перебивал… Так вот. Если сюда высоких гостей из Киева или, чего доброго, из Москвы привозили, то… Наши, областного масштаба, перед теми на цырлах, как халдеи. «Чего изволите, Сан Саныч? Чего бы вы еще хотели, Ван Ваныч?»

– Четыре года тому назад прибыл к нам такой вот гость московский. Очень высокий начальник, его портреты даже в газетах печатают. Делегат всех партийных съездов, депутат Верховного Совета всех созывов… Погулял, побуянил, красной икрой в местных покидался и в номер собрался. «Давайте вашу активисточку!». А тех – целый табун. Блондиночки, брюнеточки, шатеночки, тоненькие, толстенькие – на все вкусы. Посмотрел московский гость на всех на них, и говорит: «Что они у вас все такие затасканные? Найдите че посвежее…». Кинулись халдеи партийное задание выполнять. Вот тут на Галчонка и напоролись. Она чисто случайно там оказалась – к отцу пришла с каким-то мелким поручением от матери еще до приезда гостей, а потом ее прибывшая охрана не выпустила. Не положено из заповедника никого выпускать, если туда начальство понаехало…

– Схватили халдеи девчонку – и к высокому гостю в номер забросили. Ну и… Короче, через девять месяцев, день в день, и родила… Через неделю после своего пятнадцатилетия. Высокий гость ее через час голой из номера вышвырнул и втык халдеям устроил: «Че за неопытную малолетку мне подкинули? Искусала всего, исцарапала, а делать ничего толком не умеет. Гони мне другую!». Представляешь, кричала, кусалась, царапалась… Отец ее всего в ста метрах был, с другими егерями кабанчика для высокого гостя свежевал и ни о чем не догадывался…

Тамара с ужасом смотрела на своего собеседника…

– Отец узнал обо всем об этом только после отъезда насильника. Сразу же кинулся на него управу искать. Да куда там! Сначала от него откупиться хотели. Вот откуда и мебель, и холодильник, и телевизор. Это наши халдеи, областные. «Вы успокойтесь, всякое в жизни бывает. Вы тоже хороши: в запретную зону дочери дорогу показали! Мы вам моральный ущерб компенсируем, мы вашу дочь к лучшим докторам…». А отец: «Нет, пусть негодяй несет ответственность по советским законам. Сам же эти законы составлял, принимал и подписывал. Сам их пропагандирует, так пусть сам же по ним и отвечает…»

– И добился?

– А как же! Держи карман шире! Галчонка через три месяца из школы исключили. За аморальное поведение. А она, кстати, круглой отличницей с первого класса была, вроде тебя. Отца Галкиного с работы выгнали. Нашли то ли окурок на его участке, то ли ветку сломанную. Придрались, короче… Теперь он по судам да прокурорам бегает, в ЦК жалобы пишет. Совсем в сутягу превратился… Алкашить начал…