– Мама, а мне, – Тамара сделала ударение на слове «мне», – нравится Коля и я дорожу дружбой с ним. Не представляю, кто может управлять моими симпатиями…

– Я – твоя мать. И я не позволю тебе дружить с этим… с этим… бездарем и тупицей!

– Мама, ты опоздала со своими запретами. Крепко опоздала…

– Что-о?!! Что ты хочешь этим сказать?!

– Только то, что ты слышала…

– Ты!.. Ты!.. Ты – распутная девка! О себе не думаешь, так подумала бы о нашем добром имени! Обо мне, об отце!

– Ого!.. Вот даже как! А ты знаешь, мамочка, эти слова в первую очередь характеризуют тебя не самым добропорядочным образом! Кто это из великих произнес: «Каждый судит о других в меру своей распущенности»?

– Что? Что ты себе позволяешь? Ты затоптала в грязь меня как мать, а теперь оскорбляешь и как женщину!

– А ты меня как оскорбляешь, как козу? Разве я – не женщина? Ты представляешь, в чем ты меня заподозрила? Как ты отнеслась бы к человеку, который бросил бы тебе в лицо такие обвинения в твои шестнадцать?

– Куда ты клонишь?

– А вот куда: до недавнего времени ты чуть ли не из ложечки меня кормила, а сегодня ты села за стол и ешь гречневую кашу, сваренную мною, залитую молоком, которое я надоила! Вот этими руками, которые кроме авторучки и смычка никогда ничего не держали. А на десерт приготовлен кисель, крахмал для киселя я тоже этими же руками добывала, вишенки я с дерева сняла, и варила тоже я. Так вот, мамочка, пока вы с папой меня из ложечки кормили, вы имели право диктовать мне, с кем мне дружить, а с кем не дружить. А сегодня не ты меня кормишь, а я тебя кормлю. Может, мне теперь диктовать тебе свои условия, например, потребовать изменить твое отношение к Ивану Ивановичу, нашему физику? До недавнего времени я была уверена в том, что без вас я не выживу. Теперь я чувствую, что могу и сама выжить. А раз так, то ваше время ушло. Я достаточно взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения, и отныне я буду их принимать. Вот что я имела в виду, когда сказала слово «поздно». А теперь я готова послушать твои объяснения насчет того, на каких основаниях ты заподозрила меня в распущенности и какой повод я дала тебе для этого…

Не сами слова произвели впечатление на мать, а тон, которым они были произнесены: спокойный, даже несколько насмешливый. Вроде бы совсем недавно из дому уехала Томочка, дочурка, маленькая девочка, а сейчас… Вроде та же, но уже не та… Что-то незнакомое в ней появилось… Незнакомое и тревожащее…

– Так что, у вас с Середой ничего не было?

– И не только с ним…

– Так что же ты мне голову морочишь?!.. Подумаешь, кашу сварила! Что, обязательно надо было из-за такого пустяка целый спектакль разыгрывать? Я за свою жизнь столько каш переварила!..

– Мама! Не уклоняйся от темы! Я хотела сказать, что отныне я сама буду решать, с кем мне дружить. А кроме того, я жду извинений…

– Хорошо, дочь! Признаю, что я была не права. Извини меня. Но у нынешней молодежи такие нравы…

– Прекрасно, этот вопрос мы закрыли. Переходим к следующему.

– Ты опять о Середе? Категорически нет!

– Кто же дает советы в категорической форме?

– А кто их теперь слушает?.. – совсем уж примирительно сказала мать и принялась за кашу…

Вечером Тамара с матерью прогулялись к Днепру. Тамара не видела смысла скрывать от матери свою робинзонаду и в подробностях рассказала о своих злоключениях на необитаемом острове. Сначала мать разволновалась, расстроилась и даже задним числом испугалась. Даже схватила Тому за руку, как бы пытаясь убедиться, что та еще жива и здорова. Потом слушала внимательно, то качая головой, когда Тома описывала свои гастрономические изыскания на шелковице, то напрягаясь, когда речь шла о совместном ночлеге дочери с чужим парнем в домике, то снисходительно улыбаясь, когда дочь рассказывала об уроке, который Николай преподнес Тамаре. Не перебивала она Тому и тогда, когда та поведала грустную Галину историю. К неописуемому удивлению девочки оказалось, что мать эту историю прекрасно знает:

– Да, отец рассказывал мне об этой трагедии. Но, признаться честно, я усматривала и прямую вину Галины. Нет, я не оправдываю того партийного вельможу. Он преступник – это однозначно. Выкормыш Лаврентия Павловича Берии. Однако думала, что девочка тогда сдалась несколько поспешно. Теперь, услышав эту же историю в твоей интерпретации, поняла, что была не совсем права.

– Почему вы мне ничего не рассказывали?

– А зачем? Да и не по твоему возрасту это было бы. Мы с отцом решили держать тебя от этих мест подальше, вот и все… Я и в нынешнем году очень противилась, когда отец тебя сюда отправлял. Чуяло мое сердце, что тебя в заповедник потянет. Как говорится, запретный плод сладок. И как оказалось, была права… Согласись – радоваться надо, что твою робинзонаду не прервал какой-нибудь… любитель «активисточек»…

– А, так вот почему вы сюда всегда без меня ездили!

– Да, Тамара. Хотя мы с отцом очень любим эти места. Здесь мы с твоим папой впервые встретились…

У Тамары округлились глаза:

– Вы мне никогда об этом не рассказывали!..

Мать только грустно улыбнулась.

Завершился разговор неожиданно.

– Тома! Я тысячу лет не отдыхала на Днепре. То Крым, то Кавказ, то Прибалтика… Вы бы не могли организовать мне с Николаем отдых? Хотя бы на полдня. В идеале – на острове имени Робиндотэ, где я могла бы своими глазами увидеть то, что нарисовало мне мое воображение.

Тамара несказанно удивилась просьбе. «Проверять меня будет, что ли?» – темной тучкой пронеслось у нее в голове.

А ларчик просто открывался: Людмила Романовна (так звали Томину мать) уже окончательно приняла тезис, что дочь ее взрослеет, и относиться к ней придется соответственно. Отсюда следовало, что она вынуждена принять и факт дружбы между Тамарой и Николаем Середой. Дочь свою она знала, как ей казалось, неплохо, верила в нее. Если Тома нашла что-то в этом парне, значит, в нем действительно что-то есть. Вот Людмила Романовна и решила выяснить, что же именно. Кроме того, мать есть мать, даже если она – орденоносная учительница химии…

– Если вас соберется целая компания, то я постараюсь вам не мешать, – добавила мать.

И пикник состоялся... Каким бы ни было предубеждение Людмилы Романовны против Николая, она вынуждена была признать, что, во-первых, дочь ей ни в одной детали не приврала, а во-вторых, Середа – действительно интересный парень, напичканный по самую макушку практицизмом. Кстати, в отличие от школы, в непринужденной обстановке слова он связывал не парами, а гроздьями. Что же касается химии... Тут многое предстояло переосмыслить перед началом учебного года.

Домой мать уезжала успокоенной:

– Я вижу, Тома, что отдых в селе действительно идет тебе на пользу. До конца лета вряд ли удастся, но еще какое-то время у тебя в запасе есть, пока не вернется отец.

А когда отец действительно вернулся, мать пересказала ему историю дочери и доложила о своих наблюдениях.

– Парень живет исключительно своими техническими идеями, до серьезных отношений с противоположным полом он не дорос. Но вокруг него уже вьется стайка девчонок. С сожалением вынуждена констатировать, что в череде потенциальных невест наша дочь – на последнем месте. Это Тамара тяготеет к нему, он же к ней, скорее всего, равнодушен. Дело не в парне. Меня тревожит то, что Тамара совершенно непрактична, ее кругозор не выходит за рамки школьной программы, а взгляды на реальную жизнь соответствуют уровню старшей группы детского сада. Где-то мы свою дочь упустили. Теперь она возомнила себя взрослой, а посему становится неуправляемой. Что делать, Витя? У меня идей нет…

Нестандартный отец

– Ну все, я пошла домой, а то папа будет ругать…

– Тома! Я хотел напоследок извиниться… Ну, за то… Я бы хотел с тобой дружить… Если ты не передумала, конечно…

– Нет, Коля, я не передумала.

– А что, Тома крепко комплексует после своей робинзонады?

– В том-то и дело, что внешне стала цельнее. Когда я, признаюсь, чисто случайно оскорбила ее, то не раскисла в ревах, как обычно, а отбрила так, как будто действительно повзрослела. Но в душе у нее такая паника, какой за ней никогда не наблюдалось… Представляешь, Витя, девочка кинулась учиться всему подряд: кушать готовит, корову доит, по деревьям лазит, даже самогон научилась варить. За считанные дни, Витя, за две-три недели! Заявила, что смычок больше в руки не возьмет!

– Да черт с ним, с тем смычком! Не столь уж талантлива она в музыке… Представление о музыкальной культуре получила, и хватит с нее!.. И крепко она влюбилась в парня?

– Не то слово!

– А что, этот Николай действительно никчемное существо? Что-то мне помнится, что он у них в классе в числе последних числился.

– Что самое поразительное, Витя, это славный парнишка. Я три года вела у них химию и за это время он мне слова толкового не сказал. Честно признаться, «тройки» я ему натягивала ради сохранения высокого места школы в социалистическом соревновании… А когда в неформальной обстановке за ним понаблюдала – при этом мы чуть ли не подружились – то оказалось, что химию, во всяком случае, ее практическую часть, он знает лучше всех. Мало того, мне даже пришлось проявить некоторую изобретательность, чтобы показать Середе, что и я в химии не последняя дура… Но и это еще не все. Оказывается, химией как таковой он вовсе не увлекается. Его конек – техника! Пообщалась я с одним из твоих двоюродно-троюродных родственников (никогда в жизни всех не запомню!), с тем, который в колхозе главным механиком, так оказалось, что у Середы уже шесть официальных свидетельств! Скажу нашему физику – тот в осадок выпадет!

– А как человек?

– Первое впечатление хорошее. Внешне несколько грубоват, но сердцем добр: очень чутко относится к сестрам, а одна из них, учти, – сводная. Как относится к Тамаре, я тебе уже рассказала. Какие у него плюсы? Гусар: дал слово – умрет, а выполнит. Честен, открыт. Что еще? Вот! В их возрасте уважение к взрослым не в почете. Юношеский максимализм и так далее… Середа уже научился относиться к человеку с уважением без оглядки на возраст. Сам признался мне, что нецензурщину терпеть не может…