Решение

– Я – твоя мать. И я не позволю тебе дружить с этим… с этим… бездарем и тупицей!

– Мама, ты опоздала со своими запретами. Крепко опоздала…

– Что-о?!! Что ты хочешь этим сказать?!

Николай греб сильно и резко. Тамара сидела лицом к нему, но солнце слепило ей глаза, мешая видеть выражение лица парня. А ей очень хотелось бы встретиться с ним взглядом.

Она одарила Николая пощечиной, а взамен получила такую тираду, от которой у нее до сих пор внутри все трепетало, а сердце билось какими-то редкими сильными толчками. Губы и щеки у нее одеревенели, по рукам и ногам бежали мурашки. Платье и кофточка на ней были еще полусырыми, но она этого даже не замечала…

Как у каждого человека, бывали и у нее в жизни мелкие неприятности, случалось, мать или отец «давали ей чесу». Но такой стресс она пережила впервые в жизни. Николай, отчитывая зарвавшуюся девчонку, не очень стеснялся в выражениях. Нет, он не произнес ни одного матерного слова, даже ради «связки», как это делали многие из ее знакомых парней, когда поблизости не было никого из взрослых. Но лучше бы хоть одно сказал! Тогда можно было бы за него укрыться, отгородиться ним от всех остальных слов, от той горькой правды, которая в них содержалась.

Тамара изначально понимала, что Николай прав. Прав на все сто процентов, потому что был реальный Илюшечка, которому никогда не узнать, кто его действительный, «биологический» отец. Была реальная бабушка Аня с ее словами: «Доцю, нащо тобі наші сільські плітки? Ти ж завтра додому їдеш? Так їдь собі спокійно. Менше знаєш – краще спиш...». Тома чувствовала, что именно эти слова и служили самым веским доказательством правдивости описанной Николаем истории. Сердцем девчонка чувствовала, что история Колиного отца – тоже истинная правда. Сами же на политинформациях читали материалы, развенчивающие культ личности Сталина и его приспешников, поэтому даже по межстрочным интервалам можно было понять, что слухи о нравах, царивших в подобных «заповедниках», соответствуют истине. Другое дело, что ко всему, о чем писали газеты, добавлялось слово «было». А раз это «было», значит его уже нет, оно прошло, оно уже никого из нас не касается. Но к тому, что она услышала от Николая, следовало добавлять слово «есть». Это было страшно. Это ставило с ног на голову все представления о правде, о чести, о совести, обо всем, о чем так искренне говорила сама Тамара на комсомольских собраниях, о чем она писала в сочинениях, о чем горячо дискутировала со своими сверстниками даже в неофициальной обстановке.

Это было важно, но не это было главным. Главное – это какую оценку получила она сама, Томочка-отличница, девочка, которую с самого первого класса всем ставили в пример. «Наездница»! Тамара готова была разорвать себя на куски только за то, что и это было правдой! Голой, неприкрытой правдой!!! Коля – пусть даже они до этого не дружили – поступил с нею по-товарищески: покормил, обогрел, подбодрил, спать уложил. Мальчишка, а смотри какой умелый! Вдобавок заботливый какой! Все старался предусмотреть, все предупредить! А она… Попользовалась им, а потом и выплюнула! Стала учить его жить по лозунгам, которыми их потчевали люди, живущие по принципу курятника. Для них все эти колхозники, рабочие, инвалиды, пенсионеры, пионеры – куры самого нижнего ряда. И Коля, и Галя, и баба Ганна, и даже «дядь Слава», который должен был бдить на своем посту, а он запросто пропустил их с Николаем браконьерствовать, – собственными глазами видели этот насест и знали настоящую цену лозунгам и призывам. Кстати, каждый из них по-своему – кто больше, кто меньше – отнесся к Томе по-человечески, каждый проявил к ней участие. А она… Она в ответ нагадила на них сверху той же демагогией, которую валили на голову всем нам «живущие при коммунизме»…

Лодка обогнула небольшой мысок и вышла к заливу, на берегу которого живописными пятнышками хат и располагалось село. Николай притормозил правым веслом, лодка слегка развернулась, и солнце наконец-то перестало бить Томе прямо в глаза.

Тома снова попыталась перехватить Колин взгляд. Но он глядел как бы сквозь нее, будто перед ним никого не было.

Как мы уже говорили, Тамара вплотную приблизилась к той грани, которая отделяет угловатого подростка от девушки. Но мы-то знаем, что в душе, в глубине, эта грань пересекается гораздо раньше! Девчонке в этом возрасте уже нравится ощущать на себе заинтересованные взгляды «лиц противоположного пола», ей далеко не все равно, что о ней думают мальчики (кстати, в этом же возрасте мальчики как раз думают о девчонках меньше, чем тем хотелось бы), ей нравится пококетничать с теми, кто предлагает дружбу, грозящую перерасти в будущем в нечто большее.

Тома пришла уже в эту фазу жизни, несмотря на еще подростковую худощавость, у нее уже было все, что следовало скрывать от постороннего взгляда, и даже взрослые дяди лет двадцати пяти, бывало, задерживали на ней свой взгляд где-то в районе третьей пуговицы, считая от воротника. Кстати, и личико у нее было не самое, скажем, заурядное.

А тут… Она сама предложила Николаю такое… такое… Да полкласса уже слюни пускали от радости, если бы Томочка подвалила к ним с таким предложением! И не только полкласса, если вспомнить кое-кого из выпускников нынешнего года… А этот Коля что? «Ты мне никогда не нравилась, не нравишься и сейчас». Вот это да! Женское (девичье) самолюбие Тамары было уязвлено… Да что там говорить – она испытала шок! Разве может образцовая девочка кому-то не нравиться?

Но… раз не нравится, значит не образцовая? Она еще раз вспомнила сказанное Николаем и призналась себе: не образцовая. Не во всем образцовая…

Тома еще раз посмотрела на Николая. Он с самого начала снял с себя рубашку, хотя к моменту отплытия было еще прохладно. Широкие плечи, хорошо развитая мускулатура – видно, что парень привык заниматься физическим трудом. Вдруг Тома представила, что было бы, если бы Коля не речь в ее честь произнес, а просто двинул по физиономии в ответ. Точно перебралась бы на тот берег, но не по закону Архимеда, а по законам баллистики… Еще бы и просеку в лесу на полкилометра своим тупым лбом прорубила…

А чего бы ему стоило стукнуть? Все стало бы на свои места, были бы квиты. Можно было бы начинать сначала…

И стоило начать! Не знай Тамара, что Николай ходит в отстающих по успеваемости в классе, она бы, пожалуй, уже давно на него глаз положила. Куда там прыщавому Кирюшке до него! Хиляк рахитичный! От Николая веяло силой и основательностью… «Костылем» себя обозвал. Он скорее производил впечатление каменной стены трехметровой толщины, как та монастырская в Суздале, куда они после восьмого класса ездили на экскурсию…

– Коля! Я хочу попросить у тебя прощения! Ты меня спас, а я вместо благодарности такой чуши тебе навалила! Еще и ударила! Извини меня!

– От кого я тебя спас?

– Черт! Почему я все время чувствую себя рядом с тобой дурочкой?

– Вот поэтому.

– Коленька, давай мириться, а?

– Кому это нужно?

Тамара глубоко вздохнула.

– Мне… Наверное, мне… Ты мне скажи, что тебе надо взамен, и я все для тебя сделаю…

Уловив двусмысленность своего намека, залилась краской и поправилась:

– Короче, я хотела бы с тобой дружить, в смысле быть тебе товарищем. Мне кажется, что я могла бы многому у тебя научиться, но могла бы многому научить и тебя в математике, в литературе, в немецком… И буду помогать Олегу. Я не знала, что у него так с мамой…

Николай греб молча.

– Коля! Даю тебе честное комсо… Даю тебе самое честное слово, что я не хочу в коммунизм! Я понимаю… я уже понимаю, – Тома особенно подчеркнула слово «уже», – что мои отличные школьные знания никакого отношения к жизни не имеют. Спасибо тебе, что ты особо со мной не церемонился и натыкал меня физиономией в мое же… замнем для ясности. Мое самолюбие до сих пор этого переварить не может, но я уже поняла, что раньше жила неправильно. А так, как они, – она кивнула головой назад, – я жить не буду. Мне нужно учиться жить сначала. Помоги мне в этом. Я хочу быть такой, чтобы и меня было за что любить. Счастье, я думаю, дороже самой дефицитной жратвы… Прости меня, Коля, а?

– Ладно, – буркнул Николай, – уже простил… До следующего твоего выбрыка…

Тамара воссияла.

– Коля! Можно, я тебе буду вопросы задавать?

– Валяй!

– Это правда, что у вас в лесу ведьмы водятся?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что ведьм не бывает. А что такое тогда «ведьмины кольца», которым ты так обрадовался, когда тебе об этом сказал дядя Слава?

– А, это… Это грибы так растут, кольцами. Бывают до трех-пяти метров в диаметре.

– Интересно как! А почему они так растут?

– Стоял один гриб. Постарел, посыпал вокруг себя землю спорами. Из спор новый урожай пошел. Чтобы не мешать друг другу, новая поросль как бы расступается, образуя колечко с пустым центром посредине. Потом так повторяется и повторяется много раз. И каждое новое поколение отходит от центра все дальше и дальше… Почему-то в старину такие кольца назвали ведьмиными.

– То есть, ты собираешься сегодня по грибы! Возьми меня с собой! Я еще никогда в жизни грибов не собирала!

– А не боишься от дяди Славы заряд соли в ягодицу получить?

– Но я ведь с тобой буду! Как ты обо мне сказал? «Пока она на моем борту, она под моей защитой». А дядя Слава моряк, он морские законы знает.

– А где ты в лесу борт возьмешь?

– Это я так, условно… Так возьмешь?

– Ну, если баба Ганна тебя не вздует, за то, что ты пять дней шлялась неведомо где, то… посмотрим, короче.

Причалили. Николай пристегнул свою «Чайку» на замок, все вещи запрятал в тот же железный ящик, в котором Галина хранила мотор, взвалил мешок с рыбой на плечо.

– Все! Пока!

– Подожди, Коля! А где тебя искать? Я же не знаю, где ты живешь…

– Я за тобой зайду.

– А ты куда сейчас?

– Сейчас домой, переоденусь и двину к Гальке в больницу… Пока!