И снова в голове у Тамары все перемешалось. Сначала мир казался светлым и радужным. На картине мира не было ни одного темного пятнышка, путь в будущее был прямым и ясным. Потом – после того, как она узнала Галкину историю, историю Колькиного отца – мир помрачнел до иссиня-черного цвета той тучи, которая принесла к ней на остров грозу. Теперь выясняется, что и это еще не вся правда. Мир неоднороден, хорошее и плохое в нем переплетается хитроумными узлами, да и сами понятия «Что такое хорошо и что такое плохо?» совершенно не соответствуют тому, что вдалбливал в податливые детские умы знаменитый детский стишок Владимира Маяковского. А хитросплетения хорошего и плохого вдобавок еще и не статичны, они находятся в бесконечном взаимодействии, в постоянной борьбе, и каждое их столкновение изменяет картину мира. Так при малейшем движении меняется картинка-орнамент в детском калейдоскопе.
Тот же Николай еще до позавчера был однозначно плохим, и от этого было легко, потому что это было просто. Судьба чуть-чуть повернула колесико жизни, и оказалось, что Коля – просто золотой человек, благородный и честный. И это тоже воспринялось легко, потому что было просто. Хорошее – плохое, черное – белое, включено – выключено... Хороший человек – с ним надо дружить, плохой – отодвинуть от себя подальше. Она предложила Коле дружбу, а он ее отодвинул… Разве Томочка-отличница – плохой человек? Но раз ее отодвинули, значит… Значит, ей надо начинать жизнь сначала!
В то мгновение, когда Тамара вплотную подошла к этой мысли, она… Да ничего с нею страшного не случилось! Просто она стала взрослой. И это мгновение стало началом жизни. Настоящей жизни.
Мамины тревоги
– Николай сказал, что будет в селе буквально до тридцать первого августа…
– Так и Томка пусть там сидит!
– Витя, как ты можешь?
– Пусть сидит, я сказал! – припечатал отец ладонью стол.
Нет плохих людей, нет людей хороших. Есть просто люди. Каждый из нас – это сгусток противоречий, которые, как и весь окружающий нас мир, находятся в постоянном противостоянии и взаимодействии. И сама Тамара уже не Томочка-отличница, послушная девочка и образец для подражания, а странная смесь плюсов и минусов, а где какой знак – ей и самой не разобраться. Отличница – а толку с того, если в нестандартной ситуации отлично зазубренные сведения оказались совершенно бесполезны? Послушная девочка – это неумение принять самостоятельное решение. Образец для подражания – это шоры для тех, кого вынуждают брать с нее пример.
Или тот же Коля. Троечник – это его форма протеста против тех знаний, которые устарели еще за сто лет до его рождения. Грубиян – это реакция на пренебрежительное к нему отношение. Бездарь – это оценка тех, кто не знает о шести его «взрослых» изобретениях, и то если учитывать только документально подтвержденные…
Нет людей ни плохих, ни хороших. Плохими или хорошими могут быть поступки.
Вот к такому выводу пришла Тамара, кроша почищенную бабой Ганной картошку в кастрюлю.
Если хочешь себя уважать, если хочешь, чтобы тебя уважали и любили другие, надо учиться совершать хорошие поступки. Я, – рассуждала Тома, – я не умела принимать решения, всегда кто-то за меня их принимал, дергал невидимые ниточки и я, как марионетка, исполняла то, что было велено. Но это были не мои решения, это были не мои поступки. Я не была человеком, а была куклой в чужих руках. А куклу нельзя ни уважать, ни любить. Кукла не может быть счастлива. Как там в популярной песенке поется? «Кукла, кукла восковая, не полюбишь вовек, не настоящая, не живая, только с виду человек».
…И началась с того дня у Томки другая жизнь. Трудно, ой как трудно было ей, особенно вначале. Как болели руки, когда она впервые самостоятельно подоила Зорьку! А ноги как дрожали, когда она лазила по деревьям, собирая урожай вишен! Как ныла спина, когда она тяпкой выпалывала огромные сорняки на бесконечно большом бабкином огороде (пятнадцать соток – с ума можно сойти)! Зато каждый день приносил ей море открытий.
– …Анна Семеновна! А как вы узнаете, готово варенье или еще нет?
– А ти, дитинко, капни сиропом на ніготь. Якщо капля вже не розпливається, то значить, що зварене...
– …Баб Аня! Почему у вас каша получается рассыпчатая, а у меня нет?
– По-перше, я з самого початку ложку олії туди увіллю, а потім, коли гречка ще трохи недоварена, я її з плитки знімаю, у кожуха закутую і ставлю окремо, поки запариться...
– ...Коль, а Коль! А вот этот гриб съедобный?
– Томка! Ты меня в гроб загонишь! Как ты умудрилась за один час три бледных поганки найти? Я, бывает, за целое лето ни одну не встречу…
– Откуда я знала, что это не сыроежка?
– А вот, смотри…
– ...Галя! Дай я попробую мотор завести!
– Берись за оцю ручку і смикай. Та не так! Уяви собі, що перед тобою замкнені двері, а ти намагаєшся їх з петель зірвати. Оце воно! Поїхали! Чого сидиш, очі витріщивши? Сама завела, сама й керуй!...
Тамара раззнакомилась (через Колю, конечно) с кое-какими сельскими ребятами. Однажды они вшестером – четверо девчонок и двое парней – отправились «на шашлыки». Там Тома тоже научилась многому: разводить экономный костер и разжигать его с одной спички, насаживать на металлические прутья (шампуры были у ребят самодельные) вымоченные в уксусе куски мяса и варить незамысловатый кулеш.
Тут же она с удивлением обнаружила, что сельские ребята в эрудиции вовсе не уступают ей: Сашко (так звали Колиного друга) пел под гитару песни на стихи в те годы еще официально не признанного Есенина (на тонкий Тамарин слух время от времени фальшивил), некоторые из них Тома слышала впервые; Светка-хохотушка знала о фотосинтезе больше, чем Томочка-отличница, и Тамара, наконец-то из ее объяснения поняла, почему в солнечный год черешни слаще; смуглая кареглазая Надийка рассказала о казаках, основавших их село, так, как будто она лично при сем присутствовала, а Рая с удовольствием комментировала новые произведения, которые печатались в журнале «Юность». Кстати, Томочка, в силу особой занятости их совершенно не читала…
С этими ребятами было интересно, интересней даже, чем со школьными друзьями-отличниками. Ребята держали себя естественно, говорили, быть может, не всегда правильно, смешивая русские и украинские слова, но совершенно не тяготели к грубости или нецензурщине, не уклонялись к «скользким» темам или сальным анекдотам, как это было принято среди ее городских друзей… Это открытие поразило Тамару. «Деревня!» – так городские порой отзываются о сельских, вкладывая в это слово максимум пренебрежения. «Это еще вопрос, кто из нас деревня» – пронеслось у Тамары в голове, когда они под вечер возвращались с островов в село.
Тамара впервые в жизни села на весла, ну и, естественно, начала с того, что окатила всех сидящих в лодке водой. То-то смеху было! Естественно, она тут же была отомщена, а потом под шутки и прибаутки постигла сложную науку погружения весел в воду… Ну и что, что потом руки болели так, что ложку ко рту поднести было невмоготу, зато душа буквально пела!
…Мать обещала приехать через неделю, но какие-то неотложные дела ее задержали, и она приехала только через три. Тамара, предупрежденная телеграммой, вышла ее встречать к вечернему автобусу. Обнялись, расцеловались. А потом шли селом, и Тамара увлеченно рассказывала ей о Николае, о Галине (о мрачных страницах биографии подружки она сказала вскользь, без подробностей), о новых друзьях.
Чем больше Тамара рассказывала, тем мрачнее становилось лицо ее матери. Когда подошли к Ганниной хатке, настроение у матери было уже ниже нулевой точки отсчета.
Баба Ганна усадила гостью за стол, вдвоем с Томой они стали собирать на стол. Тома порывалась донимать мать расспросами.
– Мама, ты могла бы в домашних условиях превратить сахар в спирт?
– А зачем? Его без проблем можно купить в любой аптеке…
– Тогда скажи: зачем нам знания, которые мы не применяем?
– Ну, не самогон же варить!
– А все-таки, смогла бы?
– Хватит мне твоих дурацких вопросов!
Когда все уселись, мать принялась за воспитание дочери:
– Так как я должна тебя понимать? Почему ты настроена остаться в селе до конца лета?
– Мама, мне здесь так нравится! – Тома, увлеченная своими мыслями, еще не заметила настроения матери.
– Меня это не интересует! Меня интересует, почему я бегаю по всем инстанциям, выбиваю путевку, чтобы, кстати, именно тебя оздоровить перед самым напряженным годом учебы, а ты, как маленькая девчонка, позволяешь себе капризничать? Или родители для тебя уже не авторитет?
Тамара недоуменно молчала. Только что она, как ей казалось, очень внятно объяснила, чем именно привлекает ее отдых в селе. Мать же гнет какую-то свою линию. Какую?
– Я очень сожалею, – продолжила мать, – что отец в отъезде. Ему тоже интересно было бы послушать, как ты здесь спуталась с какими-то личностями, весьма и весьма подозрительными во всех отношениях!
– Какими личностями? О чем ты говоришь, мама?
– А ты не понимаешь?! Я говорю о том же Николае Середе, которого я, слава Богу, прекрасно знаю! Лодырь, бездельник, грубиян! Тупица – не способный двух слов связать! А он, оказывается, уже у тебя чуть ли не в лучших друзьях! А лучшая подруга – безмужняя мать-одиночка! До чего ты опустилась, Тамара?!
Баба Аня удивленно посмотрела на мать и собралась было вмешаться в разговор, но перевела взгляд на Тому и передумала. Дело в том, что Тамара восприняла слова матери совершенно спокойно, почти с улыбкой.
– Мама, мы потом поговорим! Ешь, не стесняйся.
Мать рефлекторно подчинилась, съела пару ложек каши и снова вернулась к «воспитательному моменту»:
– Ты меня не перебивай! Как ты понимаешь, мне далеко не безразлично твое окружение! Я категорически запрещаю тебе общаться с Середой! Я не знаю другой такой кандидатуры, которая была бы менее достойна тебя, чем этот Середа!